Закончив дела, он уселся в кабинете и начал листать газеты. В них он не заметил ни капли той тревоги, которая мучила его душу в последние дни. Все газеты пестрели заголовками благодушия и успокоенности. Пресса была пропитана духом заявления ТАСС.
День уже клонился к вечеру, и он вышел во двор штаба, где его сослуживцы играли в волейбол.
— Константин Константинович, я уже наигрался, — сказал раскрасневшийся Леснов. — Уступаю место.
— Спасибо, — сказал Рокоссовский, раздеваясь по пояс. — Тряхнем стариной!
— Выше, выше подавай! — крикнул он и резким ударом принес команде очко.
— Ничего себе! — засмеялся Леснов. — И это называется «тряхнем стариной».
В сумерках к Рокоссовскому подошел дежурный и подал записку. Начальник штаба писал: «Пограничники передали, что ефрейтор немецкой армии, поляк из Познани, перешел границу. Перебежчик утверждает, что немцы начнут наступление рано утром в воскресенье 22 июня».
Рокоссовский быстро оделся и зашел в кабинет начальника штаба.
— Штаб округа об этом ефрейторе знает?
— Знает.
— Ну и что?
— Говорят, Москва просит соблюдать спокойствие.
Комкор связался с командирами дивизий, поделился с ними полученными сведениями, отменил рыбалку и приказал всех перевести на казарменное положение.
Он заехал домой, забрал походные вещи, переговорил с семьей, чтобы на всякий случай были готовы к отъезду.
Рокоссовский зашел в кабинет, где уже стояла раскладушка с постелью, связался с оперативным дежурным округа. Там никакого беспокойства и тревоги не было. Возможно, это было ошибочное мнение, но, по крайней мере, на словах, все, с кем он говорил, утверждали — особых причин для тревоги нет. Пример тому — поведение Генштаба. Если бы правительство и руководство комиссариата обороны были убеждены, что начнется война, они бы немедленно привели войска в повышенную боевую готовность и ввели в действие мобилизационные планы.
На этом благодушном фоне Рокоссовского тоже начали брать сомнения. Может быть, он и в самом деле перехлестывает в своих оценках современной военно-политической ситуации и все, о чем он говорил со своими заместителями, — плод его фантазии. У Генштаба в распоряжении информация не одного перебежчика, которого действительно могли подослать немцы, а на него работает внешняя разведка, десятки тысяч квалифицированных дипломатов. «Да, возможно, я перегибаю палку, — подумал он. — Наверняка так и есть. Ну, что ж, я тоже живой человек и могу ошибаться. Извинюсь. Это не зазорно, когда ты неправ».
Он подошел к окну, открыл его и облокотился на подоконник. Была тихая звездная ночь. Черные силуэты огромных деревьев стояли вдали. Из-за домов, из-за пустынной улицы пахло душистым луговым сеном и ароматом жасмина. Где-то захлопал крыльями петух. Сонная птица испугалась, два раза крикнула и умолкла. Все его существо наполнялось приятным, умиротворяющим ощущением. Правее, где-то недалеко, раздался веселый девичий смех. Через некоторое время он услышал песню, которую пели в два голоса. Мужской и женский голоса задушевно вели мелодию.
Чорнii брови, карii очi
Темнi, як нiчка, яснi, як день!
Ой, очi, очi, очi дiвочi,
Де ж ви навчились зводить людей?
Голоса переливались, дрожали и хватали за сердце Рокоссовского. Он вспомнил свою юность, Зосю, первый поцелуй в саду города Груеца.
Вас i немае, а ви мов тута,
Свiтите в душу, як двi зорi.
Чи вас улита якась отрута,
Чи, може, справдi ви знахарi?
Рокоссовскому показалось, что в этой простой и протяжной песне чувствовалась душа народа, добрая, певучая, грустная и безбрежная.
Чтобы не разбудить ночную тишину, он осторожно закрыл окно и направился в кабинеты командования корпуса, пожелал всем спокойной ночи, зашел к себе и, не раздеваясь, лег на раскладушку.
