— Уф, спьяну показалось. А коли и человек, — чего пугаться?
Сел на лавку, подальше всё же от окна, потянул забухший сапог. Кто-то осторожно постучал в стену. Хмель стал сползать с Егора, непонятный страх овладел им. Он притих, согнувшись. Стук повторился у дверей. Егор не вставал, в надежде, что проснется Санко или старик.
Опять стук, тихий, но настойчивый. И Егор поднимается, покорно идет к дверям, — вытянув перед собой в темноте руки. Снял крючок, приоткрыл дверь:
— Что надо от меня?
— Выйди.
Без спора вышел. Едва можно угадать очертания человека в долгополом плаще.
— Пройдемся.
— Зачем? — спрашивает Егор и спускается со ступенек.
Не ответив, человек в плаще зашагал вдоль порядка слободских изб. Егор — за ним, с непокрытой головой, со смятением в душе. Под навесом сенного сарая они остановились. Журчали струйки стекающей с крыши воды.
— Тебя Татищев научил?
— Нет, я сам. — Егор почему-то не удивился вопросу и не сомневался, что понял его правильно.
— Не ври. Всё открылось. И мешочек с крушцом тебе Татищев передал.
— Неправда! Я намыл. Татищев и теперь не знает, что на Урале открылось золото.
— Золото? — В голосе человека слышится издевка. — Не золото это, а медь. Дурак ты. Поверил татищевскому пробиреру.
— Какому пробиреру? — в гневе кричит Егор. — Я сам, всё сам… Никому не показывал.
— И зря. Показал бы кому следует, так не стал бы из пустого тревожить ее величество. А теперь за твой затейный и воровской умысел знаешь что тебе будет?.. Своей государыне налгал предерзостно в глаза… Четвертовать тебя надо.
Гнев, страх, сознание бессилия разом охватили Егора. Он взялся обеими руками за голову.
— Кто ты?
— Знать тебе незачем.
— Ты убить меня пришел?
— На что ты нужен мертвый-то. Нет, коли ты хочешь избыть свою вину и остаться без наказания, так заяви, что всему научил тебя Василий Татищев — единственно с целью оклеветать и в следствие вовлечь дворянина Демидова. И песок крушцовый от Татищева, мол, получен, а я ведать не ведал, что сие за песок. Понял?
Егор молчал. Он не верил своим ушам.
— Тогда твоя вина умалится, а отвечать будет Татищев. Ты человек простодушный и маленький. Велено тебе было — и сделал. Мне тебя жалко. Так слушай, я еще раз повторю, чтобы ты не сбился…
— Ты мне снишься! — закричал вдруг Егор. Он протянул руку и уперся в мокрую кожу плаща. Человек коротко рассмеялся:
— Считай, как хочешь, только не забудь. Будешь упрямиться, пропадешь в Тайной канцелярии.
— Мое золото у государыни.
— Всё? — живо спросил собеседник. — Нисколько не оставил у себя?
— Всё отдал.
— То-то. Не золото. По пробе явилась одна медь. Упрямый ты. Если завтра не объявишь всю правду, так попадешь в Тайную канцелярию. Узнаешь пытку. Когда захочешь избавиться от кнута и дыбы, говори: Татищев научил, из злобы на Демидова наплел, что сыскалось золото на демидовской земле. И тогда тебя пытать перестанут.
Сказав так, человек запахнул плотнее плащ и неспешным шагом вышел из-под навеса. С минуту еще слышалось чмоканье грязи под его ногами, потом стихло. Струйки воды журча стекали с крыши…
Утром Егор долго не мог поднять голову: она разламывалась на части. Во рту пересохло. Лежал, ловил тени мыслей и пугался их.
— Санко! — позвал он наконец. — Ты здесь?
— А, проснулся!.. Как ты страшно зубами скрипел. Хотел я тебя разбудить, да дед Ипат не велел трогать. Про Татищева ты поминал во сне…
— Во сне? Это сон был! Сразу легче стало, Санушко. Худой мне привиделся сон. Слушай вот.
Рассказал про бледное лицо в окне и про немыслимое бесовское наваждение. Санко не раз плюнул, слушая.
— Зря ты всё золото отдал, Егор. Одно бы зернышко оставить да ткнуть бы ему в нос: гляди, какая медь, собачье мясо!
Егор слабо улыбнулся:
— Я и оставил. Так только беса обманул. И не одно зернышко, вот покажу.
Вывернул полу кафтана. С изнанки пришит был узелочек. Егор распорол нитки и высыпал золотой песок на стол. Санко первый раз в жизни видел самородное золото.
— Ишь, какая баса! Блестит как! — восхищался он.
— То-то что блестит. Медь тоже блестит, да недолго. А эти зернышки — какие из земли весной вымыл, такие они и по сю пору. А вес — попробуй, какая тяжесть. Медь вдвое легче.
Успокоенный Егор принялся зашивать золото в полу кафтана. Вернулся дед Ипат, красный, распаренный, с веником подмышкой, — шибко полюбилась ему «царская баня».
— Скоро ли в дорогу-то, начальник? — спросил дед Егора.
— Не я держу, дедушка, а дела вот да погода.
— Скоро покров, у нас за Поясом, гляди, снег уж выпадал, а здесь теплынь да мокреть этакая. Лист еще на дереве держится. Сказывают здешние, что до рождества иной год снегу не видят.
— Знаю про это. Первопутку ждать не станем. Как дела кончатся, так и тронемся навстречу снегу.
— Дела, дела… — Ипат ворчал только по привычке, не зная, что возразить. — Порожняк сегодня уходит, сено привозили. Вот и ехать бы, чем проживаться.
— Порожняку искать нам незачем, дед Ипат. У нас прогоны есть. Только выписаны на троих, — так ты сам был в согласии. Приказные, знаешь, переписывать не любят, а безо мзды и вовсе не станут. Рассчитай, не дороже ли выйдет.
— Рассудил ты всё, как надо. Быть тебе, Егор, большим начальником. А вот зачем вчера двери полы оставил? А?
— Когда? — встрепенулся Егор.
— Вечор, говорю. Я хоть спал, да сон стариковский, — всё чую. Вернулся ты веселыми ногами, огоньку вздувал, а там и стучат тебе… Недогулял гулянку-ту? Соскочил, опять ушел, а дверь на ладонь открыта осталась. Холодом потянуло, пришлось мне подыматься. Охо-хо…
Остановившимися глазами глядел Егор на старика. Он переживал тот же страх, что и ночью во сне… — нет, уж видно, не во сне… — когда увидел бледное лицо за стеклом.
* * *
В тот же день Егор отправлял своих товарищей на Урал. Санко не хотел покидать Егора одного, но тот настоял:
— Деньги вот передай матери, Санко. Одиннадцать рублевиков.
— А ты без денег останешься?
— Либо другие будут, либо и эти так пропадут. Да развеселись, Санко, чего нос повесил! Так ты и не поймал выдру в садовом пруду? А хвалился, охотник!
— Тогда же тебе сказывал, что поймал. Ты со сна не понял, что ли? Не выдру только, а мальчишку. Он сеткой ночью карпию потаскивал. Мне в ухо заехал и удрал. Я потом на него пальцем показал садовому мастеру, а мастер говорит: «О, это сын большого господина. Он пошалил. Лучше молчать!»
— Тьфу! Кругом тут воровство да покрывательство. Тошнехонько.
— Не добиться тебе правды, Егор. Айда с нами домой.
— Кабы одно мое дело, — ушел бы. Право слово, ушел бы. А так — до конца стоять надо.
Проводив своих и не заходя в опустевшую избу, Егор направился к биксеншпаннеру Второву.
— Посоветоваться пришел, Данила Михалыч, — мрачно сказал Егор. — Откуда у меня ненавистники взяться могли? Вот дело-то какое…
Второв огорчился за Егора:
— Кому-то, выходит, не с руки, чтобы на Руси золото открылось… А только кому? Не понять мне.
— На Урале — я знаю кому, — ответил Егор. — А здесь некому бы, ровно. Притом самой царице известно про золото. Сколько ни путай, — ничего тут не запутаешь.
— Не скажи! Ее величество… как бы это молвить?.. чужим умом думает. Много значит, какой ей советник в уши вложит. Сейчас наш, Волынский, силу забирает. Он ей одно, герцог — напротив. А ты вовсе без заступника явился, сам собой. Ототрут тебя, да твое же кадило раздуют и будут им один другого глушить, большие дела обделывать. Тебе кажется — просто. Э, друг, при дворе всё политика.
— Пусть бы после политика. Только бы меня, как полагается, отпустили, чтоб друзьям моим я волю повез, а Акинфию — шиш хороший.
— Какому Акинфию?
— Демидову, царьку нашему уральскому.
— И он в это дело встрял?
— Как же, на его земле золото я и сыскал.
Второв свистнул:
— Чего же еще гадаешь? Значит, демидовскими руками тенета ткутся. Берегись, брат!
— Когда еще Акинфий узнает. Он на Урале…
— Здесь он! Неужто не видал? В Петергоф со дворцом приезжал, при всех увеселениях и охотах был.
— Правда?
— Самая правда. Я думал, ты знаешь.
Таинственности, которая больше всего пугала Егора, как не бывало. Ему стало спокойнее. Враг был силен и жесток, не все его повадки известны Егору, но одно знал Егор твердо: Демидов — преступник законов. Когда царица узнает про демидовские плутни, она разгневается, она накажет злодея.
«Обличу тебя, Акинфий!.. Правда на нашей стороне, поборемся!»
Когда Егор Сунгуров передавал золото царице, Акинфий Никитич Демидов стоял в десяти шагах от них и всё слышал. В первую минуту его едва не хватил удар: о происхождении золотого песка было нетрудно догадаться. Однако быстро оправился. Этот мальчишка, видать, действовал сам по себе. За ним не было никого из умных и сильных противников. Опасно же сейчас только одно: навлечь немилость Бирона. Могло ли их поссорить открытие золота? Нельзя ли сыграть на корыстолюбии его светлости?.. Поделиться? Это, кажется, неизбежно. Но Акинфий достаточно богат. Чем возместить убытки? Об этом придется подумать. Пострадать должен кто-то третий, если первым считать себя, вторым его светлость и совсем не считать мальчишки. Акинфий любил опасную и крупную игру. С Петром Алексеичем дело имел, с Меньшиковым ладил, большого ума люди, — какое же сравнение с этим прох… с его светлостью? Анна? Она из тех «шарман-катеринок», что сын Прокофий привез из заграницы. Умен и опасен «капитан», но он покамест занят в оренбургских степях. Ничего непоправимого еще не случилось, и надо поскорее сторговаться с Бироном.
