из рук длинный хлыст, которым несчастный слуга беспомощно размахивал, безуспешно пытаясь унять дикое создание. Юноша пронзительно громко свистнул и с неожиданной силой ударил хлыстом по земле. Лошадь обернулась на резкий звук, продолжая яростно топтать свежий снег и беспорядочно метаться по двору. Фёдор медленно следовал за ней, постепенно приближаясь к взбешённому животному.
– Сколько лет уже Феде? – спросил Иоанн с задумчивой улыбкой, стоя на крыльце.
– Семнадцать этой весной исполнилось, – вздохнул Алексей.
– И в его-то годы он имеет ратные подвиги? – с некоторой насмешкой спросил царь.
– Вы послали князя Хворостинина с речами царскими, с похвалой, а теперь потешаетесь?
– Теперь я увидал сына твоего воочию. Руки больно нежные для ратного дела. – Иоанн сложил руки замком и опёрся ими о перила, наблюдая за попытками юноши успокоить разбушевавшуюся лошадь.
Резкий свист хлыста снова рассёк холодный воздух и разнёсся по двору, мешаясь с криками конюхов и ржанием лошади, которая беспорядочно металась у конюшни.
– Но смел не по годам, – добавил царь, глядя на то, как Фёдор резкими выкриками и ударами хлыста смиряет лошадь. – Не боишься за сына?
– Да что ж вы, батюшка, в самом деле-то? Неужто считаете, что сын Басманова с одуревшей кобылой не управится? – усмехнулся Алексей.
– Так сам ведь и выбирал! Говорил я тебе, Алёша, говорил, что скверных лошадей берёшь, буйных да упрямых.
– Поглядим-поглядим, батюшка, как мой сын безбородый совладает с ней, – самодовольно усмехнулся Алексей, и лицо его озарил проблеск гордости. – Посмотрим, кто нравом круче будет.
Тем временем Фёдор оттолкнул прочь нерадивого чернявого конюха да сам ухватился за поводья. Оторопел холоп да перечить воле гостя не стал. Лошадь едва не сбивала его с ног, но юноша смог устоять. Ещё несколько ударов хлыстом – и лошадь засеменила в конюшню.
– Тише, тише! Чего буянишь? – ласково произнёс Басманов-младший, наматывая поводья на кулак, а второй рукой успокаивающе похлопывая лошадь по крупу.
Лошадь ещё раз взбрыкнула, но юноша совладал и с этим выпадом. Фёдор ни на секунду не ослаблял своей хватки, уводя животное к конюхам. Откинув снова растрепавшиеся волосы назад, Фёдор, довольный собою, направился к лестнице, где стояли отец и государь. От его глубокого дыхания поднимались облака пара.
– Больно резки лошади ваши. Отчего же не выбрать коней вам покладистых? – спросил царь.
– Спорить глупо, порода резкая, – согласился Фёдор. – Да уж свыклись с природой их. Исмаильтская кровь – нрава непокорного, не всякому под силу оседлать. Да только как овладеешь ими, так на иных лошадей и смотреть не захочешь. Всё не хватать будет резвости и удали их.
Иоанн остановился и выдержал молчание, которое повисло в холодном воздухе, точно хотел было что-то сказать. Ещё утром тонкий покров свежего снега не был тронут, а сейчас белоснежный ковёр взъерошен и смешан с землёй. Но, быстро сбросив мимолётное задумчивое оцепенение, государь последовал дальше.
Все трое поднялись в палаты, где уже были накрыты столы. Басмановых принимали не просто как бравых воинов, а как верных друзей самого государя. Стольники то и дело обходили гостей, подливая им пьянящие греческие вина. А за окном крепли морозы. Эта зима обещала быть особенно суровой для Руси.
Александровский кремль помнился совсем ещё юному Иоанну обителью мягкого тёплого света. Он знал эти белокаменные стены, которые мальчику казались непомерно огромными, точно они вот-вот коснутся небесной тверди, что сияла чистой лазурью тёплым летом. Запах сочного луга навсегда смешался с льющимся с неба жаром солнца. Во дворах и вдоль дорог цветы раскрывались навстречу небесному светилу, тянулись к нему и благоговейно кланялись, едва ветерок качнёт их головы. Зимой же снега выпадало так много, что он мог доходить царевичу едва ли не до подбородка. Порой он летел мягкими хлопьями, и можно было лепить снежки. Временами сыпался коварный сухой снег, который мог таить под своим воздушным покровом скользкий лёд.
Тёплые прикосновения матери, которая кутала своё дитя с любовью и с трепетом, хранились в сердце Иоанна.
И хоть время то давно миновало и много зим разделяли царя от тех дней безмятежной детской весёлости, Александровский кремль оставался излюбленным местом царя.
Но ни эта, ни какая другая крепость не смогли бы защитить мать Иоанна от зол заговорщицких.
В слишком раннем возрасте и слишком ясно это понял государь. А потому и приблизил к себе только тех воевод, кому он мог верить. В царской свите много можно было встретить безродных, но верных, точно псов, вояк и слуг. Родовитые семьи отныне не имели почёта, и власть их упразднялась год за годом, и место старых бояр занимали новые люди. Одним из таких подданных был Алексей Басманов. Ему было за пятьдесят, и большую часть жизни он служил государю, за что был удостоен многих наград, но главное – расположением государя. Голос Алексея имел вес при дворе как в ратном, так и в государственных делах.
Иоанн тепло принял ко двору и сына Алексеева, Фёдора. Об удали юноши государь был наслышан от других воевод – последние вести пришли о сражении под Рязанью.
И вот минуло пару дней с приезда Басмановых в Александровскую слободу, и царь велел явиться им обоим. Когда отец и сын зашли в зал, Иоанн восседал на троне, сильно ссутулившись, подпирая рукой худое лицо. Государь поднял взгляд, глубоко вздохнул, выпрямился и сел несколько ровнее, глядя на прибывших к нему. Облачение государя более всех удивило Фёдора. Алексей-то уже привык за долгие годы службы видеть царя всея Руси в скромном одеянии монаха, с чёрной шапкой на голове. Лишь золотой крест да перстни на руках сверкали тем величием, коим был наделён Иоанн. Отец и сын низко поклонились.
– Кому ты служишь, Басман? – спросил Иоанн, обращаясь взглядом к Алексею.
– Вам, государь. И нет мне указа иного, и не будет мне суда иного, кроме Суда небесного, как не перед вами, – ответил Алексей.
– А ты, Фёдор, Алексеев сын? – спросил царь, переводя свой пронзительный взгляд на юношу.
– Великий государь, великий князь Московский и царь всея Руси, каков же будет мой ответ, как не вам? – произнёс Фёдор, чуть поклонившись. – Тело моё, кровь моя, мысли мои и деяния, воля и душа принадлежат вам, великий государь.
Царь едва заметно приподнял брови, слушая клятвы Басмановых.
– Лишь Господь Бог ведает, идут ли слова от сердца вашего. Да будет мне карой Господней, если обманут буду вами. Некого мне держать подле себя, – вздохнул государь, покачивая головой. – Окружён я злобой людской, подлым ядом в чашах, что подают мне иудины руки. Нужно мне войско,
