– Пошли?
Я взяла деда за руку, и мы молча двинулись к дому. Почти дошли до заднего крыльца, когда я остановилась.
– Подождите, дедушка.
– Что, Кэлпурния?
– Может, лучше войти через парадную дверь? – мой голос задрожал. – Как вы думаете?
– Ты совершенно права.
Мы медленно обошли вокруг дома. Миновали окно гостиной. Три головы удивлённо повернулись нам вслед. Я замечала каждую мелочь. Лилии поникли до земли, на кустах индийской сирени потрескалась кора, в небе кучерявились облачка.
Даже в воздухе чувствовалась торжественность момента. Меня пробирала дрожь. Сердце бешено колотилось в груди. Рука в руке, поднялись мы по широким ступеням веранды, дедушка открыл передо мною дверь и с поклоном пропустил вперёд.
– Капитан Тейт!
Мистер Флеминг вскочил и вытянулся по стойке смирно.
– Рад видеть вас, сэр. Вам телеграмма из самого Вашингтона. Из округа Колумбия, сэр.
– Спасибо, мистер Флеминг. Премного благодарен.
– Я подумал, что это может быть важно, и сразу же поспешил сюда.
– Благодарю вас, мистер Флеминг.
– Не смог доверить телеграмму никому из разносчиков.
– Спасибо, мистер Флеминг.
– Не поймите меня неправильно, они хорошие ребята, иначе я не стал бы держать их на службе, но иногда они могут отвлечься, вот я и решил…
Тут вмешалась мама:
– Мистер Флеминг, может, вы наконец отдадите телеграмму капитану Тейту?
– Да, мэм, конечно, мэм.
Он запустил руку в сумку и извлёк телеграмму.
– Вот она. Из самого Вашингтона. Да, сэр. Не ближний свет.
Миссис Пертл легонько вскрикнула и схватилась за грудь. Мы все смотрели на конверт как загипнотизированные. Дедушка выступил вперёд, и телеграфист отдал ему конверт.
– Благодарю за труды, мистер Флеминг.
Дедушка пошарил в жилетном кармане в поисках монетки, но телеграфист её отверг.
– Я не приму от вас вознаграждения, капитан Тейт. Нет, сэр. Всегда к вашим услугам, сэр.
Он лихо отдал честь и прищёлкнул каблуками.
– Очень любезно с вашей стороны, – отвечал дед и, увидев, что мистер Флеминг всё ещё стоит навытяжку, скомандовал: – Вольно.
Это слегка разрядило обстановку. Мы смотрели на дедушку, дедушка смотрел на телеграмму.
– Ещё раз спасибо, мистер Флеминг! До свидания, дамы!
Дедушка отвесил поклон маме и миссис Пертл. Зажав телеграмму в руке, он повернулся и вышел. Мы, все четверо как один, так и застыли с открытыми ртами. Возмутительно! Несправедливо! Такая телеграмма раз в жизни бывает, и мы не узнаем, что в ней? Невыносимо! Как дедушка мог так поступить с нами? Особенно со мной.
– Кэлпурния, – позвал он из коридора, – ты идёшь?
Секунду я не могла двинуться с места, потом, собравшись с силами, рванула за ним – и плевать на хорошие манеры. Я догнала его у двери в библиотеку. Дедушка молча отпер дверь, и мы вошли. Камин не горит, в комнате зябковато. Зелёные бархатные портьеры раздвинуты, чтобы впустить неяркое зимнее солнце. Дедушка садится за стол. Смотрит торжественно и одновременно нетерпеливо.
– Принеси-ка лампу.
Дрожащими руками я зажигаю лампу. Что, если ответ – «нет»? Кто мы тогда? Выживший из ума старик и глупая девчонка. А если да? Мы станем знаменитыми? Известными? Нас ждёт успех? Нас причислят к бессмертным? Что лучше – знать или не знать? Он всё равно меня не разлюбит. Правда ведь? Я сидела на верблюжьем седле и мечтала, чтобы дедушка вообще не читал телеграмму.
Он внимательно рассмотрел белый конверт. Взял нож из слоновой кости и аккуратно вскрыл конверт. Телеграмма – просто сложенный лист бумаги. Дедушка протянул его мне.
– Прочти вслух, дитя моё.
Руки трясутся. Разворачиваю и читаю, запинаясь на длинных словах.
Уважаемые профессор Тейт и мисс Тейт! Мы, члены Комитета по систематике растений Смитсоновского института, рады сообщить, что после долгих исследований и тщательной проверки мы пришли к выводу, что вы выделили новый, ранее неизвестный вид горошка. Класс Dicotyledon; порядок Fabales; семейство Fabaceae; род Vicia. Как правило, виду присваивается название по имени того, кто первым его описал, или любое название по его выбору, если только это название уже не используется. Можем ли мы, в согласии с обычными правилами систематики, порекомендовать название Vicia tateii? Вы, впрочем, можете предложить иное название. Выбор за вами. Институт поздравляет вас с замечательным открытием. С научным приветом, всегда ваш, et cetera, Генри С. Лариви, Председатель Комитета по систематике растений.
