— За один день все сожрали! — говорит он и хохочет.
Кагель злится, уже не на солдат, а на Аалам-хана. Он что-то ворчит себе под нос, затем продолжает:
— По просьбе его величества шаха Персии, британская империя пошла навстречу персидскому народу, — спасти его от голодной смерти и большевистской чумы!
— Все понятно? — с затаенной угрозой спрашивает Мовладад-хан.
— Нам же сказали, что большевики — истинные мусульмане! — возмущается Аббас.
У капитана от этого вопроса дергаются плечи. Во рту, видно, у него пересохло, голос стал неровным и писклявым, как у молодого кочета.
— Большевики — безбожники! — гласит он. — Они сжигают все мечети и молитвенные дома. Они сжигают библию и коран…
В строю кто-то засмеялся.
— Эй ты. усатый, прекрати смех! Слушай внимательно! — кричит Мовладад-хан.
— Ай, мне безразлично: большевик или меньшевик, бедный или богатый, пусть все живут и здравствуют! — отзывается усатый.
— Провокаторы, ваши враги сегодня ночью расклеили по городу сотни антиправительственных прокламаций, направленных против его величества и ислама! И я обязан, — продолжает Кагель, — сказать вам, что правителем Кучана приняты соответствующие меры! Провокаторы уже сидят за решеткой и будут наказаны по заслугам! Не будет пощады тому, кто поднимет руку на его величество и на ислам, — не очень уверенно добавляет Кагель. И еще неувереннее заключает свою речь. — Но, конечно, командование «Курдлеви» вполне полагается на вас, курды. Вы никогда не станете большевистскими агентами. Вы всегда будете преданы шаху и всевышнему!
— Вопросы есть?! — спрашивает Аалам-хан.
— Есть. Скажите, когда же будут менять ботинки? — спрашивает Аббас.
— О боже мой! — срывается с губ Кагеля. — Вот какое наказание!.. Баранов сколько не учи, они так и останутся баранами… — Кагель обиженно поворачивается и уходит. Как только он скрывается из виду, раздается сочный, забористый смех.
Никогда раньше не думал, что в мечети можно проводить митинги. Ведь мечеть создана для верующих, а они горластых митингов не устраивают, тем более в храмах аллаха. Однако Аббас тянет меня в мечеть, и мы переступаем порог святой обители.
В мечети тесно. Все богомольцы Кучана здесь. Но, черт возьми! Да-да, я имею право сказать слово «черт» в мечети потому, что слышу раскатистый голос городского начальника.
— Прошу тишины, господа! Слово имеет господин Назем, посланец его превосходительства, губернатора Кавам-ас-Салтане.
— Господа! Прежде всего имею честь передать вам привет его превосходительства, и в лице вас всему кучанскому народу! — сладко начинает свою речь Назем. — Во-вторых, я доведу до вашего сведения, что в настоящее время творится в вашем городе и что беспокоит его превосходительство губернатора. В Кучане, господа, существует подпольная организация, которая ведет всяческую антиправительственную пропаганду, в том числе пускает в ход «Шабнамэ». Многие из арестованных признались, что они хотели отделить Курдистан от Персии. По имеющимся сведениям, в Кучане работает масса агентов Ходоу-сердара. Его превосходительство губернатор обращается к вам, знатным людям Кучана, жить по принципу: «Легче предотвратить пожар, чем потушить его». Поэтому, — продолжает Назем, — кому дорога жизнь и свобода, тот не будет обманут провокаторами и разбойниками!
В мечети на мгновение воцаряется тишина. Назем наливает в стакан из кувшинчика воду, пьет. Заминкой воспользовался широкоплечий купец, спрашивает:
— Когда же будет, господин Назем, положен коней бесчинствам Ходоу-сердара?!
— Послушайте, уважаемый, — отвечает Назем, — вам особенно следовало бы быть активным в борьбе с опасностью. Если разрастется разбой в масштабах Курдистана, вы будете первой жертвой!
— Господни Назем! Согласно какого договора и до каких пор английская армия будет стоять у нас в Кучане? — спрашивает худощавый мужчина в чистеньком модном костюме, и с кольцом на белом пальце.
— Договора, как такового, не существует… Но, по просьбе его величества Шах-ин-шаха, Великобритания, в знак дружбы, не отказалась защищать север Персии от большевистских угроз. Наши друзья будут в Кучане до тех пор, пока мы не обеспечим гарантию безопасности всей страны.
— Господин Назем! — слышен голос офицера жандармерии. — Скажите, пожалуйста, когда нам выдадут жалованье? Четвертый месяц сидим без денег. Может быть разрешите нам воровать, или продавать винтовки? Или же прикажите сдать оружие и отправляться на поиски работы и куска хлеба?
Назем молчит. Видно, не знает— что ответить. Он вытаскивает из кармана портсигар, закуривает,
— Я вас понял, господин аждан! — говорит наконец Назем. — Хотя и не уполномочен отвечать па ваш вопрос, но все же скажу! Жалованье вам задерживает главное управление жандармерии. Это связано опять же с военным положением. Советую вам. как офицеру, быть более выдержанным и уяснить не только себе, но внушить вашим солдатам тоже, что это явление временного характера!
«Господин Назем!» «Господин Назем!» — слышится с разных сторон. У кого что болит, тот о том и говорит,
— Пошли, Гусо, — дергает меня Аббас, — все ясно.
Мы вернулись в казарму на исходе дня. Солнце село и только зарево заката отсвечивалось на окнах. Вновь, как и вчера и позавчера, начинается словесная перепалка. Спорим сразу все восемь обитателей тесной комнатушки. Аббас говорит:
— Неплохо бы поднять весь полк на вооруженное восстание!
— Ты прав! — соглашается Рамо. — Но удастся ли это сделать? Если нет, то мы окажемся в невозместимом проигрыше.
— Я беседовал с ребятами из других эскадронов. Они говорят о том же: «Пока не поздно, надо зажечь факелы, иначе мы на век опозоримся перед своим народом,» сообщает Шохаб.
— Конечно, что творится вокруг нас, это все в нашу пользу! — вступает в разговор Ахмед. — Но плохо то, что мы не взвешиваем и не ценим свою работу! Конечно, любой меня может обвинить в трусости, но я пока что против вооруженного восстания. Над этими словами следует поразмыслить.
Эскадрон спит, а мы думаем — что же делать дальше?
Ночью шел сильный дождь. За окном от ветра трещали сучья и шумела в арыке вода. Я долго не спал, но поднялся утром задолго до подъема. Сходил в конюшню, почистил своего красавца Ыкбала, вернулся в казарму и только потом разбудил друзей.
Занятия в этот день, благодаря сильному дождю, отменили: дождь расквасил, превратил в болото плац для строевых упражнений, на него нельзя было ступить ногой. Пользуясь случаем, мы с Аббасом отправились в странствия по городу. Попутно зашли в первый эскадрон к Мирза-Мамеду. Его не оказалось в казарме. А мне так хотелось с ним поговорить, давно не виделись. Я хотел его пригласить в ресторан «Фердоуси» — лучший в Кучаие. Мирза-Мамед любит поговорить за столиком, в спокойной обстановке. Ну раз нет, что же делать? Мы бродим вдвоем. В ресторан идти раздумали. Лучше полюбоваться природой.
За городскими воротами протекал канал, за ним стояли военные палатки. Возле палаток ходили солдаты, из трубы походной кухни на колесах вился дымок.
— Если судить по форме, то это солдаты из Тегерана, — проговорил Аббас, глядя в сторону лагеря. — Интересно, для чего их пригнали в Кучан?
— Двинут на Ходоу-сердара, — ответил я. — Больше им тут делать нечего. А ну, пойдем к ним, разузнаем!
Мы миновали небольшой мостик, свернули влево к палаткам, откуда доносился смех, выкрики и лязг котелков и ложек. Остановились ка берегу, около палаток. Я оглядел лагерь. Солдат было не меньше батальона. Они толпились у берега, мыли котелки. Наверное, только что позавтракали. Возле кухни под кустом повар усердно рубил дрова, разгибался и бросал поленья в топку. Несколько солдат, расстелив на берегу одеяло, сидели в одних трусах, сушили портянки и подрезали на ногах мозоли. От всего этого походного бивака тянуло скукой и усталостью. Мы попытались заговорить с солдатами, что были поближе к нам, но те отвечали нехотя: «да», «нет» и разговора не получилось. Спустя некоторое время, мимо нас пробежал небольшой солдатик с котелком, увидев на моих плечах офицерские погоны, вытянулся и козырнул. Я остановил его.
— Эй, герой, откуда? — спросил я.
— Оттуда, — махнул рукой солдат. — Из-под Гиляна.
— С разбойниками что ли воевали?
— Зайцами бегали! Страшно там, господа. От полка один батальон кое-как остался.
— Неужели всех остальных побили разбойники?!
— Да там такой народ! Лучше и не показываться туда нашему брату! Без всякого страха и предупреждения нападают ночью. Только приляжешь — тревога! Сколько полегло офицеров да солдат! Говорят, какие-то Гулам-реза и Абдулали хитрее всех действуют. Не только на солдат страх нагоняют. Они усадьбы ханов все пожгли. Тех, кто торгует хлебом с англичанами, тоже убивают, никакой пощады! Дзинь!.. Вам-то здесь рай! — неожиданно злобно процедил сквозь зубы солдат. — Шли бы туда, понюхали бы пороху!
