3
Оэлун сидела слева от Есугэя; Некун-тайджи и Даритай — справа. Люди съехались к юрте Есугэя со всех сторон куреня, чтобы посидеть у костра на вольном воздухе и посмотреть на его новую женщину. Они понимали, что весной настоящего пира быть не может, скотина еще не нагуляла жирка, молодняку еще надо подрасти, прежде чем его забьют и запасут мяса впрок. Но у них был творог, немного сушеного мяса, дичь и кувшины с кумысом. Они радовались тому, что было, и благодарили случай за возможность празднично посидеть.
Даритай развлекал собравшихся рассказом о том, как они схватили Оэлун.
— Она так громко плакала, — говорил он, — что от ее крика вода Онона заволновалась. От ее рыданий деревья раскачивались и хлестали ветвями по траве.
Оэлун чувствовала, как ее разглядывают две старые ханши. Женщины, что сидели рядом с ней, были уже пьяные. Жена Некун-тайджи передала бараний рог с кумысом Сочигиль. Некоторые мужчины встали и начали плясать. Глотки надрывались в песне.
Есугэй сунул Оэлун бараний рог.
— Я не хочу пить, — прошептала она.
— Пей, или я вылью кумыс тебе в глотку.
Она взяла рог и выпила, терпкое перебродившее кобылье молоко сняло напряжение, сдавившее горло. Двое мужчин вскочили и стали бороться. Один тайчиут смотрел на нее с вожделением. Скоро совсем стемнеет, ей хотелось спрятаться в темноту.
Есугэй выхватил у нее рог, а потом поднял ее на ноги. Даритай протянул кусок мяса. Есугэй взял пищу с кончика ножа.
— Я закончу пир в своей юрте, — закричал он.
Мужчины захохотали. Стальные пальцы Есугэя обхватили руку Оэлун. Он молчал, пока они не дошли до жилища. Он втянул ее внутрь, потом толкнул к очагу.
— Ты не ела, — сказал он.
— Не хотелось.
— Ешь, пока дают.
Она сидела у огня. Он тоже присел поодаль. Вынув нож из-за пояса, он отрезал кусок мяса, наколол на кончик ножа и подал. Она взяла. Он глотнул кумыса из кувшина и вытер усы.
— Мне бы надо было убить того мэркита, — сказал Есугэй, — но мне не хотелось загонять своего коня.
— Убив моего мужа, ты бы не очень подогрел мои чувства к тебе.
— Будь он мертв, дело решилось бы само собой.
— Ты побоялся, что не справишься с ним один, — сказала она, — и поехал за братьями.
— Если что-нибудь делать, то наверняка.
Выбритая макушка его головы блестела при свете огня. Есугэй, сузив глаза, наблюдал за Оэлун. Она сняла свой головной убор и положила рядом.
— Я ненавижу тебя, — тихо сказала она.
— Очень жаль. — Есугэй вытер руки подолом рубахи. — Он сделал глупость, дав мне увидеть тебя да еще не заставив тебя одеться. Он недостоин тебя. — Есугэй помолчал. — Я видел, как ты отдала ему свою сорочку перед тем, как он ускакал.
Она вздохнула.
— Отдала ему на память. Он не хотел покидать меня, но ты бы убил его, если бы он остался. Я сказала ему, что надо ехать, что…
Голос ее пресекся.
— И теперь он может утирать слезы твоей сорочкой, — насмешливо вымолвил Есугэй. — А может быть, ты дала свою сорочку, чтобы утешить его. Наверно, ты хотела завлечь меня, когда я ехал мимо, показала мне все, что я получу.
— Нет, — сказала она.
— Уж не собираешься ли ты опять плакать по нему? Не делай вид, что ты огорчена.
Он вскочил и потянул ее к себе. Оэлун старалась высвободить руки. Он толкал ее к постели, расстегивая пояс.
— Раздевайся.
— Раздень меня сам, если сможешь.
— Сейчас я тебя так ударю, что ты у меня вылетишь из штанов.
Она почувствовала, что так и будет. Сняла сапога и брюки.
— Халат тоже.
Рука ее метнулась к его лицу. Он отбил руку и сшиб Оэлун на постель. У нее закружилась голова. Он лег на нее, схватил за руки и прижал к постели.
— Лежи тихо, — пробормотал он.
Она пыталась ударить его ногой, но он стиснул обе ее кисти одной рукой и старался разжать ноги другой. Его колено упиралось в ее левое бедро, а пальцы были во влагалище. Запястья саднило, но ласкавшая ее рука была до удивления нежна.
Он вошел в нее. Оэлун закрыла глаза, зубы ее были стиснуты, тело оцепенело. Скоро все кончится. Она вспомнила, как это было с Чиледу, как быстро он кончал.
Есугэй подталкивал ее правую ногу вверх, пока она не уперлась коленом в собственную грудь. Теперь он двигался медленно. Она извивалась под ним, думая, как же долго это будет продолжаться, с отвращением прислушиваясь к тому, как он своим голым животом хлопает по ее телу.
