Наблюдая за тем, какое волнение вызывает между ними дурное самочувствие Октавиана, она презрительно усмехнулась — все эти люди искали прежде в окружении кесаря собственную выгоду и теперь их заботило лишь то, насколько изменится их жизнь при новом правителе.
— Мой сын сядет на трон. Тиберий станет кесарем Рима, — пробормотала Ливия, словно сама всё ещё не верила в это.
Много лет она старалась убедить мужа предпочесть Тиберия всем остальным возможным преемникам. И вот её сын получит могущество и огромную власть в богатом громадном государстве. Она — мать будущего владыки мира! Узнав о том, что Октавиана преследуют скверные предзнаменования, а его здоровье сильно ухудшилось, она почти постоянно думала о Тиберии. Муж послал к нему в Германию Вебуллена. Сын приедет в Нолу через несколько недель или даже дней. Она всегда пылко любила Тиберия и не сомневалась в том, что он превратится в великого правителя.
— Там остались мои несчастные подданные... Эти воды отделяют меня от них, как и от всей Римской империи, — сказал Октавиан, глядя на морскую гладь тусклыми глазами. — Отныне море превратится для меня в реку Стикс, ибо, прибыв на здешний берег, я уже не вернусь обратно в Рим.
Переведя дыхание, он вновь заковылял по мраморной лестнице к вилле, и все, кто видел его сейчас, удивлялись тому, что этот больной старый человек когда-то вёл людей в ожесточённые сражения и расширял границы государства — первый римский кесарь после Юлия. Новый царь. А теперь он лишь груда костей и кожи, с трудом цепляющаяся за плечи своих рабов.
Достигнув виллы, Октавиан захотел сразу лечь в постель и приказал подать ему ужин в покои. Ливия молча последовала за ним. Она осознавала, что теперь ей предстоит почти постоянно находиться возле умирающего мужа.
В ту ночь, занимая предоставленные им комнаты, придворные думали лишь об одном: Риму грозила смена власти. И судя по состоянию Октавиана — перемены обещали произойти уже в ближайшее время.
Тиберий не делал длительных остановок, следуя через Италию. Его не любили в городах, и никто не приветствовал его кортеж. Поэтому общаться с подданными он не испытывал желания.
В Неаполе он взял две галеры, принадлежащие местному префекту и, разместив на них свиту, отчалил в Нолу. Короткое плавание его маленькая флотилия совершила при попутном ветре.
Остров показался перед ним, утопая в ослепительном потоке солнечных лучей. Блики искрились на голубой поверхности воды. Воздух был пронизан полуденным зноем. Облокотившись о перила, Тиберий щурился от солнца, вглядываясь в далёкие очертания виллы. Со всех сторон её окружали зелёные сады, а на востоке — оливковая роща. С другого края длинного песчаного мыса был порт, но галеры флотилии Октавиана стояли у причала, откуда начиналась белая широкая лестница, ведущая к вилле.
— Он уже здесь, — прошептал Тиберий.
— Конечно, здесь, — ответил оказавшийся рядом Вебуллен. — Он ведь раньше вас прибыл в Нолу. Он ждёт вас, — толстяк плохо переносил дневную жару и, тяжело дыша, сопел. От пота, градом стекавшего со лба, у него болели глаза.
В отличие от него, Тиберий любил приморский климат. Ему нравилось свежее дыхание моря и крепкий ветер. Одетый в тёмную тунику, вышитую по краям серебряным орнаментом, в сандалиях из тонкой кожи, он с удовольствием подставлял лицо жаркому солнцу. На его руке искрился золотой браслет в виде змея, обвивающего запястье несколькими рядами. Это украшение он носил всю свою жизнь.
Услышав, как Германик отдал приказ капитану бросить якорь, Тиберий, к собственному удивлению, не испытал раздражения. Сейчас он старался не замечать племянника.
Галеры причалили возле кораблей Октавиана. Издали заметив их приближение, на пристань вышло несколько слуг, чтобы встретить прибывших.
— Кесарь спустился в трапезную, господин, — робко сказал Тиберию один из служащих на вилле рабов.
— Проводи нас туда, — мрачно усмехнулся Тиберий. — А потом мы займём покои, предоставленные нам, и отдохнём после путешествия. — И он первым зашагал за рабом в сторону виллы.
Солдаты, слуги и вельможи, которых он привёз с собой из Германии, шли за ним. Уже сейчас они чувствовали в нём будущего государя.
Поднявшись по лестнице, с двух сторон которой росли оливковые деревья, Тиберий оказался на крыльце виллы. Здесь его ждали глава преторианцев и Ливия.
— Сын мой! — простонала она и крепко сжала его в объятиях.