Я бережно сложила листок и подняла глаза на деда. Он сидел совершенно неподвижно и смотрел в пространство. Надо срочно что-нибудь сказать, но что? В комнате было тихо, только вдалеке выла собака. Это Матильда демонстрировала свой уникальный переливчатый зов. Странно, что в такую минуту я обратила внимание на собаку. В кухне грохотали кастрюли, хлопнула деревянная рама сетчатой двери, два брата устроили потасовку в прихожей. Из гостиной послышались звуки фортепьяно – простой, привязчивый мотив. Это Гарри засадили сыграть гостям. Музыка вернула дедушку обратно на землю. Какой у него грустный, задумчивый взгляд.
– Да, – произнёс он.
– Да? – я не знала, что ещё сказать.
Через минуту он продолжил:
– Это Шопен. Всегда любил эту вещь. Знаешь, Кэлпурния…
Он замолчал.
– Да, дедушка?
– Знаешь…
– Да, дедушка?
– Всегда любил. Больше всего остального.
– Я не знала.
– Называется «Капли дождя».
– Я этого не знала.
На заднем крыльце Виола звонила в колокольчик. Скоро она ударит в гонг в прихожей.
Дедушка не обратил внимания на призыв к ужину.
– Остаётся решить одно – как прожить недолгий срок, который нам выпал.
Интересно, почему он ничего не говорит о телеграмме? Жалко, что сейчас зазвучит гонг. Ужин – это просто ужин. Ужин может и подождать. По правде говоря, мы имеем право сидеть тут хоть до завтра. Я оглядела библиотеку. Книги, броненосец, заспиртованные животные.
– Дедушка!
– Что?
– А телеграмма?
– Что телеграмма?
– Ну…
Виола ударила в гонг. Всегда не вовремя. Ненавижу!
– Ты хочешь что-нибудь спросить?
– Нет, – тихо сказала я, – наверно, ничего.
– Что тебя беспокоит?
– Ничего, но…
– В мире так много вещей, которые надо узнать, а нам отпущено так мало времени. Я уже стар. Думал, вообще не доживу.
Я подошла к нему. Хотела отдать телеграмму, но он возразил:
– Оставь у себя. Вложи в Дневник.
Я сунула листок в карман передника и обняла дедушку. Он тоже меня обнял и поцеловал. Мы немножко постояли, прижавшись друг к другу, пока не раздался неотвратимый стук в дверь.
Я-то надеялась на праздник. Флаги, угощение, конфетти. Я ждала, что нас будут носить на руках. Но дед не сказал ни слова. Весь ужин я сидела ни жива ни мертва. Что со мной не так? Почему я не радуюсь в счастливейший день моей жизни? Да и в жизни дедушки тоже.
Мама то и дело поглядывала на деда, улыбалась, поощрительно кивала, стоило ему поднять голову от тарелки. Предоставляла ему все возможности рассказать о редкостном известии. Но он только еду себе подкладывал. Перешёптывание, понимающие взгляды – братья поняли, что дело нечисто.
Ужин заканчивался. Сан-Хуана убирала десертные тарелки. Дедушка подошёл к буфету и плеснул себе добрую порцию портвейна. Он поднял стакан и подождал, пока все не успокоятся и не посмотрят на него. В бокале отразился свет свечи, и рубиново-красный отблеск пробежал по дедушкиной бороде.
Он посмотрел на сидящих за столом, потом повернулся в сторону кухни и позвал Виолу. Она нахмурилась и поспешила в столовую, на ходу вытирая руки о фартук.
– Леди и джентльмены! – дедушка отвесил общий поклон. – Разрешите предложить тост. Произошло знаменательное событие. Сегодня я получил телеграмму из Вашингтона. Смитсоновский институт извещает меня и Кэлпурнию, что мы открыли новый вид горошка. Доселе неизвестный. С этого момента он будет называться Vicia tateii.
– Замечательно! – отозвался папа.
Мама озадаченно разглядывала деда, потом повернулась ко мне.
Гарри сказал:
– Дедушка, вы вписали наше имя в историю.
– Ты выиграла приз, Кэлли? – спросил Джим Боуи. – А какой?
– Наш приз – упоминание в научных трудах.
– В каких трудах? Что это значит? Мы их увидим?
– В один прекрасный день увидишь, Джей Би.
Папа начал аплодировать, остальные подхватили, захлопали в ладоши, прокричали: «Ура!» Этого я и ждала и немного повеселела, но не так сильно, как вы, наверно, подумали. Папа подошёл к буфету, щедро налил себе портвейна и спросил:
