— Чегой-то? — Занервничал Алехан. — Словами скажи, дубина!
Лакей снова поклонился и исчез, так и не разжав губ.
— Не открывай, там бомба! — Заржал Григорий.
— Пошел ты, — Алексей надорвал конверт и извлек оттуда тонкий затрепетавший на сквозняке лист.
«Милостивый Государь Алексей Григорьевич! — Значилось в записке. — Имею честь пригласить Вас на музыкальный вечер в дом моего старинного друга графа Александра Голицына. Сегодня в 6 часов по полудни. Искренне Ваш. Граф Салтыков»
— Вот так, — заявил Алексей, не без скрытого торжества оглядывая братьев. — Не все тебе, Гришан, по дворцам шляться.
— А я что? Я ничего, — развел руками Григорий. — Иди, конечно. Только странно очень. У графа Голицына дом, знаешь, это, весьма порядочный. В смысле богатый.
— У порядочных людей, — холодно бросил Алексей, — и знакомства порядочные. — Он с чувством собственного достоинства отодвинул от себя чашку и встал. — Я возьму Федькин новый мундир и твои сапоги. А парик одевать не буду. Пусть терпят меня без парика. Говорят, в Париже новая мода: мужики могут носить свои волосы…
— Сапоги? Чего это мои сапоги? — Взвился Григорий. — А я в чем пойду? Мне тоже сегодня надо!
— В моих сходишь, — невозмутимо оборвал его Алехан. — За ради одного дня, потерпит она тебя и в драных сапогах. Может подаст на бедность.
— Дурак!!! — Завопил Григорий. — Да я никогда в жизни не покажусь ей в таком виде, чтоб она мне еще и подавала!
— Это твое дело, — заключил Алексей. — Первый раз в жизни я иду в гости, а вам для меня сапог жалко.
Он удалился, не дав никому ничего возразить.
* * *
Вечер был синь и хмур. С Невы дуло так сильно, что фонари на перекрестках почти не горели. И все же не найти дом Голицыных на Английской набережной было трудно. Двухэтажное желтое здание с легкими белыми колоннами изнутри озарялось множеством свечей. К низкому крыльцу с пологими съездами то и дело подкатывали кареты.
Алексей еле пробился к входу между кучерами и лакеями, ожидавшими своих господ. «Куда я иду? — мелькнуло у него в голове. — Как на меня посмотрят? Зачем меня пригласили? Посмеяться?» Его охватили робость и сильное раздражение. Он не знал, стоит ли идти дальше, но посчитал бы себя трусом, если б сейчас повернул назад.
— Что же вы, молодой человек? — Навстречу Алексею шла хозяйка дома графиня Варвара Голицына. — Не стоит смущаться. Гости графа — большая честь для нас, где бы он их не находил.
Алексей неловко поклонился, соображая, был ли в ее последних словах подвох.
— Поверьте, — продолжала дама, беря Алексея под руку, — граф объединяет вокруг себя круг духовного родства, в который входят самые разные люди. Он говорил нам о Вас, и мы с нетерпением ждали встречи.
«Что он мог обо мне наговорить? — Ужаснулся Алексей. — Что я ворую вещи в лавках и как дрессированный попугай начинаю болтать по-немецки, как только хозяин щелкнет пальцами?»
— Я говорил, что вы спасли меня от нападения недоброжелателей, — раздался с вершины лестницы знакомый голос.
«Недоброжелателей — это мягко сказано, — подумал Алексей. — Два здоровенных мужика с палками!»
— Поднимайтесь сюда, — граф поманил Алексея к себе, и тот, как птица на манок, пошел к нему, забыв о хозяйке дома.
Голицына закрыла веером смеющиеся губы, наблюдая за мгновенно впавшим в оцепенение гостем. «Да, граф умеет управлять людьми. Неужели этот мальчик в ужасном мундире и есть герой новой эпохи? Что за вздор! Да возьмите любого поручика в гвардии, будет тот же результат. Хорошо еще, что он не плюется на пол и не ковыряет пальцем в носу! И охота графу возиться со сбродом?»
Алексей мало что видел и мало что понимал вокруг себя. Весь вечер был наполнен дивной чарующей музыкой. Орлов раньше и не представлял, как любит ее. Разве можно любить то, чего не знаешь? Оказывается, можно. Вся душа разворачивалась из плотного жгута и трепетала на ветру, как знамя.
Граф то играл сам, то уступал место кому-нибудь из гостей, а иногда пел итальянские арии в паре с какой-нибудь дамой. Орлов сидел в самом дальнем углу, забившись, как мышь в нору, и затравленно глядел по сторонам. Сначала ему было невыразимо стыдно своего по-настоящему нищенского облика рядом с великолепными шелковыми платьями и шитыми золотом камзолами всех этих господ. А ведь он надел лучшее.
