Оэлун подумала, что это пустая похвальба — гордые слова произносит обычно тот, у кого гордости больше пожитков. Она уже слышала кое-что о племени борджигийнов-монголов. Оно когда-то было в силе, но татары с помощью китайской армии чжурчженьской «Золотой» династии Цзинь сокрушили их. Хан их, Хутула, который, по словам Даритая, был непобедим, погиб вместе со своими братьями.
— И кто теперь хан? — смело спросила Оэлун. Есугэй нахмурился. — У вас нет хана, как я слышала. — Ей хотелось разозлить этого человека, сказать что-нибудь наперекор. — Вы потеряли двух ханов — одного, которым хвастался твой брат, и другого, который был до него, верно?
— Хватит тебе… — пробормотал Даритай.
— Татары убили твоего дядю, — продолжала она, — а цзиньцы убили того, что был перед ним.
Есугэй стиснул зубы. Было мгновенье, когда Оэлун подумала, что он ударит ее.
— Амбахай-хан поехал к татарам заключать мир, — сказал он, — но татары схватили его и продали цзиньцам. Те пригвоздили его к деревянному ослу на глазах у своего «Золотого» императора и смеялись над ним, когда он умирал, но Амбахай-хан успел повелеть своему народу не знать покоя, пока мы не отомстим за него. Проклятые татары поплатятся за это.
— Значит, тебе непременно надо воевать с ними, — сказала Оэлун. — Цзиньцы будут помогать татарам, чтобы не дать вам набрать силу, но если татары станут слишком могучими, цзиньцы могут поддержать вас. Для Китая безопаснее, когда все такие сражения происходят вне Великой стены.
— Что ты понимаешь в таких вещах?
— Только то, что войны на наших землях идут больше на пользу «Золотой» династии Китая, чем нам.
Есугэй крепко схватил ее за руку, потом отпустил.
— Слишком много говоришь, женщина.
Она терла руку там, где намечался синяк.
— Мне кажется, у тебя хватает врагов и без тех, что ты нажил, украв меня.
— Ну, будет их больше — ты стоишь того.
Оэлун закрыла глаза, боясь опять заплакать. Она подумала о Чиледу, который скачет в одиночестве навстречу горячему ветру, обжигающему лицо.
К югу от рощи, где Оэлун впервые увидела Есугэя, местность была плоская и безлесная. Вдалеке виднелся небольшой табун лошадей.
— Наши, — сказал Даритай, махнув рукой в сторону лошадей и табунщиков.
Оэлун молчала.
— Мой брат Есугэй, — продолжал молодой человек, — анда Тогорила, хана кэрэитов, который живет в шатре из золотой парчи.
Это означало, что Есугэй и хан кэрэитов дали друг другу клятву верности и братства. Даритай заерзал в седле. Он уже говорил Оэлун, что Есугэй — старший в своем роде, что он — вождь киятов-борджигийнов и что у него есть сторонники во всем их племени борджигийнов.
— Они побратались после того, как Есугэй сражался против врагов Тогорил-хана и вернул ему трон. Дядя Тогорила сам претендовал стать ханом кэрэитов, но наши воины победили его, и Тогорил был так благодарен брату, что предложил ему священные узы анды. Кэрэиты богаты, Тогорил-хан — сильный союзник.
— Значит, у твоего брата есть друзья, — сказала Оэлун. — А я думала, что он только и умеет, что воровать чужих молодых жен.
Даритай пожал плечами.
— В нашем курене живут люди из племени тайчиутов. Хонхотаты и многие другие потомки Боданхара ходят вместе с нами в походы.
Вскоре Оэлун увидела стан Есугэя. Круглые юрты напоминали большие черные грибы. Они раскинулись на лугу близ реки; из отверстий в крышах клубился дым. Возле каждого жилища стояли повозки. Оэлун прикинула, что в стане живет около трехсот человек, а после хвастовства Даритая она ожидала, что их будет больше.
— Останови кибитку, — сказала она. — Я хочу быть прилично одетой.
Есугэй удивленно посмотрел на нее.
— Там, у реки, ты не была такой скромницей.
Она схватила свои штаны и забралась в глубь кибитки, и даже опустила за собой войлочный полог. Она нашла другую рубашку в одном из сундуков, натянула штаны, надела шелковый халат и повязалась синим кушаком.
Есугэй заерзал, когда она снова села рядом Кибитка покатила, а Оэлун взяла свой бохтаг. Полый головной убор, украшенный несколькими утиными перьями, был почти в фут высотой. Она пристроила бохтаг на голове, засунула под него косы и завязала ремешки на подбородке.
Светлоглазый хихикнул.
— Теперь у тебя приличный вид.
Некун-тайджи пустил коня рысью. Вечерняя работа в курене была в разгаре. В стаде на краю стана женщины на корточках доили коров, дети пасли овец. Жеребята были привязаны к длинной веревке, натянутой между двумя кольями, а в это время мужчины доили кобыл. Перед большим шатром другие мужчины взбалтывали кобылье молоко в больших бурдюках; мелькали руки, державшие тяжелые мешалки. Оэлун подумала об отцовском стане, где ее семья делает ту же работу, и пригорюнилась.
Навстречу поскакали несколько молодых людей, приветствуя Есугэя.
— Багатур с добычей! — крикнул один из них и рассмеялся. Оэлун потупилась, ей не понравилось, как они смотрят на нее.
— Сегодня вечером отпразднуем это, — сказал Есугэй.
Оэлун стало не по себе.
Кольцо юрт рода Есугэя находилось на северном краю куреня. Его туг, длинный шест, увенчанный девятью хвостами яков, был воткнут в землю у самой северной юрты. Есугэй снял Оэлун с повозки и, поставив на ноги, провел меж двух костров, горевших вне кольца, для того чтобы очистить ее. Потом он расседлал своего жеребца. К братьям поспешил мальчик, который увел их коней.
— Теперь я вижу, за чем ездил багатур, — послышался женский голос.
У повозки собралась группка женщин — поглазеть на Оэлун. На околице кольца, что было западнее есугэевского, две пожилые женщины в высоких головных уборах наблюдали за ней; судя по бохтагам, они занимали высокое положение.
Братья Есугэя вернулись, и Даритай выпряг лошадь из кибитки Оэлун, а Некун-тайджи в это время удалился с одной из женщин, которая, видимо, была его женой. Есугэй махнул руками остальным.
— За работу, — сказал он. — Отпразднуем это дело попозже.
— Мне нужно поставить свою юрту, — заметила Оэлун.
— Завтра, — тихо произнес Есугэй. — Сегодня ты будешь спать под моей крышей.
Он ущипнул ее за руку.
У юрты Есугэя показалась молодая женщина; к спине ее был привязан младенец. Она подошла к ним, внимательно посмотрела на Оэлун большими черными глазами и сделала поясной поклон.
— Добро пожаловать, муж, — тихо сказала она.
Он улыбнулся.
— Ее зовут Оэлун. — Он подтолкнул Оэлун вперед. — Это моя жена Сочигиль.
Оэлун поклонилась. Некоторые женщины не любят, когда их мужья берут другую жену, но лицо Сочигиль было спокойным.
— Мой сын. — Есугэй показал на младенца за спиной женщины. — Его зовут Бектер.
Значит, хорошенькая женщина уже родила ему сына. Ее положение первой жены закреплено. Со стороны Оэлун никакой угрозы не предвиделось.
Две большие черные собаки вскочили и зарычали. Есугэй поскреб у них за ушами.
— Оставь нас, — сказал он Сочигиль.
Жена опустила глаза и пошла к юрте, что была восточнее.
Войлочный полог был скатан и привязан над входом. Есугэй вошел слева, чтобы не случилось беды. Оэлун осторожно переступила через порог из почтения к духу семьи, который обитал здесь. Небольшое ложе было тут же, за порогом; на грязном полу лежало сено, прикрытое войлоком. Жилище было побольше, чем у Оэлун. Две войлочные куклы, изображавшие домашних духов, висели на деревянной обрешетке в глубине юрты. Оэлун отвела взор от деревянной постели с войлочными подушками и одеялом.
В западной стороне юрты пожилой человек подвешивал полоску мяса. Он бросился к Есугэю и обнял его.
— Быстро ты управился, — сказал он.
— Это Чарха, — сказал Есугэй Оэлун. — Он со мной еще с самого моего детства.
Пожилой человек осклабился и, уходя, сказал:
— Вам надо побыть одним.
Очаг, кованый железный круг, стоял на шести металлических подпорках в центре юрты; от огня к дыре в крыше тянулась тонкая бледная струйка дыма.
Есугэй хотел обнять Оэлун, но она отстранилась.
— Я видела там двух старух, — торопливо сказала Оэлун, желая, чтобы он переключился на разговор. — Они стояли возле круга, что к западу от твоего.
— Это Орбэй и Сохатай, вдовы Амбахай-хана. — Он усмехнулся. — Орбэй-хатун считает, что во гласе нас должен стать тайчиут, но ее внуки Таргутай и Тодгон предпочли следовать за мной.
Он подошел и грубо ухватил ее за одежду. Она отбросила его руки.
— Ты хочешь, чтобы я подождал? — Он больно стиснул ее руку. — А может быть, ты хочешь представить себе, как это будет? — Есугэй отпустил Оэлун. — Приготовься. Я хочу, чтобы ты была в лучшем виде.
Оэлун сидела слева от Есугэя; Некун-тайджи и Даритай — справа. Люди съехались к юрте Есугэя со всех сторон куреня, чтобы посидеть у костра на вольном воздухе и посмотреть на его новую женщину. Они понимали, что весной настоящего пира быть не может, скотина еще не нагуляла жирка, молодняку еще надо подрасти, прежде чем его забьют и запасут мяса впрок. Но у них был творог, немного сушеного мяса, дичь и кувшины с кумысом. Они радовались тому, что было, и благодарили случай за возможность празднично посидеть.
