Ожесточенные бои продолжались до 29 июня. После форсированных маршей и десятидневного боя в корпусе осталось всего лишь несколько танков. Несмотря на это, корпус не потерял боеспособности — выручали стрелки и артиллеристы.
Жара не спадала ни на минуту. Полевые дороги были окутаны клубами горячей въедливой пыли. Некоторые физически слабые солдаты падали в обморок — нечем было дышать.
30 июня Рокоссовский подъехал к переправе через реку Горынь, где наводила мосты 13-я мехдивизия полковника Калинина.
Вскоре по проложенной через болота дороге части корпуса отбиваясь, отходили на новый оборонительный рубеж. Они должны были организовать оборону вдоль реки Случь и перекрыть дорогу на Житомир.
За мужество в боях под Луцком и Новгород-Волынском многие командиры и солдаты были удостоены высоких наград. Генерал Рокоссовский был награжден четвертым орденом Красного Знамени.
2
В лесу, за рекой Горынью, на КП корпуса было тихо. Только где-то в отдалении был слышен грохот орудий и нудный гул самолетов.
Рокоссовский после короткого сна на рассвете вышел из палатки. Обитатели леса, будто и не было никакой войны, жили установленной природой жизнью: пели птицы, стрекотали кузнечики, где-то рядом раздавался звонкий голос кукушки. Он отошел подальше от часовых и присел на валежину.
На душе у него было муторно и тоскливо. Ему не давали покоя глаза стариков, женщин и детей, которые нескончаемым потоком тянулись по дорогам. Сколько же горечи, обиды и упреков он видел в этих исступленных от страха глазах. Ему иногда хотелось упасть перед ними на колени и просить прощения, что они, вояки, оказались такими беспомощными перед фашистскими ордами, ввергли этих невинных людей в неимоверное горе и многих обрекли на смерть. Он сам был свидетелем, как самолеты фашистов на бреющем полете уничтожали беженцев. А они, воины, с этими самолетами не могли ничего поделать. Держа на руках умирающую девочку, он тогда дал себе клятву, что будет бить фашистов, пока они не покинут нашу землю.
К нему подошел Леснов.
— Не спится?
— Да, Виктор Феодосьевич, не спится.
— Извини, Костя, ты был, к сожалению, во всем прав. Как в воду глядел.
— Поздно говорить об этом, Виктор, теперь ни к чему толочь воду в ступе. Ты лучше скажи, что будем делать с людьми в кальсонах, которых мы отловили не одну сотню?
— Говорят — окруженцы, а сбросили с себя военное обмундирование, чтобы их не расстреляли немцы.
— Глупые люди, — горько усмехнулся комкор, — у них на кальсонах штампы военных частей. Они думают, что немцы дураки.
— Надо их переодеть, и пусть воюют, — сказал Леснов, глянув на командира. — Не пойму, откуда столько дезертиров. Драпают с поля боя целые части.
— В таких частях, наверное, не проводились партсобрания и не были назначены агитаторы, — произнес Рокоссовский, поднимаясь. — Пойдем, друг мой, нас ждут серьезные дела.
3
На следующий день Рокоссовский с группой штабных работников выехал в части и соединения корпуса для оказания помощи в организации обороны.
В районе Клевани группа комкора наткнулась на «воинов», среди которых были и командиры без знаков различия и оружия. В одной из групп, насчитывающей более сотни человек, внимание Рокоссовского привлек сидящий под сосной мужчина в годах, по своему виду и манере поведения никак не похожий на солдата. С ним рядом находилась молоденькая санитарка.
— Командиры, подойти ко мне! — приказал Рокоссовский.
Никто из сидящих не повел и ухом. Повысив голос, он повторил приказ. Снова никто не пошевелился.
Комкор подошел к вальяжному мужчине.
— Встать! В каком вы звании?
— Полковник, — равнодушно, с наглым вызовом выдавил из себя мужчина. — Ну и что?
— Сейчас же расстреляю как собаку! Предатель! — Комкор выхватил пистолет. К нему подбежала вооруженная охрана.
С полковника браваду как рукой сняло. Он тут же упал на колени:
— Не убивайте меня!.. Пощадите!.. Свою вину искуплю кровью. Вот увидите!..
— Полковник! К утру собрать всех себе подобных, сформировать команду и доложить мне. Мой КП будет в двухстах метрах отсюда.
Приказ был выполнен. В команде оказалось свыше пятисот человек, которые восполнили боевые потери.