Потом он зачастил, застонал и упал на Оэлун. Халат его распахнулся, грубая шерсть рубашки царапала кожу шеи. Он вышел из нее, сел на кровати и натянул штаны.
— Тебе понравилось, — сказал он, когда она тоже села.
— Ты мне противен. Чиледу доставлял мне больше удовольствия, чем ты.
— Не думаю. — Он пошел к очагу, его странные зеленовато-желтые глаза блестели при свете огня. — Единственная польза от него — ты сравниваешь нас и хочешь меня.
Он завязал пояс, сунул за него нож и вышел из юрты.
Оэлун услышала поющие голоса; кое-кто продолжал отмечать событие. Лицо Оэлун пылало от злости. Она представила себе, как он там справляет малую нужду и, смеясь, обсуждает с друзьями свою новую женщину. Ей показалось, что его племя поет о ней насмешливые песни. Она укрылась и зарыдала.
Она наконец заснула, но он, вернувшись, разбудил ее и взял снова, потом уснул глубоким спокойным сном человека, довольного своими дневными делами.
Оэлун ворочалась рядом, прислушиваясь к ровному дыханию. Есугэй лежал на животе; задравшаяся рубашка обнажила его кривые мускулистые ноги; от него пахло потом, кожей и кумысом. Она подумывала, а не взять ли его нож и не воткнуть ли ему в спину.
Наконец она встала и, крадучись, вышла из юрты. Быстро зашагав прочь, она наткнулась на кусты. В стане царила тишина, ночное небо было чистым. Оэлун посмотрела вверх, отмечая положение звезд. Через эти отверстия Тэнгри выпускает дым своего очага Утро приближалось.
Ей придется теперь жить с ним. Придется быть хорошей женой и помогать ему, потому что это единственный путь защитить себя и детей, которые будут от него.
Она вернулась в юрту. Есугэй шевельнулся, когда она вошла. Потом он сел на постели и уставился на Оэлун. Она подошла и села тоже, но как можно дальше от него.
— Ты моя жена, Оэлун-уджин. — Теперь он обратился к ней почтительно, но рот застыл в полуулыбке, словно такое обращение изумило его самого. — Ты видела, что у меня есть, но я собираюсь добыть еще больше. — Он покачал головой. — У тебя будет своя доля моего скота и третья часть от того, что я добуду в любом набеге, когда у тебя родятся дети. Все, что ты принесла с собой, — твое, и можешь распоряжаться этим по своему разумению. Ты будешь управлять нашей собственностью и распоряжаться, как хочешь, когда я буду отсутствовать.
Чиледу выражался более красиво, но смысл был тот же.
— Значит, теперь у тебя есть вторая жена, — с горечью сказала Оэлун.
Есугэй дернул себя за ус.
— Родишь сына, будешь моей первой женой.
— У Сочигиль-уджин может быть свое мнение, — возразила Оэлун. — Она уже родила тебе сына.
— Она возражать не будет. Твои сыновья будут первыми, а ее — вторыми. — Он положил руку себе на колено. — Я ее знаю… Я ее желал, но я вижу, что она из себя представляет. — Лицо его приняло торжественное выражение. — Мне надо управлять людьми, Оэлун, и у меня есть соперники среди тайчиутов, которые порой оспаривают мою власть. Если я вознесусь на Небо до того, как мои сыновья станут мужчинами, моя главная Жена должна держать все роды вместе, пока мой сын не сможет занять мое место. Сочигиль это не под силу.
Оэлун припомнила робкую улыбку женщины и то, как спокойно она восприняла появление новой подруга мужа.
— О, кое в чем она меня устраивает, — продолжал Есугэй, — но с тех пор, как она стала моей, у нее одна песня: «Есугэй, как ты думаешь? Хозяин, как мне быть? Муж, не знаю, что сказать тебе — решай сам». Мужчине нужны хорошие советы жены.
— Мужчины всегда так говорят, — откликнулась она, — а потом делают по-своему.
Он криво усмехнулся.
— Ты мне будешь говорить все, что думаешь. Говори мне даже, как ты ненавидишь меня, но только не при людях.
— Быстро же ты доверился женщине, которую едва знаешь.
— Мне надо разбираться в таких вещах, знать точно, кто мне может сейчас помочь. Если ты не будешь давать мне хороших советов, то пожалеешь — я не стану терпеть на своей шее двух слабовольных женщин.
Оэлун молчала.
— Но я не думаю, что ты слаба, — продолжал он. — Это по воле Неба я обрел тебя… Я понял это, как только увидел тебя. — Он посмотрел на дымовое отверстие; снаружи еще было темно. — У нас есть время…
И он снова повалил ее на постель.
Оэлун встала рано. К тому времени, когда проснулся Есугэй, в котле, висевшем на треножнике над очагом, варилось мясо и был приготовлен кумыс. Муж наблюдал за ней с постели, которую она некогда делила с Чиледу, в юрте, которую она собиралась установить в стане мэркитов.
