не было, однако ж пушки молчат, и саперные работы прекращены. Что это значит?
— Дай Бог, дай Бог…
— А вот вам вместо здешней бурды. Нет, и в госпитале винишко неплохое, но по сравнению с тем, что в бурдюке, — помесь кислятины и ослиной мочи, это вы уж мне поверьте! Старый Грин за свою длинную никчемную жизнь выхлебал достаточно этого пойла, чтоб в преддверии гроба начать хоть малость в нем разбираться.
— Фея ты наша, кормилица! — усмехнулся Даукрэй на деда.
— Главное, что и поилица! — ответил тот и ласково улыбнулся.
14
Три дня продолжались тишина и бездействие. Мизак, потерпев повторное поражение у башни Святого Николая, спрятался в своем шатре, никуда из него не выходил и никого не принимал. Слишком позорен был разгром, да еще и принц оказался убит — это в Константинополе вряд ли простят на фоне общей неудачи… Подлую душу раздирали тревога и сомнение. Мизак никак не мог решить, чего же он более страшится — гнева султана или меча крестоносцев. А войско откровенно радовалось передышке и, подобно крестоносцам, отдыхало.
Акандие, словно саранча, носилось по острову, причиняя посильный вред, а прибывший из Алаийе пушечный мастер (бывший начальник Торнвилля во время его турецкой неволи, кстати говоря), уже вовсю колдовал со своими подручными в оборудованной еще мастером Георгом литейне. Этот мастер пытался превзойти немца и отлить нечто невиданно-чудовищное, что сокрушило бы стены ненавистного Родоса.
Наконец, Мизак внезапно собрался с силами и явил себя своим полководцам — злой как черт и вновь готовый к действию.
— Про портовую башню я даже все разговоры запрещаю навсегда! Пробовать взять ее в лоб — только людей и корабли сгубить, попробовали пару раз и хватит! Да сгинет Фрапан с его затеей! Мину под нее тоже не подведешь — скала там. В общем, теперь действуем так: слабейшее звено обороны гяуров — итальянский пост и еврейский квартал. Там и будем штурмовать. А чтобы распылить силы неверных и прикрыть истинное направление нашего прорыва завесой тайны, будем вести обстрел и засыпать ров отовсюду — у нас сил, хвала Аллаху, хватит. Вот так. Башни на участке обороны Италии и Арагона сбиты уже практически наполовину. Торчат, словно гнилые обломанные зубы старика. Ничего, доверим дело артиллерии и минам, спокойно возьмем Родос, который сам свалится в наши благословенные ладони, словно перезрелое яблоко. Скажу даже так — обобьем орудиями все стены и башни Родоса, а затем грянем одновременно везде. Вот тогда и не проиграем!
И визирь удалился, никого не слушая, оставив свой поредевший штаб в недоумении.
— По крайней мере, он заговорил, как пристойно мужу и полководцу, — отметил анатолийский бейлербей, лелея полученную в ночном бою рану.
— С чего бы? — ехидно поинтересовался Сулейман-бей, выпустив в воздух колечко дыма из своего неразлучного кальяна.
Али-бей, желая показать себя умудренным и осведомленным, важно и неспешно изрек:
— Все потому, что большой начальник получил хорошие вести от своего немца! Ждите большой пальбы в полдень!
— То-то я думаю себе, с чего он распетушился! — захохотал анатолиец и в восторге хлопнул себя ладонями по ляжкам. — Значит, дело будет делаться!
— А то… Если оно не будет делаться, то в итоге может дойти и до шелковой петли… Причем для всех, — недовольно изрек Али-бей, словно на самом деле почувствовал ее на своей шее.
И вправду, немец дал о себе знать. Будучи "на выгуле", хотя и под присмотром, он, заранее подготовившись на этот случай, сумел виртуозно обронить свой кошель у ног старого еврея и быстро прошипеть ему:
— Кошель твой, если перешлешь туркам записку, она в нем. Сдашь меня — от магистра не получишь больше, чем могу дать тебе я. А если сделаешь, приходи за добавочным вознаграждением: меня каждый день водят по улицам в этой части города, так что не разминемся. Я узнаю, сделал ли ты дело, по сигналу турок, — с этими словами немец неспешно пошел далее, а ротозейный конвой, как раз занятый перебранкой, ничего не заметил.
Еврей же, сжимая в руках кошель, произнес нараспев вслед немцу:
— Пошел верблюд рогов просить, а ему и уши отрезали… Зачем мне доносить? Сделаю, господин!
И через своего зятя все сделал, тем более что за это обещали добавить вознаграждения.
Мизак-паша получил со стрелой записку, в которой немец сообщал об облегчении своего положения и о том, что он в ближайшие дни постарается выдать ему слабые места крепости и поставить под удар иоаннитские батареи. Требовалось только на следующий день дать в полдень пять залпов подряд, чтобы Фрапан знал о том, что записка попала к адресату.
Вот почему на следующий день ровно в полдень (после полного трехдневного молчания) батарея османов против турецкого поста дала друг за другом пять выстрелов.
На порядок и число залпов, разумеется, никто никакого внимания не обратил — кроме Георга, а затем пушки заговорили по всему периметру крепости. Передышка закончилась, надежды островитян рухнули — кошмар продолжился.
Множество воинов, рыцарей и простых, потянулись прочь из госпиталя, оставляя места для тех, кому они теперь будут более нужны. Среди прочих ушли и англичане — лейтенант "столпа", Даукрэй и Ньюпорт.
Турки, словно трудолюбивые муравьи, поспешно городили палисады и устанавливали на них легкие пушки и кулеврины, дабы их огнем не давать осажденным со стен противодействовать организованной засыпке рва.
Ров и так был наполовину завален трупами вперемешку с камнями, осыпавшимися со стен и башен, но османы вдобавок наволокли туда всего чего ни попадя — и древесины, и плетней, и мешков с песком и новых камней. А вдобавок ко всему этому умудрились ставить меж стеной, с одной стороны, и своими людьми, с другой, дымовую завесу, чтобы не было видно, чем они вообще там занимаются. И наконец, будто завесы было мало, ров заваливали даже ночью, так что довольно скоро он местами был засыпан до "корней" крепостного равелина.
Нечего и говорить, в какое уныние вогнали защитников крепости возобновившаяся стрельба и эти саперные работы, а вскоре для уныния появился еще один повод. Среди попавших в итальянскую стену османских ядер оказалось одно просто необычайной величины, которых ранее не встречалось. Озадаченные итальянцы и их соседи, кастильцы и провансальцы, горестно рассматривали новый османский "привет".
Послали к начальству — оно прислало мастера Георга. Немец, осмотрев ядро, вполне искренне покачал головой — таких орудий при нем у Мизака еще не было. Значит, свято место пусто не бывает: то ли отлили на месте под руководством опытного мастера, то ли с анатолийского побережья привезли — он так и
