Скоро я наткнулась на мистера О’Фланагана, который вытащил клетку с Полли наружу, чтобы они оба могли подышать воздухом. Мистер О’Фланаган стоял на крутом берегу прямо над колёсами плотины, удовлетворённо попыхивая сигарой, и поглядывал на реку поверх своего внушительного животика. Полли распушил хохолок и злобно уставился на меня.
– Дедушку видели? – выкрикнула я, задыхаясь.
По лицу мистера О’Фланагана было понятно: нет, не видел.
– Что случилось? – встревожился он.
Я кинулась через дорогу в редакцию газеты, рывком распахнула дверь и ввалилась в контору. Мэгги Медлин сидела за коммутатором и ела сандвич. Кажется, я её напугала.
– Дедушку не видели?
Она чуть не подавилась.
– Сегодня не видела. А что случилось?
Я стремительно развернулась и упёрлась прямо в живот мистера О’Фланагана. Оказывается, он шёл за мной.
– Кэлпурния, что стряслось? Кто-то заболел?
– Вызвать доктора? – спросила Мэгги.
Я пыталась обойти мистера О'Фланагана справа, проскользнуть слева, но он оказался проворнее. Даже странно для такого толстяка. Он схватил меня за плечи и потряс.
– Кэлпурния, что с тобой? Ты заболела? Кто заболел?
Я едва переводила дыхание. Сил больше нет. Всё. Надежды рухнули. Никому я не нужна. Раньше мы всегда были вместе. А теперь… Как так получилось? Почему я не боролась? Где же он сегодня, в этот великий день? Я всегда могла его отыскать, а сегодня почему-то не могу. Собирает коллекцию в новом, незнакомом месте? Там, где мне его не найти. В секретном месте. Только для него одного. Без меня.
Вопрос для Дневника: почему? Ответ: потому что ему надоела Кэлпурния и хочется побыть одному. Он устал с ней нянчиться. Так, Кэлпурния? Так? Точно?
– Нет, сэр, никто не заболел, – только и сумела я выдавить.
В голове засела страшная мысль. Не мелькнула ли на дедушкином лице тень неудовольствия, когда я на днях заявилась в библиотеку и помешала ему читать? А может, мама с папой с ним побеседовали? Сказали, что он оказывает на меня дурное влияние, и посоветовали переключиться с внучки на внуков? А печальная история с потерянным горошком? Конечно, я его в конце концов обнаружила, но простил ли меня дедушка за то, что я была такой дурой и умудрилась потерять место находки? Почему он похваливал мои попытки научиться вязать и готовить, когда мама накинулась на меня с домашними делами? И не утешил, увидев «Науку домоводства». Он всегда знал: настоящая наука не для меня. И вот домашняя западня захлопнулась навсегда. Я разрыдалась.
– Господи, детка, что с тобой? – мистер О’Фланаган неуклюже погладил меня по голове. – Ну, ну, не плачь. Я отведу тебя домой к мамочке.
– Спасибо, мистер О’Фланаган, со мной всё в порядке, – прорыдала я в ответ.
– Ты уверена? Выглядишь неважно.
Он вдруг помрачнел.
– К тебе… к тебе кто-нибудь приставал?
– Нет, ничего такого, я просто ищу дедушку.
Кажется, я его не убедила. Я достала платок из кармана фартука, платок моментально промок насквозь. Я плакала и никак не могла остановиться.
– Возьми, – мистер О’Фланаган протянул мне свой носовой платок. – Тебе он сейчас нужнее. Можешь оставить себе. А теперь пойдём домой к маме.
Он не оставит меня в покое, пока я не перестану плакать. Я высморкалась и с невероятным усилием постаралась взять себя в руки.
– Всё нормально, мистер О’Фланаган. Я пойду домой. Спасибо. До свидания.
Неохотно он отпустил меня. Я выбралась на улицу и потащилась домой.
Дедушка дал мне сочинение мистера Дарвина. Дал мне возможность совсем иной жизни. Ни то ни другое, оказывается, не имело значения. Мне остаётся только «Наука домоводства». Какая же я жалкая дура. Пусть все вступают в новый век, да только моя ничтожная жизнь от этого не переменится. Моя жалкая, ничтожная жизнь. Пора бы уже понять. Слёзы снова брызнули фонтаном. Платок мистера О’Фланагана промок от слёз и соплей. Оставался последний вопрос для Дневника, а потом я его закрою навсегда: что в телеграмме? Да? Нет? Дедушке придётся ответить. Я его заставлю. Он просто обязан мне сказать.
Я вытерла лицо последним сухим уголком платка мистера О’Фланагана и обернулась. Он по-прежнему смотрел мне вслед. Присматривал, чтобы я добралась до дома. Старался казаться спокойным. Хоть кому-то есть до меня дело.