Он тоже обнял её, шепнув на ухо:
— Я к Августу, матушка...
Отстранившись, Ливия взглянула в его холодные синие глаза. Тиберий был преисполнен решительности.
— Знай, что ему совсем худо, — глухо произнесла она. — Вчера у него отвисла челюсть, и он уже с трудом держит в руках предметы. Боли в желудке не прекращаются с момента отъезда из Рима. Когда два часа назад твои корабли появились на горизонте, он велел устроить пир, чтобы оказать тебе достойную встречу. Сам он предпочитает есть в своих покоях.
Кивнув, Тиберий нежно сжал тонкие пальцы Ливии и вновь пошёл за рабом, шагая стремительно, по привычке опустив голову и глядя под ноги. Но иногда, встречая по пути людей, он читал робость и раболепство в их взорах. В нём уже видели правителя Рима. А ведь Октавиан ещё был жив.
Тиберию стало тошно. Впрочем, мысли о человечестве и раньше вызывали у него лишь чувство боли в душе и глубокое разочарование.
Его связывали с Октавианом весьма сложные отношения. Ведь, с одной стороны, именно Октавиану он был обязан своим великолепным образованием и воспитанием, но в то же время именно Октавиан стал причиной его разрыва с женщиной, которую он любил. Это разбило ему сердце.
В юности всеми помыслами и желаниями Тиберия владела прекрасная Випсания, и он женился на ней. Их сын Друз был очень похож на Випсанию — те же большие тёмные глаза, белая кожа, хрупкость, изящество, вьющиеся чёрные волосы...
Однако этот брак оказался очень недолгим. Юлия, родная дочка Октавиана, успевшая к тому времени овдоветь, воспылала к Тиберию безумной страстью. То, что любовь её была безответной, причиняло ей невыносимое страдание. Заметив это, кесарь приказал Тиберию развестись с любимой Випсанией и жениться на Юлии. Ради того, чтобы сохранить расположение отчима, Тиберий покорился. Он расстался с женщиной, которую обожал, и женился на той, что была ему безразлична.
Со временем его безразличие переросло в жгучую ненависть. В постели он обращался с Юлией грубо и жестоко, как с обычной шлюхой, а потом уехал от неё на Родос, где несколько лет жил изгнанником. В его отсутствие Юлия предавалась такому чудовищному разврату, что сам Октавиан выслал её из Рима, поселив на острове Пандатерия и создав ей суровые условия для жизни. Кесарь не желал даже слышать о Юлии, опозорившей его род.
Но Тиберий о ней не забыл. Подчас ненависть бывает столь же сильной, как страсть или любовь. Он всё ещё продолжал винить её в своих страданиях. Мысль о том, что Юлия мучается вдали от Рима, семьи и развлечений, утешала его.
Випсанию он больше не видел. Октавиан позаботился о том, чтобы после развода они больше не встречались. Что же до Друза, то мальчик воспитывался при дворе и никогда не общался со своей матерью.
Войдя в большую трапезную, утопавшую в свете солнца, струящегося через окна и играющего на мозаике и фресках, Тиберий увидел Октавиана.
Старик, бледный, больной, измождённый, возлежал на вышитом серебром диване во главе стола. На его седых волосах тускло поблескивал золотой венец кесарей. Жилистой дрожащей рукой он с трудом поднимал к потрескавшимся губам кубок вина.
Подоспев вовремя, Тиберий услужливо поддержал ему кубок.
— A-a-a, carissimum filium[4], — заулыбался Октавиан, взглянув на Тиберия. — Как прошло твоё путешествие?
— Замечательно, — ответил Тиберий. — Меня лишь угнетало известие о том, что ты нездоров.
— Да, да... Я болен, сын мой. И вы все уже через несколько дней останетесь без меня, — сдержанно произнёс Октавиан. — Пророчества верны, знаешь ли... Но присядь. Раздели трапезу, устроенную специально для тебя.
Тиберий покорно опустился на соседнее ложе. В зале он увидел нескольких консулов, сенаторов, Домиция Агенобарба, обнимавшего за талию молодую рабыню, и своего сына.
«Друз... Радость всей моей унылой жизни... Свет, озаряющий моё скорбное существование. О, Друз, ты единственное напоминание мне о моей Випсании», — подумал Тиберий и ласково улыбнулся Друзу. Это была его первая улыбка за весь день.
Внешне Друз сильно от него отличался. Совсем ещё юный, почти отрок, обладающий хорошими манерами и благовоспитанностью, он был черноволосым, немного нервным и очень весёлым. В его очах искрилась такая любовь к жизни, что он невольно заражал ею других. Тиберий же даже в дни юности не отличался жизнерадостью и обладал довольно угрюмым нравом.
