— Подумайте, Андрей Иванович, а не назначить ли нам первым кабинет-министром Артемия Петровича Волынского? Право, я ныне не вижу более подходящего человека, который мог бы возглавить кабинет, оставленный покойным Ягужинским.
— И думать не стану, — поддержал императрицу Ушаков. — Это единственный из нас, кто поведёт дело умно и исключительно на благо государства Российского.
Через два месяца, вернувшись из Немирова озлобленным тем, что конгресс не принёс России ожидаемого мира — война с турками продолжалась, — Волынский был радостно потрясён, когда на заседании Совета императрица огласила Указ о назначении бывшего обер-егермейстера Волынского на должность первого кабинет-министра правительствующего Сената. О многом мечтал Артемий Петрович, поднимаясь по служебной лестнице, но только не о кабинете первого министра. Сознание того, что теперь все коллегии о их президентами станут подчиняться ему, распирало его грудь от гордости. и голова кружилась приятно. Волынский не знал, какими словами благодарить императрицу, и только помнил, что она мечтает приобрести небесных коней, а о них-то и написал Волынскому из Орска Василий Никитич Татищев. После заседания Сената императрица пригласила к себе нового кабинет-министра. Войдя к ней, он упал на колени и стал целовать ей руку, прикладывая губы сначала к запястью, а затем торопливо всё выше и выше к плечу.
— Ну, полноте, Артемий Петрович, — не очень-то возражала она, наконец, сама подставила щёку и лукаво улыбнулась: — Тебя до себя допустить, так ты разом своего добьёшься! Бирон и так с ума сходит. Как узнал, что я тебя первым кабинет-министром решила сделать, так сразу и разговаривать мягко перестал! опять, говорит, своего любимца к себе приближаешь… А у этого любимца — жена-красавица, какой в Санкт-Петербурге не сыщешь. Думаю, не взять ли её к себе фрейлиной.
— Как вам будет угодно, великая государыня… Сына маленького можно препоручить племяннице — она у меня хозяйкой по дому. — Волынский угодливо ощупывал масляными глазами императрицу, готовый на всё. Бесстыжие его глаза смущали её настолько, что она не знала, как вести с ним, и находила лишь одно средство — говорить.
— Между прочим, Артемий Петрович, заметила я, что в твоём распрекрасном доме слишком много всякой черни. Слуги всякие, старухи, гайдуки какие-то с красными харями!
— Великая государыня, да у меня всего-то шестнадцать человек прислуги, а остальные люди на хозяйств венном дворе — при амбарах да погребах.
— Вот и я о том, что шастает по твоему двору всякая рвань. Я было советовала обзавестись тебе ещё двумя или тремя домами, в которых бы ты содержал людей средних и низших.
— Великая государыня, если позволите, то я… Я куплю себе ещё три дома. Продают тут небезызвестные вам князья и вельможи один дом на Мойке, почти что рядом с моим, другой, с каменными палатами, на Неве, на Фонтанке ещё один.
— Ну так покупай, кто же тебе не велит: теперь ты сам себе хозяин.
— Матушка-государыня, не знаю, как тебя благодарить: выбирай сама, какое тебе благо от меня надо, а я пока порадую тебя любопытным известием, полученным из киргиз-кайсакской степи от Татищева. Есть, оказывается, небесные кони.
— А я что тебе говорила! — Глаза у Анны Иоановны радостно заблестели. — Я говорила есть, стало быть, есть! Ну так сказывай, где эти небесные кони пасутся. Не на небесах ли? А то, может, и там трава есть?
— Туркмены разводят этих коней.
— Бог ты мой, а мы и не знали! От Астрахани до туркмен далеко ли? Вёрст триста небось.
— Не те туркмены разводят небесных коней. — Волынский озабоченно стиснул пальцами подбородок. — Есть ещё коренная Туркмения, находится она рядом с Персидой. В глухие давние времена персы владели нынешними землями туркмен, потому и назывались небесные кони персидскими. А ныне, когда туркменские племена никому не подчиняются, то и кони небесные теперь называются туркменскими.
— Вон оно как! — заинтересовалась императрица. — А есть ли пути к тем туркменам?
— Есть пути, но весьма опасные. Вспомните, что сталось с поручиком Бековичем-Черкасским, любимцем Петра Великого, когда он отправился в те края. Он и до Хивы ещё не дошёл, а уже растерзал его хан Ширгази: тело соломой набили — чучело сделали, а голову бухарскому хану отправил…
— Страсти-то какие. Выбрали казнь, какую и нарочно не придумаешь, — возмутилась Анна Иоановна, а Волынский продолжал:
— Ему в тот год умереть на роду было написано. Я видел Бековича в Астрахани. Чуть ли не в один день мы отправились в чужие края: он — в Хиву, а я к шаху в Перейду. Со взморья я заехал попрощаться с ним, а он мне говорит: «Предчувствую недоброе, Артемий, сердце болит — дальше уж и некуда, прямо разрывается». Я-то тогда подумал: «Неужто трусит князь Черкасский?» А потом уж узнал, что предчувствия его были гласом с неба. Жена его и две дочери поехали в лодке проститься с ним, да и утонули все трое.
