сам за тобой приеду. А кстати, забирай деньги сразу!
Сауд протянул руку за банкнотами, потом встал, подошел к Блумбергу и поцеловал его в лоб.
Вечером нагрянули супруги Корк — неожиданно, подумал Блумберг, хоть он сам их приглашал. Днем они осматривали гору Зибб-Атуф, где самые древние гробницы Петры, и закончили экскурсию севернее возле гробницы правителя: это место было Блумбергу хорошо знакомо, потому что мавзолей, украшенный четырьмя гигантскими колоннами, с виду напоминал храм, как будто смерть — самое прекрасное из всех земных событий.
Они втроем уселись возле палатки. Блумберг открыл бутылку арака и, поскольку чашек не хватало, просто передавал ее по кругу, и все по очереди прикладывались. Ночь была ясная, звезд высыпало такое множество, кто Корки только диву давались.
— Изумительное место! — сказал Майкл.
Блумберг заметил, что супруги за день чуть-чуть обгорели, и покрасневший кончик носа, похоже, доставлял Саре некоторое неудобство. Она и впрямь была похожа на своего двоюродного брата. Сходство придавали глаза, глубоко посаженные, задумчивые.
Из еды предложить особо было нечего. Блумберг открыл две банки мясных консервов и теперь разогревал их на костре. Еще нашлась свежая лепешка и луковица — для начинки. Блумберг — под тем предлогом, что трапезу надо сдобрить вином, — еще накануне послал Сауда в соседний туристический лагерь на поиски бутылки. В его отсутствие он рассчитывал поговорить с Корками о том, как бы доставить мальчика в Каир. Однако не успел Блумберг и рта раскрыть, Сара Корк, у которой от арака раз вязался язык, или во всяком случае так казалось, завела речь о своем двоюродном брате.
— Кажется, он быстрее бы поправился, — сказала она, — если бы не так грустил.
— Такие ранения вообще тяжело сказываются, — ответил Блумберг.
По всей Европе полным-полно раненых и скорбящих, думал он. Молодые люди, оставшиеся без рук, ног, глаз — и хуже того: мужчины, которым никогда уже не знать близости с женщиной. Блумберг вырвался, потеряв всего лишь палец — причем добровольно. Он видел цепь калек, что тянется, змеясь, от Лондона до самых окраин и еще дальше, вдоль серых северных городов, вплоть до Шотландии: наполовину ослепшие, наполовину оглохшие, хромые, а теперь вот и Кирш, хоть и спустя несколько лет, угодил в их ряды. Когда заходит речь о физических страданиях, неизбежно думаешь о войне. Вот и Корки, должно быть, о ней сейчас вспомнили. У Блумберга половину друзей выкосила война, Кирш потерял брата. Может, и этот жизнерадостный Майкл Корк тоже пережил утрату?
Но Сара, как скоро понял Блумберг, вовсе не о войне думала. А о чем-то более приземленном и насущном.
— Нет, — сказала она, — это не из-за травмы. А из-за несчастной любви.
Блумберг запнулся, не решаясь задать естественный в данной ситуации вопрос, но в конце концов сдался:
— И кто же она?
— Не знаю, — ответила Сара. — Он не говорит. Он вообще стал очень скрытный. В детстве у него от меня тайн не было. Мы дружили семьями. Я была ему почти как родная сестра.
— Но если я правильно понял, она его не навещала?
И снова супруги переглянулись. Почему Блумберга так интересует, кто посещал Майкла в больнице, было для них загадкой.
— Во всяком случае, нам об этом неизвестно, — сказал Майкл, — но почем знать, кто приходил к нему в палату, пока нас не было?
Блумбергу было хоть и боязно, но интересно поговорить на эту тему, однако время поджимало. Скоро вернется Сауд. И он вкратце обрисовал непростую ситуацию, в которой оказался его помощник: ему срочно нужно в Каир, повидать больного родственника. Не могли бы супруги Корк взять его к себе в группу? Естественно, расходы Блумберг оплатит. Мальчик — идеальный спутник, молчаливый, но если его разговорить — необычайно умен, похоже, знает наизусть сотню английских стихов. У него в Иерусалиме был учитель.
Супруги Корк, как и ожидал Блумберг, оказались людьми добрыми и отзывчивыми. Они обо всем позаботятся. Блумберг может на них положиться целиком и полностью.
Однако где же Джойс? Неужели охладела к бедняжке Бобби Киршу? И почему так быстро? Хоть бы цветочков принесла больному, даже на это ее не хватило, думал Блумберг. Может, это он во всем виноват? Вытравил из нее все чувства, и ее опустошенное сердце не способно больше любить?
Еще пара глотков арака — и вопросы эти исчезли сами собой. Майкл Корк болтал не умолкая, и Блумберг пытался, насколько был в состоянии, понять по его честному и добродушному пересказу, какова ситуация в Палестине. Не прошло и часа, как Блумберг успел и влюбиться в Сару Корк — и разлюбить ее. К тому времени как вернулся Сауд с двумя бутылками дешевого красного, Блумберг едва шевелил языком, но все же их познакомил. Пьян, не пьян, но он не подведет мальчика. И он собрался с мыслями и изложил свой план. Супруги Корк будут ангелами-хранителями для Сауда по пути в Каир. А что до Блумберга, то он со своей картиной возвращается в Иерусалим.
— Когда увидите Бобби, — сказала Сара, как будто даже сомнений быть не могло, что Блумберг, так интересовавшийся «посетителями», заглянет к ее брату, — передайте ему привет и скажите, что мы скоро вернемся.
Она поднялась, отряхнула с платья песок.
— Как хорошо, что мы встретились! Когда будете в Англии, надеюсь, вы навестите нас. А может, увидимся в Иерусалиме на обратном пути.
Блумберг встал и, покачиваясь, шагнул к ней. Сара не ожидала, что он ее обнимет, но он обнял.
«Баржи на канале»: унылые посудины тянулись, толкаясь, по темной воде. Блумберг, сам не зная зачем, спустился с крутого берега, с альбомом в руке. Снял ботинки и носки и сел на набережной, сунув ноги в прохладную воду.
— И вашу жену, — добавил Майкл Корк. — Надеюсь ее тоже увидеть.
— Да, — ответил Блумберг. — Мою жену.
Скоро два месяца как Джойс колесит по округе, развозя ящики, которые выдает ей человек из Хайфы. За это время она не раз видела, правда только при лунном свете, и благоухающие апельсиновые сады Петах-Тиквы, и скученные виноградники Ришон-ле-Циона — ив каждое из этих мест, где растят фрукты и делают вино, доставляла свой смертельный груз: оружие и патроны. Она выучила чуть не наизусть изрезанную береговую линию от Тель-Авива до Яффы, знает и силикатную фабрику первого, где по дюнам бредут верблюды с кирпичами на горбе, и узкую, с пестрыми товарами, базарную улицу второго. На окраинах Яффы, где ее поселили в еврейском квартале в крошечном домике с балконом, она прекрасно знала, в каком