Шлем выдержал удар, но голова стала невыносимо тяжелой, стала клониться сама собой, а на глаза пал вязкий туман.
Меч Ирода совершил еще два коротких и слабых тычка, и вдруг пальцы разжались — меч упал куда-то вперед, а Ирод, свесив голову на грудь, повалился на спину. Чьи-то руки схватили его за плечи, он услышал у самого уха сдавленное:
— Держись! — А вслед за этим громкий крик: — Эй, помогите, Ирод ранен!
Его потянули назад, он едва перебирал ногами, потом кто-то схватил его ноги и поднял рывком. И сразу же Ирод увидел небо — белое как полотно, и даже белее. Наверное, туман перед глазами делал его таким. Его несли, потом опустили на землю — она показалась Ироду особенно мягкой. Чье-то лицо заслонило небо — черное от грязи и пота, со сверкающими глазами и перекошенным ртом. Запекшиеся губы пошевелились, и Ирод услышал:
— Ты жив?
Несмотря на слабость и боль в руке и бедре, наконец проявившуюся, он удивился: неужели тот, чье лицо заслоняло небо, сам не видит, что он жив?! Но, удивившись, он испугался: наверное, ему кажется, что он жив, тогда как на самом деле он умер. Собрав все силы, Ирод кивнул и едва слышно прошептал:
— Да.
Лицо исчезло, и чей-то голос проговорил:
— Несите в лагерь.
Его подняли — на этот раз осторожно, без толчков, — сделав всего несколько шагов, опустили опять. Но не положили, а посадили на землю. Тот же самый голос взволнованно произнес над ним:
— Смотри, Ирод, смотри! Это они!
Ирод открыл глаза, но ничего не увидел — тяжелые веки закрылись сами собой. Он попытался снова, но не смог превозмочь тяжести век. И тут он услышал громоподобный крик, слившийся в протяжный вой:
— Барра! — И опять: — Бар-ра!
Это гремел боевой клич римских легионеров, его невозможно было спутать ни с каким другим. Ирод все еще не мог открыть глаз, но уголки его губ дернулись, раздвинувшись в торжествующей улыбке.
5. Свои враги и чужие друзья
Трибун Марк Антоний с двумя легионами подоспел в самую последнюю минуту, ударив по врагу с тыла. Победа Александра казалась неминуемой — идумейские отряды, не выдержав натиска превосходящего противника, стали отступать, раненный в плечо Антипатр сорвал голос, пытаясь приободрить своих воинов. Но центр иудейского войска был смят и расстроен, а Александр все бросал на фланги свежие силы. Если бы не Ирод со своим отрядом, стойко державшим оборону среди впавших в панику воинов (отряд потерял убитыми и ранеными более двух третей своего состава), помощь римлян могла оказаться запоздавшей. Но в ту минуту, когда Ирода вынесли с поля сражения, на равнине показались легионы Марка Антония, уже на марше перестроившиеся в боевые порядки. Они не медля атаковали противника. Солдаты Александра, не ожидавшие нападения да к тому же уставшие после многочасового боя, смешали ряды и, почти не оказав сопротивления, бросились бежать. Римляне и воспрявшие духом идумейцы преследовали бегущих. Чудом спасшийся Александр оставил на поле сражения свыше семи тысяч человек, две тысячи были взяты в плен. Иудейское войско потеряло более восьми тысяч, потери римлян оказались незначительными.
Антипатр, несмотря на рану, преследовал бегущего противника до конца. Когда все закончилось, он подъехал к Марку Антонию и с низким поклоном поприветствовал трибуна, восхваляя его личную храбрость и талант великого полководца. И хотя Марк Антоний запоздал, потому что не выслал вовремя разведку и не знал местонахождения противника, да и наткнулся на поле битвы только случайно, похвала Антипатра и его довольно правильная латынь понравились ему. Он широко улыбнулся и неожиданно обнял Антипатра, не замечая его раны и причинив ему такую боль, что Антипатр едва не лишился сознания.
Марк Антоний был высокого роста, крепкого сложения, черты его лица были одновременно и нежными и мужественными. Взгляд открытый, движения порывисты, голос громкий. Этот человек, казалось, не умел разговаривать шепотом.
— Мы устроим пир и отметим нашу победу, лишь только соберут убитых и раненых, — заявил он, наконец-то разжав руки и отпуская Антипатра. А тот, превозмогая боль, почтительно улыбнулся и в свою очередь пригласил римского трибуна в свою палатку. Ничего подобного он не посмел бы сказать Помпею Магну, но Марк Антоний, во-первых, был всего лишь трибуном у наместника Сирии Авла Габиния, а во-вторых, показался Антипатру человеком простым и открытым.
Он не ошибся — Марк Антоний легко принял предложение и даже попытался снова обнять Антипатра, от чего тот, указывая глазами на кровоточащее плечо, вежливо уклонился.
— Хорошо, — кивнул Антоний, — иди, я скоро буду.
