Аскад подумал-подумал и согласился. Никто не ожидал от него такого. Думали, оскорбится. А он выслушал и говорит:
— Зачем же доверяете выпускникам технику? Им же стажироваться не меньше года надо, а потом уж на самостоятельную...
— С дипломами ребята были, — оправдывается Ковус. — Думал, мастера, а оказалось — пшик.
— Ковус, — это же единичный случай, — вступил я в разговор.— На молодежь можно положиться.— Я достаю из кармана письмо от Чары. — Вот тут секретарь райкома комсомола советуется с нами: не побывать ли нам в танковой роте? Скоро демобилизация у танкистов, могли бы солдаты помочь...
— Мне об этом Аннаев тоже говорил. Это хороший совет. Надо попробовать, — соглашается Ковус. — И знаешь, где могли бы нам помочь танкисты? На «электричках». Если тридцать человек сагитируем к себе в Кельтебеден, то все одиннадцать экскаваторов переоборудуем на дизельное топливо. Это замечательная идея! — восклицает он.
Он садится за стол, берет лист бумаги, карандаш и начинает прикидывать:
— Моторы снять и отвезти на мехремзавод в Мары — раз. Поставить баки — два. Но во всех случаях потребуется транспорт и много рабочих рук. Понимаешь?
Я не очень-то силен в технике. Копался когда-то в авиационном моторе, что-то помню. Но экскаватор для меня — темный лес. В расчеты Ковуса не вмешиваюсь. Думаю о другом: как увлечь увольняющихся в запас танкистов на стройку канала. Ярко надо преподнести, черт возьми. Здесь ведь, действительно, настоящий полигон жизни. Тут все свои силы, всю свою духовную мощь человек может открыть.
Не заметили, как вошел Аскад.
— Ковус, керкинцы едут, — вывел он нас из задумчивости. — Целая колонна машин. Солярку из Мары везут.
Выходим из домика. Видим, вся низина у колодца заставлена бензовозами. А машины все прибывают и прибывают. Приезжие начинают подниматься к нам. Подходят. Здороваются. Один говорит:
— Когда же вы свою электротехнику уберете с дороги? Скоро уже вода придет, а они стоят на пути. Вода-то уже на Келифе. Правда, в пионерной траншее пока. Но как соединятся участки, так и большую воду пустим. Вы бы позаботились. Да и сам Калижнюк уже беспокоиться начал.
Вот в этот миг и созрело у меня решение: «Поеду завтра же к Чары!»
На этот раз я ехал с Шумовым. В вездеходе. Сто пятьдесят' километров мы одолели за шесть часов. Осмотрели всю трассу от Кельтебедена до Мары. Русло на этом отрезке готово на две трети. Не начаты лишь небольшие участки между Захметом и Мары, так называемая Санджарская степь. Земля здесь возделывалась в древности. Еще и сейчас, если приглядеться как следует, глазу открываются контуры допотопной ирригационной системы. Всюду вокруг мавзолея султана Санд-жара. И судя по всему, это были огромные массивы, ибо прокормить многотысячный старый Мерв могло лишь широко развитое земледелие.
— Ну, здесь, на равнине, наверное, легче будет управляться с работами? — высказываюсь я после продолжительного молчания. Шумов почти всю дорогу слал, и я не тревожил его.
Он приоткрыл глаза, покосился на необъятные просторы и изрек:
— Все так думают. Да ошибаются. Это только сверху благодать. А глубже — галечник, самый гадкий грунт. Расценки ниже, а хлопот много доставит.
Пропылили мимо десятого стройучастка. Вдалеке долго маячил белый домик среди степи и несколько тракторов возле него. Затем джар: над ним вода пройдет в огромном бетонном лотке; миновали строящуюся пристань, пересекли железную дорогу, и вот завиднелась водонапорная башня Мары...
В Кельтебеден я не вернулся. Получил срочное задание написать о работе комсомольцев хлопкоочистительного завода и, что называется, завяз в Мары. К тому же начиналась отчетно-выборная пора: надо было как следует осветить всю комсомольскую работу в области. На канале тоже проходили собрания. Туда наведывались комсомольские и партийные работники, журналисты газет, но мне выехать не удалось. От Чары я узнал, что кельтебеденские коммунисты избрали своим секретарем Ковуса, а комсомольцев возглавила Лида — жена Шумова. Оба взялись за дело, как говорится, засучив рукава. Образовали «комсомольский прожектор», наладили соревнование между экипажами экскаваторщиков и бульдозеристов. И на общем собрании вызвали на соцсоревнование пионерный отряд керкинцев.
Я позвонил в Союз писателей и договорился: приедет целая группа на встречу с танкистами.
В пятницу утром ходим с Чары по перрону. И Ковус с нами. Ждем. И вот подкатывается поезд. Из девятого вагона не спеша выходят писатели. Первым ступает на перрон Берды Кербабаев. Он в сером костюме, без шляпы. За ним — Бердыназар, затем Рябинин и Балашов. Бригада подходящая. Вот только Балашов меня смущает. У него же кроме «Фламинго» ничего нет. Идем навстречу, здороваемся, и я представляю всем Чары и Ковуса.
Кербабаев чуточку улыбается и кивает головой. Он со всеми одинаков. Всегда в одной манере: легкая улыбка и кивок. И с моими друзьями он запросто: познакомился и сразу уйма вопросов. Балашов — этот держится с апломбом. Руки назад, голову вверх: разглядывает здание вокзала. Говорит небрежно:
— Утлый, оказывается, городишко... — Этого ему вполне достаточно, чтобы сойти за импозантного европейца.
Идем в гостиницу. Кербабаев беседует с Ковусом. Прораб зовет в гости, обещает предоставить все двадцать четыре удовольствия. Аксакал опять улыбается скупо и обещает непременно приехать в Кельтебеден и что-нибудь написать о строителях.
Мы с Рябининым идем сзади. Он спрашивает:
— Тебе сказал Берды-ага, что едешь на совещание в Москву?
— Нет...
— И о том, что стихи твои в «Смене» напечатаны — не знаешь?
— Об этом знаю. И теперь догадываюсь почему именно меня — в Москву? Ну что ж, поедем поглядим, что там хорошего...
Спустя час, устроившись в номерах, все собрались у Кербабаева. Пьем чай. Дежурная принесла сразу четыре больших пузатых чайника и целую дюжину пиал.
Ковус рассказывает о своем труднопроходимом участке, о ребятах. Рассказывает весело, с юморком: только и слышно, как похохатывает.
— Вах, Берды-ага, тут такие люди есть — прямо сами в роман просятся! Вот Природин не даст соврать. Аскад, например, сын татарского народа. Дурак был, никто его за человека не считал, а как бутылку чернил выпил, сразу поумнел!
Все смеются, потому что не поймут, как можно выпить бутылку чернил? А Ковус смотрит на меня и просит:
— Марат, подтверди. Клянусь, теперь этот Аскад лучше всех на участке работает. Восемнадцатый экскаватор считали погибшим. Весь покурочили. Аскад пришел, осмотрел и взялся за дело. В семи колхозах побывал. У одного башлыка мотор выклянчил, в РТС три комплекта свечей достал. А через полмесяца укомплектовал машину. Сейчас — две нормы каждый день выдает.
— Скажи-ка, Ковус, а есть у тебя на участке туркмены? — поинтересовался вдруг Кербабаев.
— Пока что только я один, — гордо отвечает Ковус и, понимая, что Кербабаев спросил об этом не ради красного словца, а озабочен участием туркмен в строительстве канала, заговорил извиняющимся тоном: — Но мы прилагаем, Берды-ага, все силы, чтобы поскорее вовлечь в строительство и нашу молодежь. Вот товарищ Аннаев не даст соврать. Уже несколько сот человек — детей колхозников — в училищах механизации сейчас. Некоторые в Байрам-Али, другие в Ашхабаде. Из сельхозинститута выпускников ждем. Но это, так сказать, командиры среднего звена...
— Да, не густо пока, — отмечает Берды Мурадович, поднося пиалу к губам.
В беседу вступает Чары:
— Берды-ага, если говорить на полном серьезе, через год на всех пикетах будут наши ребята. Это точно. Комсомол взял это дело в свои руки. В ЦК комсомола да и в высших директивных органах этот вопрос на первом плане стоит.
— Да, конечно, мы об этом слышали, — соглашается Кербабаев. — Вот среди нефтяников Запада Туркмении давно уже туркмены-рабочие превалируют. Надо добиться, чтобы и механизаторы на канале были своими, коренными жителями этих мест. А то говорим: тридцать шесть национальностей тянут голубую артерию жизни, а о туркменах умалчиваем. В руководстве пока кроме Аманова, да тебя вот теперь узнал, никого больше не знаю. Калижнюк, Захарченко, Курылев, Церетели... Все тут: и украинцы, и грузины, а туркмен нет.
— Берды-ага, — вставляю я слово. — Вы забыли о Караше Иомудском. Он же — туркмен. И это по его трассе идет многотысячный отряд из тридцати шести национальностей...
— Да, да, сынок, ты прав, — вдруг подобрев, соглашается Кербабаев. — О Караше мы совсем забыли. Да, конечно, это наша гордость. Вот таких нам побольше надо...
Через два дня подъезжаем к зеленым воротам городка танкистов. Дежурный офицер, давно осведомленный о нашем приезде, велит открыть ворота. Двое солдат распахивают их. Внутри городка видны казармы, складские помещения и зачехленные танки, стоящие в длинный ряд. Мне невольно вспоминается мой родной Хурангиз. Только там были не танки, а самолеты. А ребята точно такие же, как эти, что встречают нас. Вот и офицер, чем-то даже похожий на моего командира Хатынцева, докладывает командиру полка о том, что полк по случаю торжества построен. Полковник принимает рапорт, командует «вольно» и подходит к нам. Пожимает руки начальнику политотдела «Каракумстроя» Еременко, Кербабаеву, Ковусу, Чары, Бердыназару — всем по порядку.
