— Рокоссовский прибыл, товарищ Сталин!
— Пусть войдет, — Сталин взмахнул рукой с дымящейся трубкой и подошел к двери. Он пожал вошедшему руку и, усаживаясь за стол, жестом пригласил Рокоссовского сесть.
Рокоссовский про себя отметил, что с января 1937 года, когда он видел последний раз Сталина, в его внешности произошли большие перемены: в волосах появилась седина, лицо осунулось, прокуренные рыжие усы поредели и не выглядели такими пышными, как раньше, сеть глубоких морщинок окутала по-прежнему живые глаза.
Теперь Рокоссовский не испытывал перед ним того душевного трепета, который волновал его сердце в Кремлевском дворце, на съезде. Видимо, годы тюрьмы и июньские кровопролитные бои притупили чувство страха даже перед самим Сталиным.
— Как вы себя чувствуете, товарищ Рокоссовский? — спросил Сталин, пососав трубку и выдыхая клубы дыма.
— Все мои чувства, товарищ Сталин, поглощены войной, — спокойно ответил Рокоссовский, посмотрев на Сталина.
— Мне доложили, что ваш корпус организованно принял бой с фашистами.
— Да, насколько позволяла обстановка.
— Вы можете откровенно высказать свое мнение по поводу наших бед в начавшейся войне? — спросил Сталин, прищурив глаза.
Рокоссовский на мгновение задумался. Он понимал, какую ответственность берет на себя, собираясь отвечать на этот, пожалуй, самый острый вопрос в жизни страны.
— Я слушаю, товарищ Рокоссовский, — тихо произнес Сталин, набивая трубку.
— Можно было предположить, — начал генерал, — что противник, намного опередивший нас в развертывании у границ своих главных сил, потеснит на какое-то расстояние наши войска прикрытия. Мы должны были ожидать, что на определенном рубеже, где-то в глубине, по реальным расчетам Генерального штаба, будут развернуты наши главные силы. Им предстояло организованно встретить противника и нанести ему мощный контрудар.
— Повторилась ошибка старого русского генералитета? — сказал Сталин, глядя в упор на Рокоссовского.
— Я бы так не сказал, — произнес генерал, чувствуя интерес собеседника к начатому разговору. — Изучая план русского Генштаба, составленный до начала Первой мировой войны, я пришел к выводу, что он был составлен профессионально. В плане предусматривались сравнительные возможности России и Германии, и это учитывалось при определении рубежа развертывания и его удаления от границы. В связи с этим определялись технические силы и состав войск.
— Ну и где же по тому плану проходил рубеж развертывания? — спросил Сталин, прикуривая трубку.
— Рубежом развертывания в основном являлась полоса пограничных крепостей.
— А разве у нашего Генштаба такого рубежа развертывания не было?
— Насколько мне известно, Генштаб не успел составить реальный план на начальный период войны. В 1930 году был такой план, и согласно ему рубеж развертывания совпадал с рубежом наших укрепрайонов недалеко от границы.
— А мог ли этот рубеж сохранить свое значение в 41-м году?
— На мой взгляд, мог, товарищ Сталин, — твердо заявил Рокоссовский. — На этом рубеже, я его хорошо знаю, фашисты могли получить сильный отпор. Мы обязаны были сохранить наши УРы[24] на старой границе с Польшей.
— Но мы же строили новые УРы на новой границе, — Сталин показывал свою осведомленность в военных делах.
— Да, строили, но все это проходило на глазах у немцев, и было бы наивно думать, что они дадут нам их достроить.
Сталин молча ходил по кабинету и сосал трубку.
— Продолжая мысль о плане Генштаба русской армии, — не вынес молчания Рокоссовский, — надо сказать, что он перед войной своевременно провел отмобилизацию и привел войска в повышенную боеготовность.
— Мы тоже это сделали. Дали указание.
— Я его получил за несколько минут до начала войны, — с раздражением в голосе, которого от себя не ожидал, сказал Рокоссовский. — Оно уже ничего не меняло.
Сталин не стал развивать неприятный для себя вопрос, а, остановившись у стола, спросил:
— Скажите, чем объяснить преступную беспечность, допущенную командованием округов?
— Я могу ответить за Киевский особый военный округ.
— Любопытно, — пыхнул трубкой Сталин.
— Из тех наблюдений, которые я вынес за небольшой срок службы в округе, я убедился, что командованием почти ничего не было сделано, чтобы достойно встретить противника.
— Вот вы, товарищ Рокоссовский, правильно все говорите, — Сталин подошел к окну, откинул занавеску, глянул в окно и снова заходил по кабинету. — Может быть, причина такого положения заключалась в том, что у нас мало было опыта?
— В Забайкалье, на Дальнем Востоке, — Рокоссовский поворачивал голову так, чтобы не упускать из виду хозяина кабинета, — мы вместе с пограничными войсками всегда были готовы в течение нескольких часов приступить к активным действиям. И все эти вопросы тщательно отрабатывались на военных играх и полевых учениях. А в период угрожающего положения войска выводились в предусмотренные заблаговременно районы.
— В Киевском округе этого не было? — Сталин занял свое место за столом.
— Да, если сказать честно, то в округе господствовала тишь да благодать, — последовал ответ. — Если и проводились учения, то их цели были слишком далеки от реальной обстановки. Дислокация войск округа у нашей границы не соответствовала угрозе возможного нападения. Многие соединения не имели положенного комплекта. Накануне войны артиллерию вывезли на полигоны. Там она и осталась.
— Это же вредительство! — грозно произнес Сталин. — За это надо расстреливать на месте!
Рокоссовский испугался, что то, о чем они сегодня говорили, вместо дела может сослужить плохую службу многим военачальникам. И он будет выглядеть как доносчик, С тяжелым чувством разочарования он подумал о том, что зря вступил в эту полемику.
Переживания генерала, похоже, уловил Сталин. Он встал, остановился у стола и стал сосредоточенно выбивать из трубки пепел в стеклянную пепельницу. Он явно хотел дать ему время успокоить свои нервы.
— Я хорошо понимаю вас, товарищ Рокоссовский, — сказал тихо Сталин. — Этот разговор мне нужен для того, чтобы в дальнейшем делать правильные выводы и допускать меньше ошибок.
По всей вероятности, он выбрал для откровенного разговора Рокоссовского не случайно. Сталину доложили еще раньше, в 40-м году, когда Рокоссовского освободили из тюрьмы, что он талантливый военный специалист, культурный, начитанный и выдержанный человек. Выбор на Рокоссовского, видимо, пал и потому, что он, в отличие от многих военных, без паники встретил войну и организованно вступил в бой с фашистами.
— Вы хотите сказать, что указания свыше были иногда необдуманными и даже вредными? — Сталин набил трубку и снова задымил.
— Именно так.
— Приведите убедительный пример такого положения, — сказал Сталин, сделав ударение на слове «пример».
— Можно об этом судить по содержанию оперативного пакета, который был мною вскрыт в первые часы войны. Содержание его подгонялось под механизированный корпус, закончивший период формирования и обеспеченный всем, что положено по штату. А реально мы находились в начальной стадии формирования. Поэтому Генеральный штаб и округ поставили перед нами непосильные задачи. А это напрямую связано с неоправданными потерями людей и техники.
— Как вы думаете, почему они так поступили?
— Это делалось, думаю, для того, чтобы оправдать себя в будущем, ссылаясь на то, что приказ для «решительных» действий был отдан. А отдуваться будут те, кто его не выполнил.
— Что, по-вашему, надо было делать командованию Юго-Западного фронта в сложившейся ситуации?
— Когда были установлены направления главных ударов, основные группировки немцев, надо было срочно отводить войска в старый укрепленный район. Но время было упущено.
— Тогда чем же занималось командование фронта? — спросил Сталин с нотками недовольства в голосе.
— Оно без пользы затыкало бреши, образовавшиеся от ударов противника. Люди бросались на верную гибель, хотя заранее явно было видно, что таким способом немцев остановить нельзя.
— У нас еще много головотяпства, — сказал Сталин, откинувшись на спинку стула. — Скажите, как Вы относитесь к генералу Павлову?[25]
— В настоящее время я его плохо знаю. Когда я командовал дивизией в Белорусском военном округе, он был у меня посредственным командиром полка.
Сталин вызвал Поскребышева.
— Шапошников прибыл?
— Да, прибыл.
— Пусть заходит.
Маршал Борис Михайлович Шапошников, только что сменивший Жукова на посту начальника Генерального штаба, разложил на столе карту и с разрешения Сталина коротко доложил обстановку на Смоленском направлении.
