Кий подъехал на золотисто-рыжей кобыле-шестилетке с недолгим и негустым хвостом. Сам высокий, тонкий в поясе, а плечи — как у отца, усики пока еще недолгие и негустые, темно-золотистые на чуть скуластом лице. Под карими, как и у Рекса, глазами зеленоватые тени — с непривычки, молод еще, не окреп. Над глазами — двумя дугами края островерхого шлема с пластиной над носом. Такой же и у Рекса, только с пучком крашеных перьев. На обоих — поверх расшитых цветными нитями белых сорочек — железные кольчуги, перехваченные в поясе широкими ремнями в круглых бронзовых бляхах, на бронзовых пряжках. Просторные шаровары, у Рекса — червоные, у Кия — синие, стянуты по животу под сорочками тонкими кожаными очкурами [7], заправлены в кованые сапоги из прочной кожи молодого бычка, смазанные кабаньим жиром. Темные шерстяные плащи на каждом схвачены у плеча золотыми с каменьями пряжками. Нож и меч на поясе у Кия, пожалуй, еще наряднее отцовских. А брови под шеломом хотя сейчас не видны, но Рекс знает: они — крыльями, материнские. Не похожа мать Кия на прочих полянских жен.
Да и сами поляне не все обликом сходны. Кто только и откуда не приходил к ним на Горы! Одни с незапамятных времен на Днепре жили, другие в разные времена появлялись — кто из полуночных лесов, кто из полуденных степей. Кто из звероловов, кто из пахарей. И все — кметы [8], если потребуется…
Отец и сын ни слова не промолвили друг другу — для чего слова лишние? — только кони встали рядом да сапоги соприкоснулись. Оба глядели за Истр, на безмолвную крепость, озаренную встающим Дажбогом, на все еще дымящиеся окрестности. Радостные утренние чада Стрибожьи [9] прилетели от реки, взбодрили гривы и хвосты коней, пошевелили края плащей и остудили лица всадников, прогоняя сонливость.
— Как там полон? — спросил Рекс, не поворачивая взора.
— Двое померли за ночь, — ответил сын, так же продолжая глядеть на реку.
— Меньше возни. В Истр их!
— Уже там. Остальные — добрый полон. Всех к Горам пригоним, продавать не станем.
Рекс кивнул одобрительно. Еще помолчали, прежде чем Кий добавил:
— Одна рабыня там… не нынче завтра родит.
— В Истр!
— Жалко же, отец.
— Обуза в походе. В Истр, немедля!
— Отец!
— Что-о?!
У антов не было принято так долго спорить со старшим, тем более с отцом, и не просто с отцом, а с вожаком, да еще в походе. И Кий никогда прежде не позволял себе подобного. Но сейчас — какой черный дух овладел им? Брызнул огнем из-под шелома, дернул повод — рыжая кобылка заплясала под ним на месте.
— Позволь молвить, отец! Вспомни, моя мать тоже ждет там, на наших Горах… Тебе — сына, мне — брата… Эту утопим — Перун [10] покарает. Что тогда будет с матерью? Побойся Перуна!
— Перун знает, кого карать. В Истр ее! Я сказал.
— Отец…
— В Истр брюхатую! — заорал разъяренный Рекс. — А ты… Ты вчера мне больше нравился!
Кий смолчал, стиснув челюсти, круто развернул свою рыжую кобылу, поднял ее свечкой и с места пустил вскок.
Рекс поглядел вслед сыну, вздохнул хрипло. На душе осталась неспокойная тяжесть. И тут он заметил, что Истр переменился, потемнел весь и задрожал рябью. А из-за зубчатых башен крепости, навстречу восходящему Дажбогу, над озаренным камнем, выплыла невесть откуда взявшаяся угрюмая черная туча. И в ней — Рекс отчетливо увидел — раз и другой сверкнули ослепительные ломаные стрелы. Перун гневался!
Ладно, решил Рекс. Не сына послушаю — самого Перуна ослушаться не посмею. Раз он не желает такой жертвы… Отправлю ту рабыню вместе с прочими к Горам. Жене в подарок. А кого родит рабыня — тот пускай станет подарком будущему сыну, который все же должен успеть народиться к возвращению своего отца… Только бы Перун не гневался!
