— Кирилл! — пронзительно закричала Аннушка и бросилась к нему. — Не бей его! Не бей!
Она потащила его на берег, обняла и тут же отпрянула:
— Какое у тебя лицо!..
— Он достал меня! — чужим, звенящим голосом сказал Кирилл. — Скотина! Хамло!
Шило встал на ноги, качаясь, выбрел из воды — костлявый, грязный, всклокоченный, подхватил свою одежду.
— Ну с-суки! — сквозь зубы прокричал он. — Приду и спалю! Всех спалю!
Ерашовы и Аристарх Павлович, прибежавшие на берег, стояли молча. Напрашиваясь на кулак, Шило остановился перед ними, плюнул под ноги.
— Поняли, буржуи?! Всех!.. Мне терять нечего! Я вас не боюсь!
И всхлипывая, прижимая к груди одежду, побежал по аллее.
— Его же никто не обидел! — возмущенно проговорила Вера. — Ну почему он — такой? Что мы ему сделали?
— Любил он бабушку Полину, — мрачно пробасил Аристарх Павлович, набрасывая пиджак на плечи Валентине Ильинишне. — Вот теперь страдает.
— Но мы-то при чем? — Вера чуть не плакала от обиды.
— Никто ни при чем, — пропел Аристарх Павлович. — Плохо ему, вот и забуянил…
— Нужно помириться с ним, — заявил старший Ерашов. — Завтра же позвать его и помириться.
— С этим дерьмом? — взвинченно бросил Кирилл. — Да его на выстрел…
— Молчи! — оборвал Алексей. — Не будем начинать жизнь с ненависти. Если он умеет любить, значит, не конченый человек.
— Да вы посмотрите на его рожу — кретин! — отпарировал Кирилл. — Натуральный!..
Аннушка прикрыла ему рот ладонью и тихо сказала:
— Ты смелый и отважный рыцарь, но мне почему-то стало страшно…
Шило испортил весь вечер, и окончание поминок получилось каким-то нервным. Вера боялась, что Шило ночью придет и подожжет дом, к тому же Аристарх Павлович рассказал, что пасынок Безручкина уже один раз поджег свинарник и гараж. Поэтому решено было по очереди отдежурить эту ночь, чтоб Шило не совершил новую глупость. Кириллу выпало стоять на посту с двух до четырех, и потому он уснул лишь в пятом часу, а когда проснулся, обнаружил, что Аннушки нет, что она утром пошла с Олегом в церковь. И это обстоятельство как-то неприятно поразило Кирилла: выходило, что она заранее договорилась с братом, но ничего об этом не сказала. Вчерашняя злость на Шило улеглась — что взять с идиота? — но возникла новая, теперь на брата и Аннушку. Правда, она была иная и скорее напоминала недовольство, однако скребла душу еще острее. К тому же старший Ерашов подзавел, дескать, проспал невесту.
— Братец, — буркнул в ответ Кирилл. — На ходу подметки рвет…
Аннушка вернулась часам к двенадцати, в приподнятом настроении и какая-то просветленная. Тихо подошла к Кириллу, обняла и замерла. Олег принес какой-то пакет, перевязанный бечевкой, и нехотя удалился в дом.
— Мы в церкви были, — сказала Аннушка. — Всю службу отстояли. Потом сходили на могилу Варвары Николаевны, а потом поехали на кладбище к Полине Михайловне, завтрак ей отнесли. И там встретили Шило. Он ночевал у могилки. Мы с ним очень хорошо поговорили и помирились. Он у всех просил прощения, и у тебя тоже. Ты его простишь?
— Уже простил, — сказал Кирилл, чувствуя, как расслабляется душа и недавнее глухое недовольство становится смешным и даже стыдным.
— Потом мы зашли в загс и перенесли регистрацию, — продолжала она. — И заказ в таксопарке сняли, неустойку заплатили…
— Когда же теперь я на тебе женюсь? — спросил он.
— Двадцатого августа…
— Что? — Он засмеялся. — Мне двадцать пятого — в часть! Это шутка?
— Нет, Кирилл, — серьезно сказала Аннушка. — Девятнадцатого будет сороковой день, а двадцатого мы поженимся.
— И я со свадьбы сразу в танк, да?
— Раньше никак нельзя, — заверила она. — Мы со священником говорили… И двадцатого же нас с тобой обвенчают.
Он взял ее на руки, унес к озеру и там сел на мостки.
— Боюсь тебя потерять.
— Это мне нравится, — в ухо ему прошептала Аннушка. — Но я никуда не денусь. Прогонять меня будешь — не уйду.
— Почему?
Кириллу хотелось ее признания в любви, и он чувствовал, что Аннушка может это сделать. Просто и вдруг сказать — «Потому что люблю тебя»…
Но она подумала, потрепала его за нос и сказала:
— Привязалась к тебе, к твоей семье. Без вас уже не смогу жить. Ты, конечно, самый вздорный, гадкий и противный из всех парней и вообще солдафон. Но мне с тобой хорошо.
