решили задержаться и намыть ещё. Золотой запас не помешает.
Сходив к реке, вытащили лодку на берег, спрятали её в кустах, прихватили часть вещей и вернулись обратно. Шаман снова занялся делом, Орокан с лайкой ушли на охоту. Остальные принялись обустраиваться.
Поскольку ночи становились холоднее (шёл последний месяц лета), ночевать решили в землянке. Для начала вытащили оттуда весь хлам и в тряпье на нарах обнаружили серебряный полтинник с профилем императора Николая, отчеканенный в 1896 году. Проржавленная винтовка оказалась системы Бердана того же времени.
— Да, видать, давно он тут лежал, — заявил Громов, имея в виду умершего.
Очистив жилище, натаскали на нары свежей травы, нарубили дров, разожгли в очаге огонь и направились помогать Шаману. Работали, меняясь, неделю, намыли солдатский котелок драгоценного металла. Предложили часть Орокану, тот отказался.
— Мой народ, как и другие, живущие на Амуре и Уссури, никогда не интересовало золото.
Оно нужно только русским да китайцам.
В один из вечеров, когда пили у костра рядом с землянкой чай, Шаман рассказал друзьям о Золотой бабе. Про неё слышал, когда работал под Норильском на прииске.
— Там был один мужик, — прихлебнул из кружки, — в прошлом известный ученый. Он и рассказал эту историю. Вроде как та баба — статуя богини из Рима. Голая, в рост человека и из чистого золота. После того как Рим разграбили, её захватили варвары, пришедшие с востока. Потом статую отбили новгородцы и доставили на Ладожское озеро к волхвам, объявившим её святыней. А когда на Руси установилось христианство, попы посчитали бабу идолом и хотели уничтожить. Не получилось. Волхвы вывезли её к язычникам сначала на Урал, а потом в Сибирь. Там следы этой самой бабы затерялись. С тех пор её многие ищут.
— Всё так, — почмокал неразлучной трубкой Орокан. — У нас тоже есть о ней предания. Их во время камланий [115] рассказывают шаманы.
Покинули стоянку в начале августа. Спустя четыре дня, в полдень пристали к пойменному берегу. Чуть дальше рос вековой лес, над ним возвышался каменный хребет с выходами рыжего плитняка.
— За ним селение староверов, — показал пальцем Орокан.
Вытащив на гальку бат, навьючились мешками и оружием, стали подниматься вверх по осыпи. Добрались до вершины. Оттуда открылась зеленая с золотыми нивами долина, пасущееся рядом коровье стадо и деревня в одну улицу с избами, окруженными огородами и хозяйственными постройками. По уходящей в тайгу вырубке ехала телега с мужиком в белой рубахе, за телегой взбрыкивал каурый [116] жеребёнок.
— Побудьте здесь, — обернулся Орокан к спутникам. — Спущусь вниз, предупрежу.
И вместе с Ергуном стал спускаться в долину. Остальные, сняв с плеч груз, присели на траву.
— А место выбрано ничего, — оглядывая окрестности, сказал Громов. — Земля, судя по виду, плодородная. Опять же укрыто от постороннего глаза, неподалёку река.
— Интересно, куда она течёт дальше? Старик не говорил, — кивнул в ту сторону Трибой.
— Узнаем у местных, — пожал плечами Лосев. — На карте её нет.
Между тем удэге подошел к крайним избам, навстречу с лаем вынеслись несколько собак. Окружив бегущего впереди Ергуна, обнюхались, принялись играть. Вслед за собаками появились несколько мужиков, обменялись с гостем рукопожатием.
Спустя ещё несколько минут удэге оглянулся назад, призывно махнув.
— Ну что же, пошли знакомиться, — навьючившись вещмешком, поправил на поясе кобуру с пистолетом Лосев. Друзья сделали то же самое.
— Как бы не перепугать верующих, — ухмыльнулся Трибой. — Морды у нас русские, одежда гольдская [117], а к ней армейские ППШ.
Против ожидания незваные гости староверов не смутили.
— Доброго здоровья. Что вы за люди и с чем пожаловали? — уставился на них из-под густых бровей старший. Рослый худой старик с длинными волосами и бородой, в руке посох. Два его спутника, тоже в годах, чуть поклонились. На всех были длинные посконные рубахи и широкие штаны, на ногах сыромятные сапоги.
— Мы бывшие военные, отец. Бежали из лагеря, идём в Китай, — ответил за всех Лосев. — А наш товарищ, — кивнул на Громова, — хотел бы у вас остаться.
— Вот как? — перевёл на того взгляд старик. Остальные переглянулись.
— Он хороший человек, бачка, — приложил к груди руку Орокан. — Я за него ручаюсь.
— Быстро только кошки родятся, — сказал второй старовер, кряжистый, с лицом побитым оспой.
— Точно, — добавил третий, малорослый и узкоплечий. — Тут померковать надо.
— Ладно, — принял решение старший. — Идите за нами. Поговорим.
Развернувшись, пошёл по улице, остальные за ним.
Избы в деревне староверов были рублены из кедра в обхват, крыши крыты щепой, на окнах — крепкие ставни. Надворные постройки добротные, чувствовалась хозяйская рука. Пока шли, встретили только стайку детишек, тут же разбежавшихся по домам, да двух женщин, набиравших воду у колодца. Нацепив ведра на коромысла, обе тоже исчезли.
— Да, необщительный тут народ, — бормотнул Шаману Трибой. Тот согласно кивнул — точно.
В центре поселения находилось бревенчатое строение с высокой крышей, на ней восьмиконечный крест. Молельный дом, поняли гости. Самым последним в ряду стояло закопченное строение, рядом станок для лошадей, под навесом кули с древесным углем.
— Вроде кузница? — поинтересовался Громов у старшего, шагая рядом.
— Она, — кивнул бородой тот.
— Почему не работает?
— Коваль по весне помер от горячки. А тебя зачем?
— Знаю это ремесло, от отца. Был у него подручным.
— Вот как? — блеснул старик глазами. — Похвально.
Его спутники исподтишка покосились на Алексея. Сообщение их тоже заинтересовало. Выйдя на околицу, остановились у отдельно стоявшей у осинника избы без пристроек. Рядом — колодезный сруб с воротом и ведром.
— Это у нас мирской дом для проходящих, — пояснил узкоплечий.
Старший отворил низкую глухую дверь и, пригнувшись, вошёл внутрь. Остальные за ним.
Жилище было довольно просторным, в одну комнату. Пол из сосновых плах, у глухой стены покрытые овчинами нары, напротив два окна. В углу глинобитная печь, на полках глиняная и берестяная посуда. Под полками деревянный ларь. В центре комнаты — длинный, чисто выскобленный стол, по бокам две лавки.
Уселись друг против друга, познакомились ближе. Старший назвался Киприяном, был уставщиком [118] общины. Битый оспой носил
