Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Когда Минуций обратился к нему с этой неожиданной для него просьбой, тот не стал ни о чем расспрашивать и ответил с решительностью старого солдата:

— Раз так нужно, сынок, то так и сделаем! И будь спокоен! Лишь только ты устроишь свои дела, мы совершим все необходимое, чтобы и твой дом, и все твое имущество вернулись к тебе в целости и сохранности.

Между тем заимодавцы Минуция один за другим присылали ему письменные уведомления о подаче на него в суд.

Минуций заторопился.

Он попросил старика Лабиена пригласить в качестве свидетелей намечаемой сделки его почтенных друзей (все они были всаднического звания), чтобы договор о купле-продаже дома выглядел в высшей степени законно и не вызывал бы ни малейших сомнений во время предстоящего судебного разбирательства.

Через некоторое время Минуций разослал всем этим людям приглашения отобедать у него и заодно совершить манципацию. В числе приглашенных были также Марк Лабиен и Квинт Серторий.

Минуций составил купчую, согласно которой дом его на Кипрской улице переходил в собственность Секста Аттия Лабиена со всем имуществом и рабами его городской фамилии за два миллиона сестерциев.

— Я не могу допустить, — говорил Минуций в разговоре с Марком, — чтобы дом моего отца, дом, в котором я родился и в котором умерла моя мать, попал в чужие руки. Если со мной что-нибудь случится, то ты, Марк, можешь поселиться в нем, когда поженишься…

В списке рабов Минуция, прилагавшемся к составленному документу, значились имена самых любимых и верных его слуг, которых Секст Лабиен обязался в случае смерти Минуция отпустить на свободу.

Этот по сути завещательный документ Секст Лабиен и Минуций скрепили своими печатями. Для освящения сделки древним римским обычаем оставалось лишь пригласить свидетелей.

За четыре дня до февральских календ (29 января) в доме Минуция собрались гости, для которых приготовлен был роскошный обед.

После совершения торжественного обряда манципации началось пиршество.

За столом прислуживали Ювентина, Геродор, Эватл и еще двое мальчиков-каппадокийцев, нанятых Минуцием у соседей. По обычаю, пирующие подзывали этих малышей всякий раз, когда им нужно было вытереть об их курчавые головки свои замасленные руки.

На кухне распоряжалась Неэра. Там самоотверженно трудились повар и его помощники, которых хозяин дома тоже нанял за хорошую плату.

В самый разгар застолья пришли Марк Лабиен и Квинт Серторий.

Они задержались в лагере на Ватиканском поле, где вместе с другими командирами проводили обучение новобранцев.

Появление Лабиена и Сертория вызвало среди собравшихся шумное оживление.

Молодые центурионы возлегли на одном широком ложе рядом с Минуцием, который особенно обрадовался их приходу. Последовали новые возлияния. Пили фалернское сорокалетней выдержки — то самое, о котором, если помнит читатель, вели разговор Минуций и Пангей в начале нашего повествования.

Сам Минуций за столом был весел, шутил и смеялся, но внимательный взгляд нашел бы перемену в его облике: за последнее время лицо его похудело и осунулось, резко обозначилась синева под глазами, в которых появились плохо скрываемые озабоченность и беспокойство.

— Красивая девушка твоя Ювентина, — негромко сказал Лабиен Минуцию, проводив взглядом скрывшуюся за дверями триклиния стройную фигуру прислужницы.

— Я обещал ей вольную, как только представится возможность, — ответил тот, — но если она тебе очень нравится, я подарю тебе право быть ее патроном.

— Слишком дорогой подарок для меня, — улыбнулся Лабиен. — Ты говорил, что обещал заплатить за нее семь талантов? Зачем же ты это сделал, если готов с такой легкостью с ней расстаться?

— Это была мимолетная прихоть, — сказал Минуций. — Должен сказать, — немного помолчав, продолжал он, — поначалу, за исключением ее необыкновенной красоты, я не заметил главного. Эта девушка по уму и душевным качествам стоит выше своего положения и судьбы. Познакомившись с нею поближе, я понял, что она достойна лучшей участи, чем та, которую уготовил бы ей Волкаций…

— Слышать больше не могу об этом мошеннике! Удивляюсь, как ты столько времени общался с ним? Ведь у него на лбу написано, что он мерзавец!

— Ты прав… Я был слеп, как «андабат». Но я разделаюсь с ним… Клянусь Дианой Тифатской, уж я отомщу!..

