Вот и сегодня стоит воевода у Вознесенских ворот на стене, в темноту непроглядную смотрит.
"И чего он, разбойник, ждёт? - теряется в догадках Иван Прозоровский. - Снова хитрость, видать, задумал. Может, роют под стены сейчас подкоп? Или подмога спешит к злодею? То ли будут крепость измором брать. Или просто на жилах моих играют".
Все эти дни и казаки не могут понять атамана. Приставали они не раз.
– Отец атаман, что же стоим без дела? Нам бы грудью пойти на стены.
– Можно и грудью, а лучше умом, - отвечал недовольным Разин.
И вот только сегодня, на четвёртую ночь, не днём, а именно в ночь, в грозовую, в ненастную, подал Разин команду к штурму.
Подивились опять казаки:
– Оно же темно, как у зайца в ухе! Да тут ненароком в такой темноте заместо астраханских стрельцов саблей брата родного хватишь.
– А вы саблей - того, потише. Не каждому ставьте знак, - загадочно бросил Разин.
Стоит Прозоровский у Вознесенских ворот на стене. Чтобы укрыться от непогоды, воротник кафтана поднял. Стряхнул с бороды дождевую капель. Принялся думать опять о Разине.
"Спит небось, вурдалак, в шатре. Или хмельное, разбойник, хлещет. А ты тут, как мерин, мокни".
Вновь полыхнула молния. Осветила она округу. Вздрогнул воевода, хотел закреститься, но глянул на степь и ахнул - разинцы шли на штурм.
– К бою, к бою! - взревел Прозоровский. - Ну и разбойник - дня ему мало!
Ждал тёмной ночи Степан Тимофеевич вовсе не зря. Был уверен, что во время штурма астраханцы ему помогут. Помогать же лучше, когда темно. Не сразу стрельцы заметят.
– Вы тише саблями, тише, - еще раз говорил казакам атаман. - Не каждый враг, кто сидит на стене. Там и друзей найдёте.
Так и случилось.
Как только начали разинцы штурм, так сразу и тут, и там, и в месте одном, и в другом, и в пятом, и среди горожан, и даже среди стрельцов появились сотни у них помощников. Кто лестницу разинцам сбросит, кто стрельнёт поверх голов, кто просто руку подаст штурмующим.
А какой-то озорной молодец кричал на стене до хрипа:
– Бей супостата! Злодея бей!
А сам в это время опускал со стены верёвку и очередного "злодея" тянул на стену.
Правда, кое-где и стояли насмерть стрельцы. Бились, живота не жалея. Но не эти брали в ту ночь числом. И не за ними была победа.
Ворвались разинцы в Астрахань.
Покорилась восставшим Астрахань.
Астраханские мальчишки Лукашка Нагой и Мокапка Раков крутились на площади возле Приказной палаты. Видят: казаки на площадь поленья и хворост сносят, разжигают большой костёр. К одному из казаков и полезли мальчишки с вопросом:
– Дядька, для чего же такое огниво?
Казак озорной. Шрам на щеке. Шапка чудом на ухе держится. Подумал казак, посмотрел на ребят, подмигнул им задиристо, весело:
– Дьявола будем, ребята, казнить. Сожгём и пепел по ветру пустим!
Усмехнулся Лукашка Нагой. Понимает, что разинец шутит. А Мокапка принял слова всерьёз. Побежал он по улицам и каждому встречному:
– Казаки дьявола будут казнить!
– Казаки дьявола будут казнить!
– Сожгут и пепел по ветру пустят!
Кричал Мокапка с такой силой, что голос себе сорвал. Впрочем, и без Мокапки много народу к костру собралось. Лица у всех оживлённые, что-то, видимо, знают люди. Вернулся мальчишка на площадь, просунулся в первый ряд.
Вскоре из Приказной палаты четверо казаков вынесли огромный сундук.
"Ага, - соображает Мокапка, - вон он, дьявол, куда запрятан!"
– Там дьявол сидит, - зашептал Мокапка своим соседям. - Казнить его будут сейчас казаки. Сожгут и пепел по ветру пустят.
Усмехнулся какой-то парень:
– Верно, Мокапка, верно. Дьявол сидит в сундуке. Даже то, что страшнее дьявола.
Поднял Мокапка глаза на парня. Что же страшнее дьявола?! Но тут вышел на площадь Разин.
– Здравствуй, отец атаман! - закричали восторженно люди.
– Слава, батька, слава!
По донскому обычаю Разин снял шапку, поклонился народу.
Кто-то крикнул:
– Ура!
– Ура-а-а! - подхватила площадь.
Мокапка тоже крикнул "ура". Но сорванный голос звучал пискливо.
Обведя взглядом людей и площадь, Разин шагнул к сундуку. Казаки тут же отбросили крышку.
Все стихли. Мокапка от страха закрыл глаза. Схватился за чью-то рубаху.
Когда через минуту мальчик снова глянул на площадь, то поначалу так ничего и не понял. Ищет Мокапка чудища. Нет никакого чудища. Разин стоит, держит в руках бумаги.
– Вот она, ваша неволя, - поднял над головой и потряс бумагами Разин. - Кабала ваша, муки ваши - всё тут.
Сообразил Мокапка, что в сундуке. Так это ж бумаги из Приказной палаты! Однако почему бумаги страшнее дьявола, мальчик сразу понять не мог. Мал был Мокапка. Не знал он, что за каждой такой бумагой чьё-то горе и чья-то жизнь: кто приписан к боярину, кто в должниках записан, кто по доносу расправы ждёт.
– А ну, астраханцы, - обратился Разин к тем, кто стоял к нему ближе, - начинай-ка святое дело!
Степан Тимофеевич первым бросил бумаги в огонь. Лизнуло их пламя. Секунда - и от грозных всесильных бумаг лишь пепел поднялся к небу.
– Батька, родной, спасибо! - кричал исступлённо народ.
По лицу Разина забегали отблески пламени. Перекрывая шум площади, Разин бросал слова:
– Всем вам воля, народ астраханский. Ступайте, куда хотите. Живите по высшей совести. Нет больше бояр и богатых господ над вами. Стойте за волю, за великое наше дело. Отныне вы сами себе голова.
– Ура! - не смолкало на площади.
И даже у Мокапки снова прорезался голос.
– Ура! - голосил Мокапка.
При взятии городов Разин строго наказывал никому из купцов не чинить обиды.
– Мы их не тронем, отец атаман, - отвечали восставшие. - Они бы нас не обидели.
– Обидишь вас! - усмехнулся Степан Тимофеевич. - А обидят: обмерят, обвесят - так взыск. Моим атаманским именем.
Вступили разинцы в Астрахань. Открыли купцы свои лавки, разложили товары. Разин сам прошёл по рядам. Даже купил сапожки. Красные, маленькие - гостинец для дочки своей, Параши.
Вернулся Степан Тимофеевич в свой атаманский шатёр. Доволен. Бойко, мирно идёт торговля.
Толпится народ у лавки купца Окоёмова. Торгует купец атласом и шёлком. Покупают казаки красные, зелёные, жёлтые штуки себе на выходные рубахи. Отмеряет купец. Отмеряет и думает: "Или я уже не купец, или я человек не торговый, чтобы при такой-то удаче и не обмерить?" Перекрестился купец и стал каждому по трети аршина недорезать.
Прошло полдня, как вдруг кто-то из казаков заметил обман. Стали казаки проверять свои шелковистые штуки. И у одного, и у второго, и у пятого, и у десятого по трети аршина в куске не хватает.
– Держи его, нечестивца!
– К ответу злодея!
Схватили купца покупатели. Вытащили из лавки, тут же устроили суд.
Через час дежурный есаул докладывал Разину:
– Дюже обозлился народ. Укоротили купца.
– Как - укоротили? - не понял Разин.
– На треть аршина.
– Как - на треть аршина?!
– Голову с плеч.
– Тьфу ты! - ругнулся Разин. - Ну-ка зови обидчиков.
Явились казаки к атаману.
В страшном гневе кричит на них Разин:
– За треть аршина - жизни купца лишили! Кровью за тряпки брызнули?
– Не гневись, не гневись, атаман, подумай, - отвечают ему казаки. Да разве в аршинах дело. Воровскую голову с плеч - лишь польза народу. Тут бы и нам, и внукам, и правнукам дело такое попомнить. Не гневись, атаман.
Остыл Разин:
– Ладно, ступайте.
"Нужен, нужен купец народу, - рассуждал про себя Степан Тимофеевич. Нельзя без торгового люда. Да ведь и беда от него немалая, когда Окоёмовы такие заводятся. Может, и правду решили люди".
Группа беглых крестьян пробиралась на Волгу к Разину. Шли ночами. Держались подальше от проезжих дорог. Стороной обходили селенья. Шли целый месяц. Старший среди мужиков, рябоватый дядя Митяй поучал:
– Он, атаман Степан Тимофеевич, - грозный. Он нератных людей не любит. Спросит: "Владеете саблей? - говорите: "Владеем". - "Колете пикой?" - "Колем".
Явились крестьяне к Разину:
– Принимай, отец атаман, в войско своё казацкое.
– Саблей владеете?
– Владеем.
– Пикой колете?
– Колем.
– Да ну? - подивился Разин. Приказал привести коня. - Залезай, борода, - показал на дядю Митяя. - Держи саблю.
Не ожидал дядя Митяй проверки. "Пропал! Казнит за враньё атаман". Стал он выкручиваться:
– Да мы больше пеши.
– В казаках да и пеши! А ну-ка залазь!
– Да я с дороги, отец, устал.
– Не бывает усталости ратному человеку.
Смирился дядя Митяй. Подхватили его казаки под руки, кинули верхом на коня. Взялся мужик за саблю. Гикнули казаки. Помчался по полю конь. Непривычно дяде Митяю в седле. Саблю впервые держит. Взмахнул саблей, да тут же и выронил.
