XIX
Ксантиппа встретила мужа миролюбиво, хотя он и пропировал всю ночь. Это было странно, противоречило обыкновению. Ксантиппа это понимала и сама постаралась объяснить Сократу столь неожиданную перемену в своём поведении.
— Говорят, что на пиру у Софокла был Перикл и что ты провожал его до дома, — сказала она. — Вот и попросил бы у него какой-нибудь службы для себя, а то мы совсем обнищали.
— В следующий раз попрошу, — пообещал Сократ, но лишь с тем, чтобы прекратить этот тягостный для него разговор. — Попрошусь в стратеги, например, — решил он попугать Ксантиппу.
— Зачем же сразу в стратеги? — возразила Ксантиппа. — Да и никто не возьмёт тебя на такую большую должность. Какой из тебя стратег?
— Очень даже хороший стратег может получиться. Вот и самосский философ Мелисс был отличным стратегом, и Софокл был стратегом. Правда, Мелисс разбил Софокла.
— Хорошо, что не убил, — вздохнула Ксантиппа. — Стратегов часто убивают. Так что в стратеги не просись.
— Ладно, — согласился Сократ, — не буду.
— А вот попросись-ка ты на место Диния, который был сборщиком налогов на Агоре, — посоветовала Ксантиппа. — Такое доходное место, — произнесла она мечтательно, — всегда вдоволь продуктов...
— Да ведь Диния убили, — напомнил жене Сократ. — В стратеги ты мне запрещаешь идти, потому что стратегов на войне часто убивают, а на место Диния советуешь, хотя сборщиков налогов тоже убивают, и совсем не на войне...
Трудно сказать, чем кончился бы этот разговор, если бы у ворот не появился Ллкивиад с друзьями.
— Сократ! — позвал он. — Подойди к нам! Мы принесли тебе подарок!
Сократ вопросительно посмотрел на Ксантиппу: она всегда противилась его встречам с молодыми богатыми повесами.
— Раз подарок — иди, — и на этот раз изменила своему обычаю Ксантиппа.
Алкивиад распахнул плащ и показал Сократу то, что назвал подарком, — это был небольшой кувшин, ойнохойя[107].
— Ты принёс мне вина? — спросил Сократ.
— Только кувшин, — засмеялся в ответ Алкивиад. — Но посмотри, что это за кувшин. На нём изображена корова с телёнком. Видишь?
— Да, вижу.
— И ничего не понимаешь?
— Ничего.
Алкивиад приблизил губы к уху Сократа и прошептал:
— Из этого кувшина Эвангел наливал вино Фидию. Мы нашли кувшин под кучей соломы в камере Фидия. Пустой, конечно. Но это именно тот кувшин. Я хорошо помню его. Раньше мне приносили в нём молоко. Возьми! — Алкивиад сунул кувшин в руку Сократа: — Пригодится.
Шумная толпа молодых людей удалилась вместе с Алкивиадом.
Сократ заглянул в кувшин, понюхал, чем из него пахнет. Пахло вином и прелой соломой. Сократ провёл пальцем по внутренней стенке кувшина. На пальце остался чёрный липкий след. Хотел было попробовать его на язык, но, подумав, не решился, вспомнив о яде, который мог оказаться в кувшине. Рассмотрел рисунок — корову и припавшего к её вымени телёнка. Рисунок был сделан изящно и наверняка принадлежал руке большого мастера. Словом, кувшин был не из тех, какие можно купить у горшечников в любой день на любом рынке. И если уж он запомнился Алкивиаду, то Эвангел помнит его, вне всякого сомнения.
— Что в кувшине? — спросила Ксантиппа. — Неужели этот гуляка догадался принести своему учителю кувшин масла?
— Пока только кувшин, — ответил Сократ. — Масло он принесёт в другой раз, — и добавил, чтоб Ксантиппа не позарилась на пустой кувшин: — Тут рисунок есть, так мне надо перенести его на мраморную плитку.
— Ты получил заказ на новую метопу? — обрадовалась Ксантиппа.
— Да. Ты очень догадлива.
В тот же день Сократ разыскал Гиппократа и спросил его, можно ли по винному осадку на дне кувшина определить, было ли вино отравлено. Гиппократ сказал, что можно, если развести осадок в воде и дать её выпить какому-нибудь очень маленькому животному, например мышке, — для большого животного яда может не хватить.
Кувшин Сократ принёс с собой, а вот мышь пришлось ловить довольно долго. В конце концов им помог Эвангел: купил мышь на рынке у гадалки, предсказывавшей юнцам любовные удачи и неудачи по мышиным внутренностям. О том, зачем Сократу и Гиппократу мышь, Эвангел спрашивать не стал, полагая, вероятно, что она им нужна для тех же занятий, что и гадалке.
