С другой стороны, пятиборцы, соревнующиеся в беге, прыжках в длину, метании диска, метании копья и борьбе, обладали гибкостью движений и изяществом, порождаемыми безупречным и гармоничным развитием всех мышц. Кулачные бойцы отличались массивностью — у греков не существовало весовых категорий. У них у всех были очень длинные руки и мощные бугры мускулов на груди и плечах. Лица бойцов постарше казались одутловатыми от множества шрамов. Старых борцов можно было легко распознать по их бычьим шеям и распухшим ушам. Шествие замыкали панкратиасты — покрытые шрамами, с узловатыми мышцами, безобразные.
Глядя на проходящих мимо нагих атлетов, главный судья наклонился к Гиппократу и сказал:
— Теперь ты видишь, почему в мире нет воинов, равных грекам. Любой из них на поле битвы справится с десятью изнеженными персами. Что ты скажешь об их подготовке? Я положил на это немало сил и труда.
— Они великолепны! — согласился Гиппократ.
— По моему мнению, — продолжал главный судья, — особенно хорош Клеомед с Коса. Какие плечи, какие руки! Но наставник у него какой-то странный, а сам он очень своенравен. Вон он идет. Большинство мужчин прилежно готовились шесть месяцев, да и многие юноши тоже.
— Непрерывные упражнения — опасная вещь, — заметил Гиппократ. — Их следует перемежать отдыхом и другими занятиями. Иначе на состязании атлету может не хватить того огня и быстроты, какими он отличался всего за месяц до этого.
Главный судья задумчиво кивнул.
— Да, я слышал об этих твоих мыслях. Может быть, ты и прав. Но, с другой стороны, участники Олимпийских игр обязаны поклясться у алтаря Зевса, что они упражнялись без перерыва десять месяцев.
В эту минуту мимо них как раз проходил Клеомед. Увидев Гиппократа, он приподнялся на носках и напряг мышцы, чтобы показать, в какой он отличной форме.
Гиппократ снова повернулся к главному судье.
— Не замечал ли ты, что ум атлетов притупляется, если постоянные упражнения мышц продолжаются и после того, как у человека начинает расти борола?
Главный судья засмеялся.
— Трудно сказать, где здесь причина, а где следствие. Все может сводиться к душевному складу человека. Тот, кто и в пору зрелости остается атлетом, следует своим склонностям. Только и всего.
— Да, тот, у кого постоянно работает ум, не имеет времени для телесных упражнений, а тот, кто упражняет тело, слишком устает, чтобы дать работу и уму, — согласился Гиппократ. — Однако, мне кажется, среди кулачных бойцов особенно много тугодумов, и я объясняю это тем, что они все время получают удары по голове.
— Да-да, — подхватил главный судья. — И старые бойцы, и старые панкратиасты все очень бестолковы.
— В жизни нет ничего вредного, — заключил Гиппократ, — если только во всем соблюдать должную меру, касается ли это упражнений тела или ума, работы или развлечений, деятельности или отдыха.
Когда шествие участников кончилось, на дорожку вернулись десять юношей, которым предстояло состязаться в беге. Каждый встал рядом со столбиком, на котором была выведена буква, хорошо видимая отовсюду. И каждый устремил взгляд на столбик с такой же буквой на другом конце стадиона: чтобы правильно закончить бег, он должен был оставить этот столбик слева. Бегуны, выпрямившись и слегка выставив вперед одну ногу, ждали сигнала. Раздалась команда: «Апите!» («Марш!») — и они помчались по ровной белой дорожке. Двое, пробежавшие линию столбов первыми, получили лавровые ветви. Это означало, что они допускаются к участию в решающем забеге.
Затем бежали мужчины. Это был диаулос — самый трудный бег: им предстояло дважды пробежать всю длину стадиона. Каждый участник огибал столбик со своей буквой и заканчивал бег у первого столбика.
Когда началась борьба, Гиппократ отправился в палестру. Борьба велась без сложных приемов, быстро и только в стойке. Прикосновение к земле любой частью тела, кроме колена, считалось проигрышем схватки. Победителем объявлялся тот, кто выигрывал две схватки из трех.
* * *
Когда на следующее утро судьи собрались на стадионе перед началом состязаний, там шли приготовления к бегу на длинную дистанцию. Вместо ряда столбиков на обоих концах дорожки теперь стояло по одной мете, которую должны были огибать все бегуны.
Гиппократа окликнул Сосандр, спустившийся почти к самой скамье судей. С ним был Эврифон.
— Не можешь ли ты завтра приехать ко мне в Книд? — начал Эврифон, не поздоровавшись. — Твой брат сказал, что завтра тебе не обязательно быть на играх.
