слушала Григория, плюнула и ушла молча от него. Крест на соседе Тучине поставила. И на всей его семейке.
Феофил несколько раз допытывался у дьяка вечевого, слуги своего Овина, что же в Москве случилось, отчего он Иоанна государем от имени всего Новгорода повеличал. Не отпирался Овин, объяснил лишь, что назвали они так Иоанна не от всего Новгорода, а от себя лично, да и то лишь потому, что в Москве теперь к нему все так обращаются, даже послы иноземные. Ну, оговорился он, дурак неосторожный, что же теперь, казнить его за это?
— Не знаю, чем та неосторожность твоя теперь обернётся, — размышлял Феофил.
Беседовали они в его кабинете, в архиепископском дворце, в детинце, куда после нескольких приглашений владыки Овин всё-таки решился приехать в закрытой кибитке, благо дом его, как и Марфин, находился рядом, на Людином конце.
— Чем же страшным она может обернуться? — искренне удивился Захарий Григорьевич. — Ответим Иоанну, что сказал я это по своей глупости, не подумав, что Новгород мне этого не поручал, и уберутся его послы подобру-поздорову, на том всё и кончится.
— Ох, сомневаюсь я, что всё тут так просто, — озабоченно охал владыка.
Он сидел за столом в белом наряде с непокрытой головой, на которой сияли жидковатые седые волосы, его белый клобук лежал рядом на столе.
— Прекрасно я понимаю, что не такое уж ты страшное преступление совершил, назвав Иоанна государем. Ему повод нужен, он давно его искал. Не тебя, так другого лопуха бы нашёл, или иную какую причину. Плохо, что ты, слуга мой, под подозрением у города оказался. Расскажи-ка мне подробнее, как всё произошло.
— Да обычно как-то. Назначил нам великий князь приём, пришли его посыльные, говорят, государь ждёт вас. Бояре возле лестницы золотой встретили, то же самое повторили, мол, государь уже ожидает. Потом дьяк о нашем прибытии доложил: «Государь, послы новгородские к тебе на поклон явились». Ну и мы, как попки безмозглые, так же его назвали. А он сразу внимание обратил, обрадовался и говорит боярам: «Вот видите, новгородцы во мне тоже государя своего видят. Недавно я с их Василием Никифоровым толковал, и он меня так же назвал!» И тут же спрашивает нас: «Это вы от себя назвали меня так или от всего Новгорода?» Я отвечаю: «Ясно, от себя!» А он: «Так вы же послы от города, разве можете вы от себя такое говорить? Верно, вас город на это уполномочил?» В общем, прицепился к нам и не стал никаких возражений выслушивать. Да и знаешь, владыка, ему не очень-то возразишь. Как глянет своими очами пронзительными, так мороз по коже. Мы и не подумали тогда, что одно такое слово необдуманное может столько переполоху наделать. Да ещё он нас Василием Никифоровым с толку сбил. Несколько раз нам его в пример ставил, человеком верным называл, а нас — изменниками изворотливыми. Словом, не смогли мы ему тогда ничего толком возразить.
— А что, правда Никифоров ему клятву верности дал?
— Правда, наверное, великий князь сам нам это сказал. Да ведь он всегда так может дело повернуть, что и не хочешь, да скажешь, и виноватым сделаешься. Может, и с Никифоровым так случилось, как знать. И потом, может, он без клятвы-то и на свободу бы его не выпустил. А кому хочется заживо гнить?
— Да, плохи наши дела! Видно, задумал Иоанн совсем Новгород к своим рукам прибрать, теперь ему каждое лыко в строку. Во всём будет повод искать, чтобы нам тиунов своих да данников приставить, Ярославов двор присвоить и вече наше народное разогнать. — Феофил помолчал, погладил седую бороду. — Поглядим, как дальше дело повернётся. Я тебя, Захарий, могу лишь в неосторожности обвинить, злого умысла твоего не вижу. Только народу это не докажешь, если дело по-серьёзному обернётся. Толпа ведь слушать и думать не умеет. Ты уж поосторожней будь, пока послы великокняжеские в Москву не отбыли. На Торговую сторону, а тем паче на вече, не шастай. Но сюда на службу всё же являйся, надеюсь, на моём дворе никто тебя не тронет.
Захарий, красный от волнения и допроса, юркнул за дверь и поспешил домой, а на его место заступил приглашённый архиепископом протопоп Святой Софии Гавриил.
С этим Гавриилом было связано ещё одно неведомое для Феофила явление: дошли до него слухи, что поселились в городе какие-то жидовствующие еретики, что совращают они не только горожан, но и попов, и что среди прельщённых этой ересью оказался и сам протопоп Софийский Гавриил. Решил владыка поговорить с ним напрямик, хотя и не был уверен в результате. «А не откроется, — думал владыка, — его грех, с меня снимется лишняя проблема, их мне теперь и так хватает!»
Полный, с округлым брюшком и умными глазами Гавриил тихо вошёл в кабинет и сел на скамью, на которую указал ему Феофил.
— Слышал я от отца Афанасия на исповеди, что прельщали вы его в ересь безбожную, — начал без предисловий архиепископ и внимательно посмотрел в лицо Гавриилу. Тот от неожиданности сразу же отвёл глаза и смутился.
— Правда, значит? Не отпирайся, не греши сверх меры, — спокойным, доверительным тоном продолжил Феофил. — Я не желаю тебе зла, хочу лишь знать, что происходит на самом деле с моей паствой. Слышал я, что сие зло весьма распространилось в нашем городе.
Гавриил продолжал молчать, склонив голову и сложив руки — одна на другую — на своём обширном животе. Он чувствовал себя весьма неловко под пристальным взглядом владыки. Но не знал, что отвечать, можно ли рассказать архиепископу правду об образовавшемся у них около пяти лет назад кружке из нескольких настоятелей приходов, из близких знакомых и родственников. Привлёк их к себе поначалу приехавший из Киева вместе с Олельковичем жид Схария своей грамотностью и начитанностью, умением предсказывать будущее с помощью гадания на необычных картах и по звёздам. У Схарии оказались интересные книги, интересные мысли, именно то, чего так не хватало думающим людям в полусонном городе, где лишь периодически вспыхивали страсти по поводу какой-то мифической независимости. Для него, Гавриила, независимость всегда была и будет одинаковой — от новгородского владыки да от прихожан, которые не изменятся ни при какой власти. А Схария привёз книги из Киева, да ещё и на понятном старославянском, где рассказывалось об устройстве мира, о летосчислении, о невиданных странах, об истории разных земель, о редких и незнакомых животных.