— Ох, Господи, помилуй меня! — Анна Иоановые перекрестилась.
— Утонули, — печально произнёс Волынский. — Волна большая накатилась и перевернула лодку. А князь, пока в Хиву ехал, умом ослабел. Всё ему стало нипочём. Ширгази предложил ему разделить отряд на пять частей и разместить казаков в пяти кишлаках. Был бы в здравом уме, сообразил, что ни в коем разе нельзя этого делать, но князь лишь рукой махнул: делайте как лучше… А когда развели казаков и солдат — тут же хивинцы налетели на них и всех порубили… Ну так это было возле Хивы, а те места, где обитают небесные коки, много южнее. Долина там сказочная возле гор, а селения называются Дурун и Ниса, которая была столицей Александра Македонского во время его походов на Восток. Небесных коней дарили ему парфяне… Но небесные кони выведены за три тысячи лет до Македонского… Предание живёт, что они одомашнены ещё до пророка Зороастра… А то, что сказывал старухе Куракиной посол персидский Измаил, будто какой-то пророк на сих конях к звёздам летал, то это и есть пророк Зороастр. Ибо если перевести его имя на русский, то будет так; Зоро — борец, а астра — звезда. Вот и получается — звёздный борец…
— Чудеса какие-то! — удивилась Анна Иоановна, — Три тысячи лет прошло, а люди всё помнят… Вот так кони! Скажу тебе прямо, Артемий Петрович, порадовал ты меня своим рассказом. Теперь подумай, как добраться до той туркменской долины и купить небесных коней. В цене не постоим, но где людей таких найти, которые могли бы пройти через Хиву нетронутыми?.
— Думал я над этим. Есть среди наших туркмен, живущих возле гор Кавказа, лихие джигиты. Только они и смогут туда добраться. Чтобы переправить их на ту сторону Каспия, нужен корабль. Слезут наши джигиты на мысе Тюбкараганском, сразу же и узнают мангышлакские туркмены, что приехали их российские сородичи. А как узнают, так и разнесут весть по всей Азин, и до Хивы слухи дойдут.
— Всё оно так и будет, согласилась Анна Иоановна, — А потому придётся снабдить их гербовой бумагой, с письмом за моей личной подписью о том, что отправляются сии господа-джигиты в Туркмению для покупки коней в императорскую конюшню. Попросим тамошних ханов не трогать наших посланцев. Неужто и тех, кто без войска придут, истребят? Заготовь, Артемий Петрович, грамоту сегодня же, да поскорее дай ход делу…
Осенью туркмены возвратились с русско-турецкой войны. Вернулись не все: одних сразило пулями, другие умерли в чумных палатках на днепровских болотах, третьи долечивались в лазаретах. В Арзгир пришли поредевшие сотни, и плач над аулом стоял долгий и скорбный. Арслан в изношенном чекмене я потрёпанной папахе, в дырявых сапогах вошёл в юрту и со злостью сбросил с себя одежду. Старуха мать и Наргуль, которую он даже не узнал, потащили его вшивую солдатскую робу на задворки: там развели костёр и сожгли тряпьё. Затем нагрели воды. Поливая на себя из чашки горячей водой, вскрикивал от удовольствия и слышал, как бранила мать Наргуль:
— Аю, гелин[21], разве ты не жена ему?! Почему стыдишься собственного мужа. Войди к нему, помой спину!
«Неужели это та самая Наргуль, моя жена? — удивлённо думал он. — Та была жалким существом, а эта полногрудая красавица с красивыми, как у горной серны, глазами".
Наргуль, поддаваясь требованию свекрови, вошла было в юрту, но Арслан так испуганно закричал, что она выскочила как ошпаренная и заплакала:
— Ой, мама, разве это муж — это дикарь, ненавидящий женщин!
— Подай чистые балаки и рубаху! — потребовал он из юрты. — Откуда я мог узнать, что ты та самая Наргуль? Пока я воевал в Крыму и в Хотине, ты только и знала, что росла и хорошела. Ну, ничего, я заставлю тебя похудеть! — От лёгкости после горячей воды, от счастья, что наконец-то он добрался домой, от того, что Наргуль стала истинной красавицей, он дурачился в таким неистовством, что Наргуль поняла его шутки а рассмеялась.