Около четырех часов утра 22 июня, за несколько минут до начала войны, генерал Маслов вручил ему телеграмму из штаба 5-й армии с распоряжением о вскрытии особо секретного оперативного пакета, хранящегося в штабе корпуса. В пакете имелась директива. В ней говорилось: «Немедленно переведите корпус в боевую готовность и выступите в направлении Ровно — Луцк — Ковель…»
Согласно плану оперативного развертывания войска Киевского особого военного округа (четыре общевойсковых армии, восемь механизированных корпусов, десять авиационных дивизий) должны были действовать в полосе шириной 800 км, прикрывая четырьмя армиями главное Киевское направление. Предусматривалось создать эшелон прикрытия государственной границы на глубине 100–150 км, расположив войска второго эшелона на протяжении 500 км. Армии прикрытия должны были разворачивать пехотные соединения вдоль границы, оставляя механизированные корпуса во втором эшелоне для нанесения решительного удара по противнику. Надо сказать, что на бумаге все выглядело очень гладко.
— Войска подняты по тревоге! — доложил под утро генерал Маслов.
— Движение начинаем в 14 часов, — говорил комкор, склонившись над картой, — по трем маршрутам в направлении Ровно — Луцк. — Он поднял глаза на Маслова. — Связь с вышестоящими штабами не появилась?
— Связи до сих пор нет ни с Киевом, ни с Москвой.
— Во сколько отправлены машины с семьями?
— В пять часов четыре грузовых машины ушли на Киев.
В это время в воздухе над Новгород-Волынском на большой высоте, без сопровождения истребителей, лавинами, по нескольку десятков, фашистские бомбардировщики летели на восток. В воздухе не появился ни один наш самолет. На полевых аэродромах они были разнесены в щепки.
Около 14 часов 23 июня Рокоссовский собрал командование корпуса.
— Все готово к маршу?
— Да, товарищ комкор, все соединения на исходных позициях, — произнес Маслов.
— Разведка, охранение?
— Организовано согласно вашим указаниям, — ответил начальник штаба.
— Во всех подразделениях проведены партийные и комсомольские собрания, назначены агитаторы, — добавил Леснов.
— Ну что ж, как говорили в старину, с богом вперед! — подал команду Рокоссовский. Выдержка и спокойствие не покидали его ни на минуту.
За первый день был совершен 50-километровый переход. Комкор с болью в сердце смотрел, как совершали марш танковые дивизии. Жара доходила до 40 градусов, а солдаты шли пешком. К тому же они несли на себе ручные и станковые пулеметы, минометы и боеприпасы. И это под непрекращающимся огнем авиации противника. Глядя на все это, Рокоссовский сократил переход до 30–35 км.
Вечером 23 июня авангард колонн наткнулся на головную походную заставу немцев. Батареи 85-миллиметровых пушек мгновенно заняли позиции, но противник уклонился от боя, и только на рассвете следующего дня корпус встретился с фашистами и организованно вступил в бой.
В той неразберихе, которая царила в первые дни войны, маневр Рокоссовского отличался высокой дисциплиной, порядком и имел успех. Вот как оценивает его в своих воспоминаниях маршал, в то время начальник оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта, И. Х. Баграмян: «Когда позднее мы читали это донесение, то не верили глазам. Как это удалось Рокоссовскому? Ведь его так называемой моторизованной дивизии предстояло следовать пешком. Оказывается, решительный и инициативный командир корпуса в первый же день войны, на свой страх и риск, забрал с окружного резерва в Шепетовке все машины — а их было около двухсот, — посадил на них пехоту и комбинированным маршем двинул вперед корпус. Подход его частей к району Луцка спас положение. Они остановили прорвавшиеся танки противника и оказали этим значительную помощь отходившим в тяжелой обстановке соединениям».
Против войск Юго-Западного фронта противник развернул группу армий «Юг» в составе танковой группы, трех немецких, двух румынских армий и венгерского корпуса. Они должны были нанести удар по Киеву, захватить переправу на Днепре, а затем продолжать наступление вдоль правого берега реки на юго-восток. Гитлеровцы захватили инициативу и уже в первый день войны вклинились на 30 км вглубь нашей территории.
В первом бою корпус столкнулся с танковыми дивизиями противника. Два дня вела кровопролитные бои танковая дивизия полковника Черняева, отражая атаки противника, который во что бы то ни стало старался перерезать шоссе Ровно — Луцк. 26 июня корпус нанес удар в направлении Дубно, дивизия Черняева глубоко вклинилась в боевые порядки противника. Но уже на следующий день немцы прорвали оборону соседнего 36-го корпуса. В этой ситуации Рокоссовскому ничего не оставалось, как подумать об эффективной обороне.
Ожесточенные бои продолжались до 29 июня. После форсированных маршей и десятидневного боя в корпусе осталось всего лишь несколько танков. Несмотря на это, корпус не потерял боеспособности — выручали стрелки и артиллеристы.