В это время захмелевшие старики вели разговор о предстоящей тяжбе Минуция с кредиторами.

— Представляю, как у них у всех вытянутся лица, когда они узнают, что все городское имущество должника ускользнуло от проскрипции, — посмеивался Секст Лабиен.

Все присутствующие были согласны с тем, что известие об этом вызовет настоящую бурю среди истцов. Поэтому Минуцию советовали не отказываться от предложения Сертория, который обещал вместе с Лабиеном-младшим привести к преторскому трибуналу десяток-другой солдат с крепкими кулаками, что, по их мнению, будет отнюдь не лишним, потому что во время судоговорения между тяжущимися сторонами случались настоящие драки. Старый закон, значившийся в Двенадцати таблицах, в этом случае не мог защитить ответчика от насилия, если тот оказывался несостоятельным должником — заимодавцы могли заключить его в оковы и даже убить. Хотя в новом законе, принятом по требованию плебеев, кабальное рабство для римских граждан было отменено, на деле с ним мало кто считался.

Вообще долговое законодательство в Риме было очень суровым и запутанным. Многое зависело от справедливости преторов. Порой неправый суд мог в обход закона лишить должника его прав и отдать на полный произвол заимодавца.

Поэтому Секст Лабиен и его друзья-старики настоятельно рекомендовали Минуцию сделать все возможное, чтобы делом его занялся сам претор, а не назначенные им судьи, потому что разбиравший тяжбы между римскими гражданами претор Гай Меммий слыл человеком кристальной честности и справедливости.

Этим последним советом друзей Минуций решил воспользоваться в первую очередь.

От честного Меммия можно было ожидать, что он в соответствии с законом предоставит ответчику тридцать льготных дней. Минуций намеревался использовать эти дни для подготовки к мятежу.

Пиршество продолжалось почти до захода солнца.

В тот момент, когда гости пили чашу дружбы, передавая ее один другому из рук в руки, в триклиний вошел Пангей и, приблизившись к Минуцию, сообщил:

— Прибыл Аполлоний и вместе с ним все рабы, которых ты посылал в Кампанию…

— А Ириней? Он тоже с ними? — быстро спросил Минуций.

— Точно так, господин. И Аполлоний, и Ириней уже здесь. Остальные задержались на конном дворе у Целимонтанских ворот, чтобы привести в порядок лошадей и мулов…

— Дай Аполлонию переодеться во все домашнее и проводи его в библиотеку. Пусть подождет меня там.

Проводив гостей и тепло с ними попрощавшись, Минуций отправился в библиотеку, где его ждал Аполлоний.

Вообще-то ему очень не терпелось поговорить с Иринеем, но надо было уважить старшинство управителя.

Войдя в библиотеку, Минуций сразу почувствовал, что комната наполнена запахом земли и конского пота, хотя виллик успел сменить дорожное платье на чистую тогу, в которую завернулся весьма неумело, так как очень редко ее носил.

Минуций ощутил этот знакомый запах, едва перешагнув через порог. Он даже подумал с сожалением, что не прихватил с собой алабастр[328] с благовонным маслом, который постоянно нюхал, бывая в своем кампанском имении и общаясь там с рабами сельской фамилии.

Минуций подавил вздох. Ко всему этому надо было привыкать. И он с щемящей в сердце тоской представил себе будущую грязь и неудобства лагерной жизни.

Управляющим кампанской виллой Аполлоний стал еще при жизни отца Минуция, заменив умершего вольноотпущенника. Уроженец Акарнании[329], он ранее был превосходным конюхом, проявляя и в других делах старательность и сметливость.

Несмотря на совершенную его безграмотность, старик Минуций именно на нем остановил свой выбор, следуя известной катоновой мудрости, которая гласила, что грамотный виллик чаще не деньги господину приносит, а счетные книги.

Этот сорокалетний малый был себе на уме, но хозяйство вел образцово. Имение при нем давало хороший доход, и Минуций в виде поощрения предоставил Аполлонию в пекулий участок земли, пообещав через год-другой дать вольную ему, его жене и прижитым с нею детям. Это обещание заставляло акарнанца стараться изо всех сил.

— Привет тебе, мой Аполлоний! С приездом! — сказал Минуций, затворяя за собой дверь комнаты.

— Да будут милостивы к тебе все бессмертные боги, добрейший господин! — низко кланяясь, ответил управитель.

— Давай-ка присядем, и ты мне расскажешь, что заставило тебя покинуть виллу и приехать к нам. Зачем пожаловал? Что-нибудь случилось?