Антипатр отправился в свой лагерь и сначала навестил сына, о ранении которого был уже извещен. Ирода он нашел на преторской площадке. Тот полулежал в походном кресле, бледный, осунувшийся, но уже пришедший в себя. Он даже попытался встать навстречу отцу.
— Я восхищен тобой, Ирод! — проговорил Антипатр, обнимая сына значительно осторожнее, чем только недавно Марк Антоний обнимал его самого. — Если бы не ты, все бы мы остались лежать на этом поле. Как твои раны?
— Царапины, — ответил Ирод, вызвав благодарную улыбку отца (Антипатр никогда не обращал внимания на собственные раны и не любил, когда кто-либо говорил о своих). — Но ты, отец, кажется, ранен серьезно.
Антипатр не счел нужным обсуждать такие пустяки, однако позволил бывшему при войске врачу перевязать плечо.
Когда врач закончил, Антипатр кивнул Ироду:
— Если ты можешь идти, то пойдем со мной — нужно дать свободу нашим благородным пленникам.
Ирод, стараясь не хромать, отправился вместе с отцом к палатке первосвященника. Палатка была окружена плотным кольцом идумейских воинов под командой начальника телохранителей Антипатра. Начальник телохранителей вышел им навстречу.
— Ну что? — спросил Антипатр. — Как они?
— Первосвященник и Малих сидели тихо, — вполголоса ответил тот, — а Пифолай пытался размахивать мечом, пришлось его урезонить.
— Ты не причинил ему никакого вреда?
Начальник телохранителей чуть заметно пожал плечами, ответил с самым невинным видом:
— Я приказал связать его, так ему удобнее было дожидаться твоего прихода.
— Дожидаться моего прихода, — проворчал Антипатр внешне недовольно, но улыбаясь внутренне. — Пусть его развяжут. Нехорошо так обращаться с отважным иудейским полководцем.
Начальник телохранителей сделал знак, и двое воинов быстро вошли внутрь палатки. Всего через несколько мгновений они появились вновь, а вслед за ними выскочил Пифолай и прокричал, наугад тыкая пальцем в стоявших рядом с входом солдат:
— Ты, и ты, и ты, и ты!.. Все вы, я запомнил вас… Все вы у меня будете жестоко наказаны!
— Не утруждайся, доблестный Пифолай, — мягко произнес Антипатр, — все, кто проявил в отношении тебя недостаточно почтения, будут наказаны мной. Я уже распорядился.
— Что? — только теперь заметив Антипатра, вскричал Пифолай, потрясая руками, на которых явственно проступали багровые следы от веревки, — И это ты считаешь недостатком почтения? Они посмели… Они посмели!..
— Больше никогда не посмеют, — спокойно сказал Антипатр.
Пифолай подбежал к нему, чуть загребая песок площадки своими коротенькими кривыми ногами, проговорил, брызгая слюной, с побагровевшим от гнева лицом:
— Ты еще вспомнишь меня, Антипатр, проклятый идумей! Ты еще будешь…
Антипатр не дал ему договорить — он резко поймал его руку возле запястья и крепко сжал. Пифолай невольно вскрикнул от боли, дернулся раз, другой, но руку освободить не сумел.
— Да, я идумей, — выговорил Антипатр сквозь плотно сжатые зубы, — и сын мой, — он кивнул на Ирода, — идумей тоже. Но за Иудею я пролил столько крови, что смогу утопить в ней любого правоверного иудея, а то и двух правоверных. Но я сейчас не об этом, — Антипатр выпустил руку Пифолая, и тот невольно сделал два коротких шага назад, — а о том, что, идумей я или нет, я пока остаюсь твоим начальником, и ты будешь подчиняться моим приказам, а не кричать на весь лагерь о моем мнимом предательстве. Если ты не желаешь подчиняться, уходи, я не держу тебя и не стану преследовать.
Но если останешься, я буду жестоко пресекать всякую попытку неповиновения. Ты понял меня? Решай.
Пифолай ничего не ответил, потирая руку и глядя в землю, он отступил в сторону. В ту же минуту из палатки вышел осторожный Малих, неопределенно кивнул Антипатру, спросил как о чем-то самом обыденном:
— У тебя хорошие вести?
Но Антипатр словно не услышал его — он шагнул к палатке, где на пороге наконец показался первосвященник, настороженно посмотревший сначала в одну, потом в другую сторону и только затем на Антипатра. Антипатр встал на одно колено и низко склонился перед первосвященником. В торжественных выражениях он объявил ему о полной победе над мятежниками, возложив на себя вину за то, что не удалось пленить Александра. Еще он добавил, что победу принес иудейскому войску хитроумный план первосвященника, который он, Антипатр, почтительно исполнил. Еще он сказал о решающей помощи римлян и о том, что трибун Марк Антоний пожелал посетить их лагерь и лично приветствовать первосвященника Иудеи.