Почувствовав состояние гостя — единственного, для кого в сущности и устраивался этот вечер — граф тихо, но внятно произнес в голове у Алексея: «Не пройдет и года, как все эти люди будут тесниться у вас в передней». Орлов вдруг представил себе толпу разряженных господ, набившуюся в прихожую их с братьями квартиры, и помимо воли рассмеялся. «Ах, простите, мадам, не наступите на самовар. Он тут уже второй год лежит, никак руки не доходят выбросить!»
«Расслабьтесь. Слушайте музыку», — строго приказал голос и Алексей, откинувшись в кресле, прикрыл глаза.
Тонкий маятник на золотой цепочке качался у него перед носом. Где он? Ах, да, в кабинете графа. Вечер давно кончился. Алексей даже не заметил, когда. Музыка продолжала звучать в ушах. Кто это играет? Сам граф? Нет, его ученица графиня Голицына. Почему он почти не помнит ее лица? Лицо женщины не важно. Женщина — лишь путь. Путь куда?
«Вам рано задавать столько вопросов», — опять голос графа свободно проникает в его сознание. «Спите, мой друг. Спите. И дайте мне слово, что отныне никогда в жизни не возьмете чужого».
— Отныне я никогда в жизни не возьму чужого, — повторил Алексей, погружаясь в глубокий сон, во время которого кто-то мягко касался его мыслей, расплетая их, словно запутанные нитки. И сплетая в новый узор.
Дом Голицыных Алексей покинул уже утром. Слуги еще спали. Граф сам провожал гостя, осторожно держа его под руку.
— У меня в голове немного звенит, — признался молодой человек.
— Старайтесь держаться правой стороны дроги, — подбодрил его граф. — И не отходить далеко от домов. Экипажи часть сшибают прохожих. А я надеюсь вскоре продолжить знакомство. — он снова улыбнулся хорошо знакомой Алексею всепонимающей улыбкой.
— До свидания, care padre, — с трудом проговорил Орлов, ощупывая губами незнакомые слова, сами собой рождавшиеся в его на удивление пустой легкой голове. — Я буду очень ждать встречи.
С этими словами он поклонился и горячо поцеловал графу руку.
— Будьте счастливы в пути, care mio, — прозвучало у него за спиной.
* * *
Доктор Крузе сам нашел Алехана во дворце во время дежурства.
— Друг мой, я так волновался за вас! — Доктор выглядел потрясенным и растерянным. — Мне сказали, что тело бросили в море. Я все проклял… Чертовы посвящения!
— Я выплыл, — хохотнул Алексей. Его тронуло, что немец беспокоился, по лицу видно: не спал.
— А ваши раны? — Пристрастно допрашивал медик. — Пожалуйте на перевязку.
Орлов поморщился. По правде говоря, раны у него уже не болели. Но Крузе настоял.
— О чем вы, Алексис? Мне еще швы снимать. Или так с нитками на физиономии ходить и будете?
Немец загнал поручика в одну из угловых каминных комнат, заставил снять мундир и придирчиво осмотрел швы. Раны уже рубцевались. Крузе даже зацокал языком, мол на русских все заживает, как на собаках. Лицом он был доволен меньше.
— У вас, дружок, слишком богатая мимика, — упрекнул он. — Вы не могли бы не кривляться в ближайшие несколько дней? Я ведь постарался сделать шрам как можно меньше. Незаметнее.
«Незаметнее не выйдет, — с грустью вздохнул Алексей. — Вон, как у уличного кота вся морда располосована». Почему-то именно сейчас это стало волновать его.
В каминную заглянул ливрейный лакей и, низко поклонившись доктору, сообщил, что того ожидает за дверью канцлер. Из-за створки уже выглядывал сам Воронцов.
— Карл Иванович, на два слова, — без обычной важности и церемоний бросил он.
Крузе встал.
— Обождите здесь, голубчик.
Медик исчез, а Алексей стал разглядывать свою в высшей степени непрезентабельную физиономию в зеркало. Делать было нечего, вокруг летала пыль, а на гладкой белой стенке камина можно было рисовать пальцем. Что Орлов и не преминул сделать. Подрисовывая круглой рожице рога, он вдруг услышал, что доктор и канцлер в соседней комнате заспорили чересчур громко.
Воронцов, как всегда выходил из себя. Спокойный монотонный голос медика, кажется, еще больше раздражал вельможу. Алехан прислушался.
— Это шарлатан и заезжий обманщик! — Настаивал канцлер. — Мне плевать, какие у него рекомендательные письма и от кого. Мы встречались в доме у Голицыных и что же? Ему были сделаны самые ясные орденские знаки. А он не ответил ни на один из них! Словно и не знает внутренних жестов вольных каменщиков! Говорю вам, он шарлатан.
— Вряд ли, — спокойно возразил Крузе. — Но скажу вам одно, Михаил Илларионович, если такой человек, как граф Салтыков… так он сейчас представляется? Так вот, если такой человек, как Сен-Жермен не желает отвечать на наши орденские знаки, не вступает с нами в контакт, значит наше дело — пропащее. Мы поставили не на ту лошадку. Признайте это, ваша Светлость.