— Я тебя брошу сейчас в воду, — пригрозил он. — Сроду не встречал такой самоуверенной и назойливой девицы.
Она засмеялась:
— Милые бранятся — только тешатся!
— Аннушка, давай тогда вместе… — он запнулся, потому что чуть не брякнул «спать». — Давай жить в одной комнате!
— Ты хочешь в одной комнате?.. Но это будет мучительно. И тебе, и мне.
— Мне приятно мучиться, — прошептал он.
— Мазохист проклятый! — Она дернула его за волосы, потрепала, помотала ему голову. — И так приятно?
— Приятно!
— Тогда переселяйся ко мне. Я привыкла в комнате Полины Михайловны. Там ее душа витает, — Аннушка вздохнула. — Но если ты станешь приставать ко мне — убью.
— Понял! — дурашливо крикнул он. — До свадьбы ни капли, после свадьбы — хоть ложкой.
— Пошляк! — Она стукнула его по голове. — Ну когда я тебя отучу от солдатского юмора?
— Ничего не поделать: серость шинелей — серость умов!
— Тебе нужно окреститься, Кирилл, — серьезно сказала Аннушка и села рядом, скинула босоножки и опустила ноги в воду. — Ты подготовься сам, настройся, это необходимо. Я тебя не тороплю и не заставляю. Ты должен сам созреть.
— А ты сама созрела? — спросил он.
— Сама, — призналась она. — Мне захотелось опоры. Вдруг стало страшно жить… Мне кажется, весь ужас современной жизни — Божий Промысел. По Его воле нами правят злобные политики и нечистоплотные люди. Мы увидим мрак и потянемся к свету. И найдем дорогу к храму.
— Чувствую влияние моего братца, — заметил Кирилл.
— Это случилось до него, — возразила Аннушка. — Я заметила, ты относишься к нему… несерьезно, что ли. Конечно, он очень оригинальный молодой человек, но искренний и глубокий.
— Не, понимаю его, — признался он. — И потому в искренность не верю. Игра какая-то…
— Не понимаешь, потому что не знаешь его. — Аннушка поболтала ногами в воде. — Он рассказал о своей жизни…
— Почему тебе рассказал, а не мне, например?
— Не знаю… Два раза отсидел в тюрьме за мячик.
— За мячик? — изумился Кирилл. — Действительно оригинальный молодой человек.
— Представь себе! — Аннушка засмеялась. — На первомайской демонстрации он бросил на трибуны теннисный мячик. Вся партия и вся советская власть упали и поползли. Решили, что это террористический акт. Телохранитель накрыл животом мячик, думал, что граната. Олега сразу поймали и дали пять лет. Телохранителю — орден. Смешно, правда? Вся демонстрация сначала напугалась, а потом каталась от смеха.
— Ну и шутки! — развеселился Кирилл. — И во второй раз опять за мячик?
— Он проделал эксперимент, — объяснила Аннушка. — У власти уже были демократы, и он их проверил на вшивость. Пришел на митинг и снова бросил мячик на трибуну. И все повторилось один к одному. Только митингующие уже не смеялись, а начали бить Олега. Едва милиция отняла… Кирилл, ты бы вот так же смог?
— Аннушка, авантюризм у нас в крови, — заверил он. — Ты убедилась в этом.
— Разве это авантюризм? — сама у себя спросила Аннушка. — Впрочем, похоже…
— Если ты хочешь, чтобы я кинул мячик — пожалуйста! — заявил Кирилл. — Но я бы придумал что-нибудь пооригинальнее.
— Я верю, — она поцеловала его. — И горжусь тобой. И пойду за тобой.
— Пойдешь? Куда скажу?
— Куда скажешь, милый…
— Ловлю на слове! — ухватился он. — После свадьбы поедешь со мной!
— В военный городок? В офицерское общежитие?
— Да! В самые жуткие условия!
— Не поеду! — отрезала Аннушка.
— Вот те раз, тиимать! — подскочил Кирилл. — Куда скажешь…
Аннушка обняла его ноги, изобразила кающуюся.
— В общежитии я жить не могу, ты знаешь. Я хочу, чтобы у меня был дом. А квартиру ты получишь только на сорок пятом году службы.
— Почему на сорок пятом?
— Ну, на сорок четвертом… Хочу жить дома! Не хочу быть бездомной!
— А у мамы нам нельзя поселиться? То бишь у тещи? Три часа на электричке, и я дома…
— У мамы? — удивилась она. — Ты что, больной? Я уехала, чтобы освободить ее, чтобы дать ей возможность пожить в свое удовольствие. Она этого заслужила, и я понимаю ее, как женщину.
— Значит, ты остаешься здесь? — Кирилл поднял ее на ноги, посмотрел в глаза. — В этом доме? С чужими людьми?
— В нашем с тобой доме, — поправила она. — И не с чужими, а со своими родными.
Он понял, что больше не следует нажимать на Аннушку, а чтобы самому не сорваться и не обидеть ее своим откровенным недовольством, Кирилл потянул цепочку на шее Аннушки и достал крестик:
