— На этой схеме ты найдешь все, что нужно,— Жиляев развернул и разгладил свой свиток.— Тут были леса, где произрастали альпийские сосны,— он обвел мизинцем заштрихованный чернильным карандашом овал.— Может, они и теперь там растут, но это неважно... Отсюда бревна сплавлялись по горным речкам в низину. Видишь стрелочки?
— Почему ты уверен, что именно сплавлялись?
— А как иначе можно вывезти лес? По железной дороге, что ли?
— По льду, например, зимой.
— Ты это читал или нарочно так говоришь, чтобы сбить?
— Извини, Коля. Просто реплика по ходу. Пожалуйста, продолжай.
Жиляев умел рассказывать, фантазируя на лету. Взволнованно, ярко, с увлекательными подробностями. В университете города Падуя преподавал Галилей, морская вода излечивает дерево от грибка — не отличишь правду от вымысла. Скользя по извилистым контурам рек, он мотал головой, показывая, как вертятся в пенном потоке смолистые стволы и летят в вихре брызг в штормящее море.
— Черт знает сколько месяцев их будет болтать на гребнях Венецианской лагуны! — Коля поднимал завороженные глаза к потолочной лепнине и продолжал плести словесную ткань.— Рано или поздно отяжелевшие, пропитанные морской солью бревна выволакивают баграми на берег; рано или поздно они попадут в Падую. Ах, какой это город! Капелла дель Арена, фрески Джотто... Там их разделают, распилят на доски и благополучно отправят на баржах в Кремону.
— Против течения?
— Разве?.. Пожалуй, ты прав! Значит, дождутся зимы, когда на реке По установится санный путь. Подробности не имеют значения. Венецианская лагуна — все дело в ней! Когда пустоты между волокнами заполняются рассолом, сосна приобретает чудесную особенность. Вот где разгадка тайны!
Он никогда не был в Италии и вообще за границей. Но с каким упоением произносил магические названия: «Венецианская лагуна», «Падуя», «река По»! Словно воочию видел торжественный ход груженых парусников мимо дивных аркад и переплеск зеленых волн на мраморных плитах. Покачиваются черно-золотые гондолы, красавицы в масках перебегают по горбатому мостику через сонный канал. И все это не во времена оны — теперь.
Слушать было легко и грустно.
В прихожей затренькал звонок: Ваня Кудрявцев, шофер.
— Спасибо, Коля, необыкновенно интересно! Твою
гипотезу обязательно нужно проверить,— Михаил Николаевич незаметно взглянул на часы: Ваня прибыл минута в минуту.
— Опять опыты? Скучно и долго.
— А как же иначе?.. Впрочем, знаешь что? Отправлю-ка я тебя, братец, в Щелково, на наш химический полигон! Они там собаку съели на всем, что касается дерева. Поговори, посоветуйся...
— Думаешь, получится? — Жиляев машинально записал адрес полигона на обратной стороне карты.
— Должно получиться. Я им позвоню,— хлопнув себя по коленям, маршал встал, поправил портупейную пряжку.— Тебе куда?
— В филармонию.
— Тогда по коням. Я подвезу.
— Что там в Японии? — спросил Николай, громыхнув железной дверью лифта.— Это очень опасно для нас?
— Ты же читаешь газеты: военно-фашистский заговор. Вот и делай выводы. Конечно, опасно.
— Но мы начеку?
— Мы всегда начеку.
Сквозь стальную сетку шахты мелькали лестничные пролеты и окна: сумрак и свет.
Крупномасштабную карту демилитаризованной зоны первым вывесил у себя в ателье личный фотограф фюрера Гофман. На другой день она появилась в витринах дорогих магазинов Лейпцигерштрассе и Курфюрстендама. С часа на час ожидали официального заявления.
В клубе для иностранных журналистов было не протолкнуться. Особенно в баре, где вперемешку с корреспондентами толпились разговорчивые чиновники из министерства пропаганды и примелькавшиеся девицы. Прямо за столиками, уставленными пивными кружками, набрасывались строки корреспонденций. Слухи сходились на том, что в Рейнскую область будет направлено не менее тридцати тысяч солдат, и каждому хотелось передать новости первым, благо телефоны и телетайпы работали до глубокой ночи. Рейхсминистр Геббельс, в чьем ведении находился клуб, позаботился, кажется, обо
всем: рабочие комнаты с машинистками, газеты и журналы со всего мира, уютный ресторан с более чем умеренными ценами. Дежурные блюда: картофельный салат, свиные ножки, татарский бифштекс с желтком и мелко нарезанным луком — готовили ничуть не хуже, чем в «Адлоне».
Но сегодня ресторанная кухня не пользовалась особым спросом. Свирепо прокуренный бар притягивал истомившихся ловцов новостей, словно оазис в пустыне. Голод забивали галетами и подсоленной редькой, по-баварски. Ожидание невольно сближало людей. Позабыв про разумную осторожность, случайные соседи делились самыми смелыми предположениями. Сенсационные догадки рождались на пустом месте и тут же лопались, подобно пузырькам оседающей пены. Как всегда, кто-то не выдерживал и, торопливо исчеркав фирменную картонку, пропадал в дыму. Его провожали настороженные взгляды: «Неужели что-то пронюхал?» Слабонервные бросались к телефонам. Полностью подготовить корреспонденцию хватило выдержки у одного Ширера. Ему осталось только вписать в пустые места общее количество и названия вводимых частей и еще две-три официальных цитаты. Американец предлагал пари — пять против одного,— что уже завтра немецкие бронемашины пересекут демаркационную линию.
— Остановить Адольфа сможет лишь хороший щелчок по носу. Однако пока подобного храбреца не нашлось,— сказал он Брайну Остину из лондонского «Обсервер».— Поэтому все будет, как у него в « Mein Ка mpf», точно по писанию. Странная ситуация: гангстер честно предупреждает, чей банк и когда он собирается брать, но публика почему-то принимает его за шутника. Нет, лично я верю этому парню. Для шуток у него есть мистер Геббельс. Впрочем, и он рубит правду, когда захочет.
Остин согласился поставить десять марок, когда стало ясно, что сегодня уже ничего не произойдет.
Первый секретарь полпредства Евгений Гнедин проторчал в клубе почти до четырех часов. В сущности, безрезультатно хотя и не вовсе зазря. Осведомленный сотрудник МИДа проговорился (трудно судить — случайно или намеренно), что в верхах всю неделю шли напряженные совещания, но сейчас как будто достигнуто полное единогласие — фюрер завтра выступает в рейхстаге.
Гнедин исполнял обязанности пресс-атташе. Сведения, почерпнутые за кружкой, порой оказывались весьма кстати, а газеты «Правда», «Известия» и «Красная звезда» поступали в местный киоск прежде полпредства. Так что жаловаться не приходилось.
Докладывая полпреду, Гнедин подытожил свои ощущения:
— Нет дыма без огня, Яков Захарович, нервозность жуткая, определенно что-то готовится.
— Что именно, мы примерно догадываемся,— Суриц согласно кивнул.— Но насчет выступления Гитлера — любопытно. Это не блеф? По моим сведениям, рейхстаг соберется только на следующей неделе.
— Все возможно... Я специально проехал мимо, но не обнаружил особой активности. Здание не оцеплено.
— На сегодня, видимо, все,— полпред взглянул на часы.— Но будем готовы. По части сюрпризов они мастаки.
— Оповестят, надо думать, заблаговременно.
— Едва ли нацисты пойдут на попятную. Речь конечно же будет выдержана в резко антисоветских тонах. Как же иначе? Мне, полагаю, присутствовать не обязательно, а вы поезжайте. Личные впечатления тоже важны, Евгений Александрович.
— Но если он обрушится на нас с очередной порцией клеветнических обвинений, то...
— Действуйте по обстоятельствам,— на полуслове прервал полпред и сразу же заговорил о другом.— На днях ожидается прибытие делегации во главе с товарищем Бухариным проездом в Париж. Если понадобится ваше участие, я дам знать.
Сообщение в тот день так и не поступило. Заседание кабинета в рейхсканцелярии продолжалось до позднего вечера. Мнения насчет денонсации Локарнских соглашений разделились.
— Со всей ответственностью должен предупредить, что армия не готова оказать серьезное сопротивление французам,— Бломберг повторил прежние доводы:— Мы окажемся перед лицом превосходящих сил противника, что будет иметь самые пагубные последствия.
