слова любви из её ротика, занятого рассуждениями о социализме, она упрекнула меня: „Это устаревший буржуазный взгляд на женщину…“ „Да?!“ Я с опаской ответил ей: „Моё уважение к тебе выше всяких слов, и я признаю, что я твой ученик в самых благородных достижениях своей жизни, но я при этом ещё и люблю тебя, и в этом нет ничего плохого“. Я почувствовал, что гнев её испарился, хотя насколько мог заметить, проявления его остались. Когда я приблизился к ней, намереваясь поцеловать, то уж не знаю как, но она догадалась о моём замысле и толкнула меня в грудь, но несмотря на это, я поцеловал её в щёчку. Таким образом, случилось то, чего она остерегалась, хотя она могла серьёзно противостоять этому, и я счёл, что она была согласна. Она невероятная личность, обладающая прекрасным умом и телом, несмотря на озабоченность политикой. Когда я пригласил её прогуляться по саду, она заявила: „С условием, что мы возьмём с собой книгу для продолжения перевода“. Я сказал ей: „Нет, только прогулка ради удовольствия и приятной беседы, а иначе я откажусь от всей идеи социализма!“ Наверное, в самом себе меня больше всего беспокоит то, что я насквозь пропитан духом Суккарийи, так как я всё ещё смотрю время от времени на женщину с традиционной буржуазной точки зрения. Иногда во время отступления назад и упадка духа мне кажется, что социализм для прогрессивной женщины это своего рода очаровательная черта сродни игре на фортепьяно или дани моде. Но вполне допустимо и то, что за тот год, что я и Сусан стали коллегами, она меня сильно изменила, очистив от буржуазности, засевшей глубоко внутри, что весьма похвально!»
— К сожалению, наших товарищей заключают за решётку в массовом порядке!..
— Да, моя дорогая, тюремное заключение становится модой и в военное время, и во время террора, хотя закон не видит ничего плохого в том, чтобы отстаивать свои принципы, если они не сочетаются с призывами к насилию…
Ахмад засмеялся и продолжал:
— Нас посадят за решётку всё равно, рано или поздно, если только не…
Она вопросительно посмотрела на него, и он добавил:
— Если только нас не исправит брак!
Она презрительно пожала плечами и сказала:
— Что заставило тебя думать, что я согласна выйти замуж за такого мошенника, как ты?
— Мошенника?!
Она немного задумалась, затем серьёзно ответила:
— Ты не из рабочего класса, как я! Мы оба боремся с одним и тем же врагом, однако ты не испытывал это на себе, в отличие от меня. Я долго переносила нищету, и её ненавистные последствия затронули мою семью. Моя сестра пыталась этому сопротивляться, но потерпела поражение и умерла. Ты же не… Не из рабочего класса!
Он спокойно ответил:
— Энгельс тоже не был выходцем из рабочего класса…
Она коротко засмеялась, в чём проявилась её женственность, и сказала:
— Как мне называть тебя? Принцем Ахмадовым?! Не отрицаю твоей преданности принципам и делу, но в тебе сохранились могучие пережитки буржуазии. Мне иногда кажется, что ты даже рад тому, что происходишь из семейства Шаукат!
Тоном, в котором проскальзывали резкие нотки, он заявил:
— Ты заблуждаешься, и к тому же ты несправедлива! Я не виноват в том, что унаследовал богатство, так же как и ты — бедность. Я имею в виду тот небольшой доход, за счёт которого наша семья ведёт праздную жизнь. Никто не виноват в том, что он родился в буржуазном окружении. Человека можно винить только в закостенелости и отставании от духа времени…
Она улыбнулась:
— Не сердись. Мы оба с тобой научные феномены. Нас не спросят о том, откуда мы начинали. Мы отвечаем за свои убеждения и действия. Я прошу у тебя прощения, Энгельс, но скажи-ка мне, готов ли ты продолжать читать лекции среди рабочих, несмотря на последствия?
Он горделиво ответил:
— До вчерашнего дня я дал уже пять лекций, подготовил проекты двух важных манифестов и распространил десятки листовок. Правительство должно заключить меня года на два в тюрьму!
— А меня намного дольше!
Он легонько протянул руку и ласково положил на её смуглую ручку с нежной кожей. Да, он любил её, но работе он отдавался отнюдь не во имя любви. Разве не казалось иногда, что она сомневается в нём? Или она дразнит его, или испытывает опасения из-за его буржуазности, которая, по её мнению, укоренена в нём?.. Он верен своим принципам, так же как и любви к ней. И то, и другое было необходимо ему.
«Разве не счастье встретить на своём пути человека, который так хорошо тебя понимает, и которого ты так хорошо понимаешь? И между нами нет никаких уловок. Я преклоняюсь перед ней, когда она говорит: „Я долго переносила нищету“. Эти откровенные слова возвысили её над всеми остальными девушками и сделали частью меня самого. Но мы испытываем любовь, игнорируя тюрьму, которая нас обоих подстерегает. Мы можем пожениться и избежать всех этих тягот, довольствуясь зажиточной жизнью в своё удовольствие. Но это будет бездушная жизнь. Иногда мне кажется, что эти принципы лежат на нас как своего рода проклятие, постигшее нас по непреложному приговору судьбы. Это моя плоть и мой дух, словно только я ответственен за всё человечество разом…»
— Я люблю тебя…
— В связи с чем это?
— В связи со всем и ни с чем…
— Ты говоришь о борьбе, но твоё сердце поёт от удовольствия!
— Разделять обе эти вещи так же глупо, как нас с тобой!
— А разве любовь не означает удовольствие, стабильность и ненависть к тюрьме?
— А ты не слышала о пророке, который сражался и днём, и ночью, что, однако, не помешало ему девять раз жениться?!
Тут она щёлкнула пальцами и воскликнула:
— Это твой брат одолжил тебе свой язык. Какой такой пророк?
Ахмад засмеялся:
— Пророк мусульман!
— Дай-ка я расскажу тебе