Он повернул своего игреневого, чтобы поскакать вослед сыну, сказать о своем новом решении, пока тот и впрямь не утопил полонянку в Истре. Но, повернув коня, увидел такое…
Ошеломленный, Рекс замер на миг, рванул себя в отчаянии за свисающий сивый ус и что есть духу помчался к возам, где спали у затухших костров его поляне.
Так вот он где, гнев Перуна!
Закрывая собой половину окоема и неотвратимо приближаясь, разворачивалась тяжелая ромейская конница. Судя по всему, она только что перешла Истр выше по течению. На сей раз предстояла встреча не с теми злополучными пехотинцами из гарнизона — шла безупречным боевым строем неудержимая императорская конная гвардия, посланная на выручку осажденной крепости. Сверкали под лучами взошедшего Дажбога шеломы и панцыри всадников, налобники и нагрудники коней, щиты и острия копий. Трепетали червонные перья на шеломах и значки на копьях. Этих ничто не остановит, налетят и сомнут.
Уходить! Немедля уходить… Поздно, не успеть! Что же делать? Бросить полон на добычу? Воротиться ни с чем?
По всему левому берегу началась суматоха. Славины, анты — все метались в великом беспорядке, не слыша и не слушая вожаков. Кто дрался с соседом из-за добычи, кто ловил ошалелого коня. Многие, побросав все и всех, улепетывали — в седле или на своих двоих. Проскакал тяжело храпящий конь под двумя всадниками — один вцепился в другого. Далеко ли так ускачут?..
Дружно, не теряя порядка, уходила на резвых конях многочисленная дружина бесстрашных росичей, обитающих на полдень от Полянских Гор, где в Днепр впадает речка Рось. Уходили, кое-как собравшись, дружины прочих антских и славинских племен, каждая своим путем, со своим вожаком, сами по себе. Не было единого князя, единого войска — пропадала зря великая сила…
А ромейская конница неотвратимо приближалась.
Рекс — с помощью сына и своего брата Идара, бывалого вояки, — насилу пробудил и собрал полян. Согнали в кучу немногий полон. Угнанный скот удержать не сумели — быки, овцы, козы разбежались с ревом и блеяньем, усугубляя общую сумятицу. Челны спускать на воду не стали, так и оставили на прибрежном песке. Придется уходить верхоконно, степями.
— Уводите всех к Горам! — крикнул Рекс, обращаясь к Идару и Кию. — И полон уводите. Поторапливайтесь, еще можно успеть! А я задержу ромеев.
— Я с тобой, отец!
— Ты опять?! Идар, уводи его! Скорее, не теряйте часу!
— Отец!..
— Делай, как велю!!
Идар схватил рыжую кобылу племянника за узду, рванул — и оба поскакали рядом, увлекая за собой остальных.
Окруженные взбудораженными всадниками, торопились без дороги тряские возы, груженные небогатой поклажей и ранеными. На возах же угоняли полонянок с чадами, а мужской полон принуждали бежать своим ходом. Отстающих, упавших не подбирали — оставляли на волю богов.
Идар, отпустив теперь Кия, сказал последним, подгоняя замыкающих, то и дело оглядываясь.
Впереди их ждал знакомый, но нелегкий путь через ковыльную степь — до первых перелесков, за которыми — Днепр и Горы. И — еще в степи — не одна стычка с остатками бродячих гуннов, от которых отбивались, окружив полон и раненых уставленными впритык возами.
Позади, на берегу Истра, полянский вожак Рекс вместе с немногими старыми и верными дружинниками принимал свой последний бой.
3. Судьба или воля?
Оба были из тех скрытых отсюда за Родопскими хребтами благодатных земель, где вспухшие жилы невысоких гор поросли неприветливыми дубравами, а в широких котловинах меж ними поют свои нескончаемые песни прохладные реки и на цветущих по веснам плоскогорьях пасутся табуны полудиких коней. Вот уж десять столетий прошло с той поры, когда вылетел из тех земель и поднялся в бесконечные высоты истории славный наездник и полководец Александр, прозванный Македонским…
Оба были из тех благословенных земель. А когда двое — из одного края, да притом еще заброшены судьбою в другой, чужой край, — схожая память о своей земле сближает их.