В первое мгновение сердце Гиппократа радостно забилось. Не значит ли это, что он сможет поговорить с Эврифоном о Дафне? Но он тут же заметил, что старый асклепиад держится с ним очень сухо и неприветливо.
— Мой помощник прислал за мной, — пояснил Эврифон. — Случай очень серьезный. Мне нужен твой совет. Ты можешь завтра побывать у меня? Я тебе тогда все объясню.
— Да, конечно, — ответил, Гиппократ. — С большим удовольствием.
Эврифон круто повернулся и ушел. Сосандр посмотрел ему вслед.
— Странная манера просить помощи! Ты что-нибудь понимаешь?
— Нет.
— Кое-кто полагает, — продолжал Сосандр, — что в своей вчерашней речи ты порицал книдских асклепиадов. Быть может, дело в этом?
Гиппократ решительно покачал головой.
— Какая нелепость! Я не намекал ни на них, ни на кого-нибудь еще. Клянусь богами, я не понимаю, почему он был так груб, и мне это не нравится.
Сосандр пожал плечами.
— Я не стал бы обращать внимания на Эврифона, если бы только он не был отцом этой красавицы. Дафна достойна того, чтобы ее добивались… я рад, что увидел ее. Ну, я попробую, не удастся ли мне что-нибудь узнать. — И он исчез в толпе.
В этом году все города-участники выставили только по одному кулачному бойцу. Им пришлось тянуть жребий, кому драться, а кому пропустить схватку. Пейсирод вытащил пустой жребий и, таким образом, без боя вышел во второй круг. Схватку первого дня Клеомед выиграл без всякого труда. Затем он, второй победитель и Пейсирод вновь опустили руки в серебряную урну и вытащили жребии, помеченные разными буквами. И вновь Пейсирод вытащил пустой жребий. Утром второго дня Клеомед встретился с очень сильным и упорным противником. Однако он победил и вечером должен был драться с Пейсиродом.
Когда завершилась последняя схватка борцов и судейство Гиппократа кончилось, он покинул палестру и поспешно направился к большому двору гимнасия. К его радости, кулачный бой еще не начинался. Во дворе пока метали диск, и под колоннадой, окружавшей его со всех сторон, стояла густая толпа; однако, заметив в руке Гиппократа судейский жезл, зрители расступились, и он прошел в тот угол двора, где состязающиеся ждали своей очереди. Каждый метатель становился на треугольную площадку, вымощенную небольшими каменными плитами, раскручивался, и диск описывал в воздухе красивую длинную дугу.
Вскоре к судье подошел гимнасиарх и о чем-то спросил его. Затем он обратился к Гиппократу:
— Они уже кончают, и я, пожалуй, пошлю за кулачными бойцами. Этой последней схватки ждет очень много народу.
Гиппократ вслед за посланцем гимнасиарха тоже вышел через боковую дверь, собираясь переброситься несколькими словами с Клеомедом, когда тот будет проходить мимо. К своему удивлению, за дверью он увидел Олимпию, которая пришла сюда, очевидно, с той же целью.
— Мне разрешили постоять тут, — сказала она. — И я жду уж не знаю сколько времени. Человека, который сейчас прошел мимо, послали за бойцами?
— Да.
— Не понимаю, почему мужчины не допускают женщин на эти состязания, — с горьким негодованием продолжала она. — Этой Ференике разрешают входить к ее сыну в помещение для состязающихся, а меня к моему не пустили! Мужчины позволяют женщинам производить их на свет. И ведь тогда никакие плащи не прикрывают их наготы. А если они состязаются голыми перед ликом богов, то женщине смотреть на это — святотатство. Какая глупость!
Ее белые руки вынырнули из складок плаща — она поправила прическу и ожерелье, — и браслеты, унизывавшие их от кисти до локтя, скользили по нежной коже, сталкивались и позвякивали.
— А ведь мужчины любят смотреть на нас и не думают тогда, следит ли за ними какой-нибудь бог или нет. И в спальне они не боятся показываться, нам нагими… Да, кстати, Гиппократ! Ты знаешь, что я увезла Фаргелию в Книд? Она, наверное, очень хочет видеть тебя. Ты ведь побываешь в Книде, прежде чем вернуться на Кос, правда? Ах! — воскликнула она, не слушая его ответа. — Вот он!
Из помещения для состязающихся вышел Буто в сопровождении Клеомеда, а за ними Ференика и Пейсирод. Гиппократ заметил, что лицо Клеомеда покрыто синяками и ссадинами. Олимпия бросилась к сыну. Она попыталась поцеловать его, но он не нагнул головы. Брови его сердито сдвинулись, а Буто проворчал что-то невнятное.