Он следил за мной до угла. Я постаралась взять себя в руки, чтобы избежать дальнейших расспросов.
Мама и миссис Пертл всё ещё в гостиной. Мама разливает чай, Виола в свежем белом переднике как раз вносит лимонный кекс на серебряном блюде. Мистер Флеминг с чашкой из парадного сервиза на коленях, у ног – почтовая сумка. Кажется, он твёрдо решил не двигаться с места, пока не узнает, что написано в единственной в его жизни телеграмме из Вашингтона.
Мама подняла голову.
– Кэлпурния, что с тобой? Нашла дедушку?
– Со мной ничего. Нет, не нашла.
– Простите, мэм, – вмешалась Виола. – Мне кажется, капитан Тейт в сарае на заднем дворе.
Виола упорно не желала называть место, где работает дедушка, ни лабораторией, ни хижиной, где раньше жили рабы.
В сарае? То есть в лаборатории?
Мама нахмурилась.
– Я была уверена, что он отправился на реку. Кэлпурния, сходи за ним. Мы не можем заставлять мистера Флеминга ждать весь день.
– Не беспокойтесь, мэм, – возразил телеграфист и слегка подтолкнул свою чашку по направлению к чайнику.
Не на реке?
– Хотите ещё чаю, мистер Флеминг?
– Спасибо, мэм, не откажусь.
Он не ушёл на реку без меня. Он пошёл без меня в лабораторию.
– Кэлпурния! Ты меня слышишь? Ступай приведи дедушку. Миссис Пертл, попробуйте кусочек кекса. Очень вкусный, у Виолы свой особый рецепт.
Я растерянно кивнула.
– Сейчас приведу.
Я прошла через кухню. Виола занималась ужином.
– Что случилось? Как-то ты странно выглядишь.
– Просто не выспалась.
Я намочила платок мистера О’Фланагана под струёй холодной воды. Прижала к лицу.
– Я вообще странная, – пробормотала я сквозь ткань платка. – Поэтому так и выгляжу.
– С чего это ты? – Виола повысила голос, потому что как раз закипел чайник.
Я утёрлась концом полотенца, погляделась в надтреснутое зеркало на задней двери. Лицо красное, опухшее, но взгляд уже не такой безумный. Я внимательно всматривалась в своё отражение. Кто я – надоедливая девчонка, пристающая к взрослым, или идиотка, делающая слишком поспешные выводы?
– Как ты считаешь, Виола, кто я – дура или надоеда?
– Ну, про тебя много чего можно сказать, детка. Но ты явно не дура. И совсем не надоеда. Ничего подобного.
– Ты серьёзно?
– Брось пороть чепуху.
– Виола, это важно.
– Ничего подобного, – твёрдо сказала она и вернулась к готовке.
Я смотрела на её узкие плечи и крепкие руки. На Виолу можно положиться, и вкусная еда тут ни при чём. Виола никогда меня не обманывала. И сейчас не обманывает. Я подошла сзади и обняла её за талию. Как в первый раз ощутила, какая она худенькая, косточки как у птички. Как только в таком маленьком теле помещается такая большая душа?
– Иди уже, – проворчала Виола. – Некогда мне с тобой.
– Слушаюсь, мэм!
И ворчит как всегда! Это меня окончательно успокоило.
– Сколько можно повторять: какая я тебе мэм? Не смей звать меня «мэм» в этом доме, – крикнула она мне вслед.
Дворовые кошки разлеглись на заднем крыльце. Пробралась мимо них и потащилась в лабораторию. Ноги – как свинцовые гири. Короткая дорога заняла целую вечность.
Я откинула занавеску из мешковины в дверном проёме. Он сидел в продавленном кресле и разглядывал колбу с какой-то жидкостью на столе. Взгляд непроницаемый.
– Дедушка, пришло!
– Пришло?
– Известие о нашем Растении.
Он молчал.
– Телеграмма из Вашингтона.
Он поднял глаза к потолку и спокойно спросил:
– Ну и что там?
Я просто остолбенела.
– Не знаю, не читала. Телеграмма адресована вам.
– Бог с тобой, Кэлпурния! Мы же коллеги. Работаем вместе. Могла бы и прочесть.
Я кивнула, не в силах произнести ни слова.
– Когда получаешь телеграмму из Вашингтона, надо выглядеть соответствующе.
Он поднялся, одёрнул потрёпанный сюртук. Потом пригладил мне волосы и поправил бант.
– Готова?
Я снова кивнула. Он протянул руку.
– Пошли?
Я взяла деда за руку, и мы молча двинулись к дому. Почти дошли до заднего крыльца, когда я остановилась.
– Подождите, дедушка.
– Что, Кэлпурния?
– Может, лучше войти через парадную дверь? – мой голос задрожал. – Как вы думаете?
– Ты совершенно права.
