Все из близких графа, кто видел его на освящении собора, могли безошибочно сказать, что дни знаменитого покровителя искусств сочтены.
Андрей Никифорович стоял в окружении своих ближайших помощников – художников и скульпторов. Позади, вытирая платком пот с лица, молился Самсон Суханов.
Думы Самсона, конечно, возносились к небу, хотя временами житейские заботы заставляли забыть его обо всем этом божественном торжестве и вспомнить о каких-то делах на строительстве Горного корпуса. – «Ну, да это, прости господи, успеется»… – И Самсон Ксенофонтович начинал истово, насколько можно было в тесноте, креститься, глядя поверх иконостаса на «Тайную вечерю» и моисеевы скрижали, от которых исходил лучистый блеск позолоты.
Казанский собор в Ленинграде (Архитектор А. Н. Воронихин).
А Воронихин? О чем было ему думать во время молебствия, посвященного открытию всеми признанного храма?.. О южной колоннаде? Да, ее недостает для полноты ансамбля, для вящей красоты строения. Но казна поистощала и много других нужд у Российской державы. Еще есть слухи, что Наполеон, войдя в силу, может стать угрозой России. До южной ли тут колоннады?.. А граф – не жилец. Всему свой черед… Без покровителя будет трудно. Ведь как много значила в строении собора близость графа к царю!.. Господи, продли хоть немного дни его существования…
Воронихин обвел глазами вблизи от него стоявших особ. Многие были с роскошно одетыми женами. Золото, драгоценные украшения, как и на иконах, переливались разноцветными огнями на дамах высшего света. Не было с Андреем Никифоровичем его супруги, англичанки Мэри Лонг. Материнское счастье, о котором она мечтала при первом посещении Строгановской картинной галереи при рассмотрении картины «Плодородие», уже не раз было испытано ею. Мэри Лонг находилась в эти дни под наблюдением врача накануне четвертых родов.
Закончилось торжественное освящение Казанского собора. Снова для Воронихина начались обыкновенные строительные будни.
На четвертый день Андрей Никифорович с цветным карандашом читал и подчеркивал в «Северной почте» статью обозревателя о Казанском соборе; в той статье было сказано:
«…Внутреннее расположение церкви крестообразно: в длину имеет она 33, в ширину между северным и полуденным ходами 26, а к западной стороне 12 сажень; вышина под сводами 9, а под куполом 22 саж. над срединою церкви возвышается купол, украшенный пилястрами, освещенный 16 окнами, покрытый двойным сводом. От четырех подкупольных столбов к Главному Алтарю и к трем Главным Дверям церкви простирается в четыре ряда колоннада, Коринфского ордера, из самого лучшего Финляндского гранита, который плотностью своею и красотою цвета, конечно, не уступает египетскому. Все пятьдесят шесть колонн сей колоннады цельные, в пять сажень вышины и в полтора аршина диаметра, отделаны самою высокою полировкою; базы же и капители их бронзовые полированные… Царские Двери, кованые серебряные, также и балюстрада около места пред главным алтарем. Место императорское и против оного место для проповедника, главным образом, весь пол в церкви и многие другие части сделаны из разноцветных мраморов Олонецкой и Выборгской губерний, а некоторые из сибирских; ступени же к алтарю и к местам императорскому и проповедническому, из некоторого рода яшмы, принимающей превосходную полировку. Статуи и барельефы для украшения иконостасов и стен церкви отлиты большею частию из алебастра.
Наружность Казанского собора представляет величественное здание Коринфского ордера. Внешняя сторона оного и огромные колонны его окружающие из известкового желто-серого камня, называемого Пудостским. Сей же прочный камень, произведение северной части отечества нашего, употреблен главным образом на карнизы, барельефы, статуи и другие наружные украшения.
Базы колонн и пилястр литые чугунные. Портики с трех сторон здания украшены огромными бронзовыми изображениями, а с северной стороны великолепною бронзовою дверью, отлитою с модели той самой двери, которая находится во Флорентийской кафедральной церкви. Полукруглая колоннада со стороны Невского проспекта, из 130 колонн состоящая и имеющая в диаметре 40 сажень, украшена по бокам двумя колоссальными бронзовыми изображениями архангелов Михаила и Гавриила. Купол над зданием, девяти сажень в диаметре, составленный из шестнадцати четырехугольных колонн Коринфского ордера, имеет сверх карниза шестнадцатью круглыми окнами прорезанный зубчатый антик, а из средины оного выходящий овальный свод, с крестом на вершине. Вышина всей церкви с куполом до тридцати сажень. Все работы в сем храме как наружные, так и внутренние, произведены природными Российскими художниками. Лучшие живописные работы суть трудов гг. Егорова, Шебуева, Варника, Боровиковского, Безсонова, Угрюмова и Акимова. Скульптурные работы произведены либо самим, известным по своим дарованиям, г. статским советником Мартосом или лучшими его воспитанниками, под его присмотром…»
«В общих чертах все правильно, – подумал Воронихин, читая статью. – Только не сказано, как строился и во что обошелся сей памятник архитектуры, живописи и скульптуры. И как бы и кого бы из больших и малых мастеров смежных искусств я ни привлекал за эти десять лет, их творчество всегда подчинял одной и единой мысли архитектора – создать целое, монументальное, гармоническое во всех частях произведение. И с этим справился… И еще погрешил перед истиной господин автор. Статуи архангелов Михаила и Гавриила у проездов колоннады не бронзовые, а всего лишь гипсовые. Хотя и позолоченные, но украшением не являются, а скорей помехой, и потому их, видимо, придется убрать. Да и обелиск деревянный, фальшиво расписанный под мрамор, тоже убрать, а на месте его бить фонтану в окружении роз… Все это придется сделать весной».
Не прошло и двух недель после торжественного открытия собора, как граф Александр Сергеевич заболел и умер. Тяжко отозвалась в сердце Воронихина смерть Строганова, оставившего глубокий след в строительстве невской столицы.
Князь-фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов в 1802 году был в должности петербургского генерал-губернатора. Естественно, как управитель города он имел близкое отношение к строительству Казанского собора. Воронихинский проект собора был ему известен. Известно и то, что Воронихин дополнил свой проект чертежами и рисунками второй, южной, колоннады.
Со смертью графа Строганова не все еще надежды были потеряны. Заветной мечтой Андрея Никифоровича было претворить проект до конца.
Но когда полчища Наполеона вторглись в пределы России и полководец Кутузов, призванный командовать всей русской армией, пришел в Казанский собор последний раз отстоять обедню и перед отъездом проститься, Воронихин понял и почувствовал, что начавшаяся война на долгое время отодвинет его замысел. Теперь было не до южной колоннады. Быстрое продвижение наполеоновских войск от русской границы к Москве вызвало тревогу в Петербурге. Были слухи, что Наполеон направит войска к невской столице Российской империи. Но этого не произошло.
Кутузов одолел зарвавшегося Наполеона. Русский народ в едином патриотическом порыве отстоял Россию от врага.
Наполеон отступал, его полумиллионная армия гибла под ударами регулярных русских войск, казаков и партизан.
Еще не кончился тяжелый для России 1812 год. За неделю до нового года Кутузов из действующей армии отправил петербургскому митрополиту Амвросию сорок пудов серебра с приложением письма:
«…Храбрые донские казаки возвращают богу из храмов его похищенное сокровище. На меня возложили они обязанность доставить вашему высокопреосвященству сие серебро, бывшее некогда украшением святых ликов, потом доставшееся в добычу нечестивых хищников и, наконец, храбрыми донцами из когтей их исторгнутое…»
Дальше в своем письме к митрополиту Кутузов предлагал это серебро употребить на изваяния для Казанского собора. Причем у подножия каждого изваяния должна быть надпись: «Усердное приношение войска Донского». И заканчивалось письмо фельдмаршала словами обращения к митрополиту:
«…Служитель и проповедник мира, спешите воздвигнуть памятник брани и мщения в божьем храме, но воздвигая его, скажите с благодарностью к Промыслу: врагов России уже не стало, мщение постигло их на земле русской, и путь, ими пройденный, усыпан костями их на устрашение хищного буйства и гордою властолюбия…»
Митрополит поручил Воронихину сделать рисунки будущих изваяний и подыскать доброго ваятеля, отличавшегося на прежних работах. Рисунки Воронихина были одобрены самим царем. Но когда по ним сделал модели обнаженных евангелистов скульптор Иван Петрович Мартос, то обер-прокурор по духовной частя князь Голицын воспротивился и направил их на просмотр министру просвещения Разумовскому с пояснением:
