Бегут.
Чем ближе к месту, откуда она четверть часа назад ушла, тем жарче. И страшнее. Огонь полыхает!
Заслонив всё небо, полыхает огонь. Если бы она не была так напугана, она бы заметила небо цвета охры, и черные всполохи, и оранжево-серые языки пламени.
Но она бежит. Молится на бегу и бежит. И ничего не видит. Или ей только кажется, что не видит?
— Господи, меня накажи! Меня! Не дочь!
Люди бегут со всех сторон: из-за реки, из города. На мосту уже толчея, не пробиться.
— Где пожар? Что горит?
— Склады?
— Пороховые склады горят?
— На складах взрыв. Горит всё вокруг!
— Помилуй господи! Там же люди!
Камни и балки летят во все стороны, успевай уворачиваться.
Чем ближе к мастерским, тем страшнее. И опаснее. И жарче.
— Нельзя дальше.
Йон с силой дергает ее за руку. Только что помогал бежать, не отпуская ее руку, тянул за собой. Теперь остановился, не пускает дальше.
— Дальше нельзя! Дальше склады! Могут быть еще взрывы.
— Анетта там!
С силой вырывает руку. И бежит дальше. По дыханию сзади понимает, что Йон бежит за ней.
Сердце вырывается, через горло вот-вот выскочит. От горящих вокруг развалин всё жарче. Сбрасывает кофту. Кломпы сбросила еще на мосту — без них быстрее бежать. Босиком, в одной рубахе с выпрыгивающими от бега наружу грудями бежит.
Если ей так жарко, то как там ее девочка?! Как ее девочка в том пекле?!
Господи, помилуй и прости!
Никогда! Ты слышишь, Господи! Никогда больше и не подумаю!
Помилуй, Господи! Только помилуй и сохрани мою девочку!
— Девочку не видели? Девочку. Рыжую, маленькую. Пять лет. В красной кофточке?
У кого спрашивает, сама не знает. Выползающие из-под развалин едва живые люди оглушены, не видят, не слышат. Им помощь нужна. Им помогут. Со стороны деревень уже потянулись повозки. Крестьяне бросили работу и спешат к месту взрыва.
Несчастным помогут. И она сама им поможет. Только после того, как найдет свою девочку.
Уставившись неизвестно куда совершенно пустым взглядом, навстречу идет человек. С рукой, висящей на куске кожи выше локтя. Он отдельно, рука отдельно. И только кусок кровавой опаленной кожи их еще держит вместе.
Из-под завалов выползают люди, больше похожие на призраков. Пробитые головы. Сумасшедшие, невидящие глаза. Обгорелые лица.
— Эгберт!!!
Агата кричит пронзительно.
Ван дер Пул, тот самый, чья мастерская в соседней зале и чья дочка Марта заигралась с кошкой, когда Агата менее получаса назад уходила отсюда.
— Эгберт! Где Анетта?! Анетта! Моя дочка где?! Ее Фабрициус писал. Где она?! Где Фабрициус?
Про мужа забывает спросить. Ханс оставался в своей мастерской, дальше от Анетты, чем Фабрициус. Сейчас важнее найти Фабрициуса. Потом Ханса.
— Эгберт!
— Не слышит! — кричит догнавший ее Йон. — Контузия. При взрывах бывает! Не слышит. Самим надо искать.
Теперь уже Эгберт ухватил ее за подол юбки и не пускает. Одними губами шепчет имя своей дочери:
— Марта…
Встать он не может, нога — сплошная кровавая рана, кость торчит наружу.
— Да, Эгберт, да. — Йонас вырывает подол ее юбки из рук Ван дер Пула. — Пусти! И Марту, твою Марту, будем искать.
Ноги у нее уже сбиты в кровь. В порезах от осколков камней и балок. В ожогах от горящих углей, по которым приходится бежать.
— Левее! Давай левее! Мастерские там. Были!.. — кричит Йон.
И они бегут в огненно-кровавое месиво, оставшееся на месте лучших Новых мастерских лучших художников Гильдии Святого Луки.
— Анетта! Доченька!!! Анетта!!!
Кричит истошно, в надежде, что девочку кто-то укрыл, спрятал и она услышит мать.
— Разбирать завалы надо!
Йон из-под обломков вытаскивает котенка, с которым играла Марта. Дочка Эгберта. Мертвого котенка.
— Разбирать завалы надо! Под завалами могут быть живые! Крестьян с телегами звать.
Йон бежит и останавливает первую приехавшую со стороны деревни телегу. Поворачивает ее к завалу.
Испугавшаяся огня и падающих обломков лошадь пятится назад, не хочет идти. Крестьянин хлещет лошадь кнутом, та только встает на дыбы.
Йон отбирает у мужика поводья и с неведомо откуда взявшейся силой тянет лошадь к завалу.
— Веревки нужны. Самые толстые. И лошади еще. Балку оттащить.
Йон командует крестьянскими мужиками и прибежавшими на помощь горожанами.
— Балки. Растаскивать балки.
Ее девочка под балками?!
— Анетта! Нетта! Ана! Ана!
В этом огненном аду Агата обежала уже вокруг бывших мастерских.
Люди выползают из-под обломков.
Люди лежат под ними.
Люди зовут на помощь. Или и звать уже не могут.
Руки, ноги, головы. Целые. Оторванные. Разбитые. Раздробленные. Опаленные.
Она поможет им. Поможет. Только дочку найдет и поможет.
— Ана!!!
Йоханес с крестьянскими мужиками связали в единую цепь уже несколько телег и оттаскивают первую из рухнувших балок.
Агата кидается туда.
— Назад!
Йон кричит ей, отгоняет от завала.
Другая балка накренилась и вот-вот рухнет.
Босыми обожженными и сбитыми в кровь ногами Агата карабкается по завалу, руками разгребая осколки и камни.
Господи Всемогущий! Прости все вольные и невольные прегрешения. Прости рабу твою Агату! Господи!
Крестьяне и горожане рядом с ней уже разбирают завалы.
— Раз-два! Взяли! Еще раз! Взяли!
Оттаскивают еще одну балку. Рядом рушится кровля, едва успевают отскочить в сторону. Осколки царапают ей щеку.
— В сторону! В сторону. Еще кусок рухнет!
Отбегают назад. А ей надо вперед. В кучу, под завал, где может еще дышать ее девочка!
— Можно! Подходим! Разбираем, — командует Йон.
Она руками разгребает камни. Ноготь сорвала. Боль острая. В сердце боль хуже.
— Тихо! Кто-то есть!
— Шевелится!
Из-под завала рука. Испачканная той же охрой, какую она сегодня исподтишка стащила со стола Фабрициуса. И которая давно смешалась с людской кровью на ее юбке.
— Карел!
Не отвечает.
— Карел!
Это Фабрициус!
— Стой! Стой. Камень рухнет!
— Йон! Это Фабрициус!
Как только ей удается перекричать весь этот грохот и стоящий над пожарищем вой и крики!
Йон снова оттаскивает ее в сторону. Огромный камень падает в том самом месте, где она только что стояла.
— Разбираем. Вместе. Осторожнее. Достаем. Достаем!
— Карел! Анетта где?! Карел?!
Не слышит! Шок. Или контузия.
— Жив?! Карел? Где Анетта?!
Трясет за руку Фабрициуса, рисовавшего ее девочку.
— Дышит. Но без сознания.
— Анетта где???
— Переносим! Осторожно! В больницу везти надо!
Йоханес замирает над своим учителем.
— Надо в больницу быстрее. Но все лошади заняты! Балки и большие камни растаскивать скорее надо. В больницу потом.
— В сторону. Дальше! Дальше! Так! Так.
— Анетта где? Карел?!
Падает на колени посреди всего этого хаоса и пожара!
Господи! Помилуй и прости! Спаси мою невинную девочку. И никогда больше! Никогда! Не помыслю о чужом муже! Прости меня, Господи! Не наказывай так.
— Ребенок! Под завалом ребенок…
Вскакивает с колен.
— Жива?! Жива?!! Скорее, скорее… Анетта! Девочка!
Раздробленная в кровавое месиво детская ножка, не узнать.
— Камень! Большой камень на раз-два!
Йон и крестьяне переваливают в сторону большой камень. И становится видно раздавленное детское тельце, почти полностью засыпанное пеплом и золой.
— Ааааааа! Анетта!!! Аааа!
Руками разгребает золу и мелкие камни. Головка пробита, кровь течет. В копоти и пепле цвет волос не узнать. Всё кровавое. И черное.
Ручонка торчит. В которой зажата деревянная лошадка на колесиках. Которую когда-то давно в трактире в Харлеме ей выстругал отец. И которую сегодня по дороге в мастерские дочка то катила на веревочке, то в своей ручке несла.
— Анетта!!!
Йон прижимает пальцами детскую шейку, пытаясь прощупать биение.