Корпус, ведя бои, окапывался и готовился к активной обороне. Но 14 июля Рокоссовский получил приказ — немедленно отбыть в Москву. Передав командование корпусом Маслову, он выехал на машине в Киев. В этот же день ночью он был в столице Украины. Когда-то шумный и веселый город встретил его зловещей тишиной и безлюдьем. Крещатик, обычно в это время заполненный толпой, смехом, шумом и песнями, был пуст и погружен в кромешную тьму. На улице не было видно ни одной живой души.
Рокоссовский остановил машину, закурил.
— Гаси огонь!.. Кому говорят, гаси огонь!.. Тебе что, жить надоело? Так твою!.. — из темноты показалась молодая женщина.
— Такая красивая, а ругаешься, как байкальский грузчик, — усмехнулся Рокоссовский. — Лучше скажи, где штаб фронта.
— Говорят, в Броварах, — более сдержанно ответила женщина, проверив у Рокоссовского документы.
Под утро он представился командующему фронтом генерал-полковнику М. П. Кирпоносу и доложил ему обстановку в 5-й армии и 9-м корпусе. Тот был растерян и слушал его вполуха. Он то и дело подбегал к окну комнаты, где сидели штабисты, и кричал:
— Куда делось ПВО?.. Самолеты противника нагло летают, и никто их не сбивает!.. Безобразие!.. Куда подевалась артиллерия?.. Что она — спит?.. Усилить активность ПВО!.. Вызвать сюда его начальника!.. — Он несколько раз подходил к телефону и отдавал кому-то приказания: — Бросить в бой обе дивизии и решительно… Контратака!.. Контратака!.. Одна за одной… Поняли меня?!
Рокоссовский не выдержал этого оригинального стиля управления войсками и, воспользовавшись тем, что командующий на него не обращает внимания, выехал без разрешения в аэропорт. Там, ожидая самолета, он более двух часов проговорил с весьма компетентным полковником Генерального штаба.
— Ну почему укрепрайоны на старой границе были заброшены и разрушены? — спросил с возмущением Рокоссовский. — Кто дал такую глупую команду? В 30-м году я сам занимался их совершенствованием. Ведь гитлеровцы прут напропалую по дорогам. Я помню, в районе Радошкович и Вязынки мы построили такую систему огня, что на шоссе Молодечно — Минск немцы поломали бы зубы. А они оказались в столице Белоруссии чуть ли не на четвертый день.
— Теперь крайних не найдешь, — ответил полковник Супрун. — В Генеральном штабе сейчас грызутся, как пауки в банке, никто не хочет отвечать за преступные команды и такую же бездеятельность.
Вскоре к взлетной полосе подрулил самолет и Рокоссовский вместе с полковником улетели в Москву.
4
Сталин находился в своем служебном кабинете в Кремле. Как обычно, он был одет в полувоенный костюм и сапоги. Он неслышно прохаживался по мягким ковровым дорожкам и дымил трубкой; лицо его было жестким и мрачным; в коричневых прищуренных глазах светилась тревога. Мысль о положении на фронте его ужасала. Допущено было много промахов и ошибок. Теперь он знал это лучше, чем кто-либо, но признаваться в этом не хотелось даже самому себе. Стоило так кокетничать с Гитлером, как это делали мы?.. Уже месяц войны с фашистами — результат плачевный. Плохо воюем…
Он вспомнил, как многие из тех военных, кто перешел на сторону Советской власти, успешно воевали с белыми генералами, били их и побеждали. А где они теперь, те военные?.. О том, что в армии много прорех, показала и финская кампания… В чем причины, почему так?.. Возникало много вопросов, но он не мог найти на них ясные ответы. Голова, точно не своя, — плохо соображала. Советники притихли, чего-то ждут. Да и некогда храбрые на вид генералы Генштаба ведут себя боязливо — чувствуют свою вину. Яд страха охватил многих. В воздухе висит какое-то грозное напряжение. Вот-вот может разразиться буря.
Впервые за многие годы он почувствовал, что у него уходит почва из-под ног. Пока у него все рычаги политической и военной власти и пока за каждым его шагом наблюдает народ, надо действовать.
Подозрительный ум Сталина медленно, с большим трудом приходил к выводу: в военное время надо в корне менять стиль руководства. Прежде всего необходимо как можно чище смести паутину страха и недоверия. Когда надо для дела, надо уметь переступить через самого себя.
Сталин даже повеселел от такой революционной для себя мысли. «Теперь надо работать более открыто, — подумал он. — И обязательно прислушиваться к дыханию страны, пока оно не угасло». Он подошел к столу и нажал на кнопку.
На пороге появился Поскребышев. Доложил:
— Рокоссовский прибыл, товарищ Сталин!