Мышь поили через тонкую камышинку. Влили в неё по капле весь раствор. Потом дол го ждали, как он на неё подействует. Мышь осталась жива и бодра в той же мере, как и была.
— Вино не было отравлено, — сказал Гиппократ, — или яд утратил свою силу.
Они оба порадовались за мышонка и отпустили его в сад.
Вторую половину дня Сократ провёл на Агоре. Сначала дремал в мастерской Симона, слушая и не слушая его бесконечные разговоры о предстоящей женитьбе, потом сидел на площади под навесом гончара из Керамика, держал на коленях кувшин, принесённый Алкивиадом, и то ли в шутку, то ли всерьёз продавал его, прося несоразмерно огромную цену. Одни покупатели смеялись и уходили, говоря, что Сократ, вероятно, повредился в уме. Другие оставались, присаживались рядом с Сократом и с любопытством ждали, чем всё это кончится: поколотят ли в конце концов Сократа за его наглость или найдётся сумасшедший, который купит его кувшин. Когда Сократ принялся продавать отдельно кувшин и отдельно нарисованных на нём корову и телёнка, пришёл новый, назначенный вместо Диния сборщик налогов и сказал, что Сократу следует перейти со своим товаром на скотный рынок, поскольку коров и телят на Агоре продавать запрещено.
— А как же быть с кувшином? — спросил Сократ. — Ведь на скотном рынке запрещено торговать кувшинами.
Сборщик налогов, которого звали Эпикл, ответил, что в таком случае Сократу придётся оставить кувшин здесь, на Агоре, а корову и телёнка перегнать на скотный рынок.
— Но ведь я-то один! — возразил Эпиклу Сократ. — Как я могу разделиться на двух Сократов?
— Точно так же, как ты разделил кувшин и нарисованных на нём животных, — ответил Эпикл.
Гончар и все присутствовавшие при этом расхохотались, думая, что Эпикл одержал верх над Сократом.
Смех не смутил Сократа. Он сам рассмеялся и сказал:
— Я согласен. Значит, здесь останется от кувшина то, чем он похож на все другие кувшины, — его кувшинность, а от меня — то, чем я похож на всех других людей. То же, чем этот кувшин не похож на все другие кувшины — вот это изображение коровы и телёнка, — отправится на скотный рынок вместе с тем, чем я не похож на всех других людей. Теперь вопрос: чем же я не похож на всех других людей?
— Своей глупостью, — ответил самонадеянный Эпикл, чем вызвал новый взрыв хохота.
— Значит, всех людей роднит мудрость, а отличает глупость? — спросил Сократ.
— Выходит, что так, — ответил Эпикл.
— Тем и ты отличаешься от всех других людей?
Эпикл нахмурился. Зеваки притихли, ожидая, что он скажет.
— Отвечай! — потребовал Сократ.
— Да, отвечай! — потребовали другие.
— Если мы все отличаемся друг от друга глупостью, то тем самым мы и похожи друг на друга, — нашёл, наконец, что сказать Эпикл.
— Справедливо. Но никто из присутствующих здесь не посылал меня на скотный рынок торговать изображением коровы и телёнка. Только ты один додумался до такого. Вот этим ты по-настоящему и отличаешься от всех нас, Эпикл!
— Попроси у нас что-нибудь за веселье, которое ты нам доставил, — сказали Сократу люди, когда рассерженный Эпикл ушёл.
— Хорошо, — не стал отказываться Сократ. — Налейте мне полный кувшин хорошего вина.
С кувшином вина Сократ пришёл к Периклу. Пришёл не один, а вместе с Софоклом.
— Что вас привело ко мне? — спросил Перикл, когда Сократа и Софокла впустили к нему.
— Прошёл ровно год с того дня, как умер Фидий, — ответил Сократ. — И вот мы решили помянуть его вместе с тобой, выпив по кружке доброго вина. Я принёс тот самый кувшин, из которого пил в последний час Фидий, — объяснил он, ставя кувшин на стол. — В нём осталась даже часть того вина, которое он пил. Правда, я добавил сюда другого, чтобы хватило всем.
— Хорошо, что вы напомнили мне об этом дне, — сказал Перикл. — Это тяжёлый день. Знать бы тогда, что мы видимся с Фидием в последний раз.
— Кто-то знал, — заметил Сократ.
— Кто? — вскинул брови Перикл.
— Не знаю. Но кто-то знал.
— Возможно, сам Фидий, — предположил Софокл.
— Нет! — резко возразил Перикл. — Я думал об этом. Фидий не мог покончить с собой — он хотел оправдаться. Поэтому и от побега отказался. Позови Эвангела, — приказал он вестовому. — Пусть принесёт кружки.
— И Аспазию позови, — подсказал Сократ. — Она готовила для Фидия это вино.
