брезгуют. Но тут трудно бороться, так как считается, что благодаря человеческому жертвоприношению почва становится плодородной и принесет хороший урожай… Мракобесие какое-то.
Один из атхарванов опустил раба на пол умелым ударом ступни под колени. Хотар подхватил с очага топор.
– Беру его руками Ашвинов, ладонями Пушана! Да не добрызнут твои капли до неба!
После этих слов он с размаху вогнал топор в шею несчастного. Атхарваны склонились над трупом. За спинами адептов Иешуа не видел, что происходит у очага, но по возне жрецов, хрусту костей и стонам болезненного наслаждения в толпе понял, что убитому рубят конечности.
Атхарваны с победоносным видом подняли отсеченные голову, руки и ноги жертвы над собой.
Под восторженный рев адептов хотар взял с очага связку травы дарбха, по очереди окунул ее в миски с кровью и резкими движениями окропил сначала изображение Пашупати, затем зрителей со словами:
– Вашат – «пусть увезет»! О Агни, убийца демонов, увези жертву к богам! О Агни, хозяин обетов, я выполнил обет!
Кровь стекала по стене красными струйками, в то время как толпа скандировала:
– Хозяину неба – свага! Хозяину земли – свага! Хозяину существ – свага!
Бледный Аполлоний смотрел на жреца полными ненависти глазами. Казалось, он готов придушить убийцу собственными руками.
– Не надо, – Иешуа положил руку ему на плечо. – Ты можешь ослепить и оглушить его, но тебе не справиться с толпой. Здесь слишком много темной энергии, а человека уже не спасти.
Подавив гнев усилием воли, тианец обмяк и устало посмотрел на друга.
– Пойдем отсюда, – мягко сказал Иешуа.
Они вышли из мандира, с трудом протиснувшись через скопище обезумевших в религиозном экстазе шиваитов, чтобы подальше уйти от страшного места.
3
Утром довольный Нала покинул храм Шакти.
Канти вместе со всеми работала в поле до ужина, потом участвовала в вечерней агнихотре. После того, как монахини разошлись по кельям, она приготовила себе напиток из опийона и мандрагоры…
Когда облака на мгновение расступились, выпуская мертвенно-бледную луну, а ночные тени и шорохи наполнили джунгли вечным страхом, в мандире погасли огни.
Выскользнув из ворот, Канти направилась в сторону холма. Слабого лунного света было достаточно для того, чтобы она видела перед собой вымощенную плоскими камнями дорожку.
Из леса доносился мерзкий смех шакалов.
Легкими шагами, едва касаясь ступнями плит, она подошла к темной пещере. Здесь когда-то находилось древнее капище, пока община не выстроила деревянный мандир. Вход в чайтью был открыт днем и ночью, потому что крестьяне до сих пор приходили сюда, чтобы принести дары вырубленному в скале изображению Великой матери.
Чиркнув огнивом по кремню, она зажгла лампу. Огонек высветил высокие колонны, ниши в стенах и горельеф в дальнем конце пещеры. Шакти сидела на корточках с широко разведенными коленями, а перед ней стоял выщербленный временем алтарь в виде лингама.
Канти подошла к маленькой двери сбоку от горельефа, толкнула ее, осторожно спустилась по лестнице в освещенный факелами зал.
Здесь ее ждали.
– Кшатрий уехал? – глухо спросил сидящий на каменной скамье старик в черном рупане.
Он буравил жрицу злыми глазами, сжимая в узловатых пальцах посох с железным втыком. Большая часть его лица была закрыта приколотым к тюрбану платком. У ног в неестественной позе раскинулся труп человека с развороченной рогом дикого буйвола грудью.
– Да, повелитель, – ответила Канти резким звенящим голосом.
Профиль жрицы заострился, а кожа посерела. Она вдруг утратила привлекательность, словно постарела на много лет, но глаза по-прежнему горели синим пламенем.
– Иудей подчинил себе демона Такшашилы! – прорычал безлицый. – Если дело пойдет так дальше, мы лишимся всех ракшасов и пишачей [195].
– Значит, пора сотворить прету, – мстительно проронила ведьма. – Мы ведь для этого сюда пришли.
– Да будет так! – по пещере прокатился рокот, порождая эхо, от которого заметались летучие мыши.
Колдун поднялся, при этом тень от его фигуры выросла до потолка. Сделал несколько шагов к замурованной в стене нише. Несколькими ударами посоха разрушил кладку, после чего выгреб из дыры прах – черепа и кости с остатками плоти в гнилой одежде.
Раскрыл мешок. Первым делом обвязал лоб черной лентой, на которой было написано заклинание на языке брахми. Потом достал остальные ритуальные предметы: черные свечи, жезл с двумя втоками – серебряным и медным, а также тяжелое серебряное кольцо с гравировкой в виде черепа.
Начертив посохом круг, затащил в него труп. Затем начал подгребать гниль. Ее было так много, что он легко завалил покойника, оставив торчать лишь ноги и голову с оскаленным ртом. Поддел за глазницу череп и водрузил на кучу.
Канти зажгла свечи, расставила по границе круга, обозначив четыре стороны света.
Старик взял в руки жезл. Сосредоточился. Наступила гробовая тишина. Держась руками за втоки, он начал нараспев читать оживляющую мантру Сандживани.
Внезапно, как по команде, летучие мыши перестали метаться по залу. Они торопливо, с жалобным писком забились в трещины свода, словно прячась от ужаса происходящего. Канти стояла рядом с колдуном, держа в руках горящую свечу.
По залу разнесся звучный замогильный голос:
– Ом! Поклоняемся трехокому господу Шиве, благоухающему, приносящему благо! Разрушающему связь между рождением и смертью! Да освободит он прах от смерти! Да восстанет тлен из небытия!
Груда гнили слегка покачнулась, словно труп зашевелился. Расширенными от страха глазами жрица смотрела на оживающие останки. Колдун понизил голос. Теперь он декламировал утробно, мощно, клокочуще.
– Поклоняемся держащему в руках кумбху с живой водой, калашу с водами пяти рек и плоды рудракши!
Череп покачнулся и скатился на пол. Из кучи резко, неожиданно высунулась рука с растопыренными пальцами. Рот трупа закрылся, снова широко открылся. Из него выползали муравьи и тысяченожки, падали на каменный пол, разбегались во все стороны. Покрытая пучками волос голова несколько раз мотнулась из стороны в сторону. По телу прошли судороги.
Колдун отбросил жезл, раскинул руки и медленно поднимал их вверх, словно удерживая ладонями неимоверную тяжесть. Рокочущий голос волнами метался по залу, порождая раскатистое эхо.
– Ом! Веди меня от смерти к бессмертию, от тьмы к свету, от частей к целому!
Прета заколотил ногами по полу. Внезапно его веки поднялись, и он вытаращил мутные, залитые гноем глаза. Сбросив с себя кости, попытался сесть, но смог оторвать от плиты только правую часть тела. Левая тянула вниз, словно он был приклеен к камню. Мертвяк завертелся по кругу с перекошенным лицом, опираясь на локоть и суча ногами.
Колдун повернулся к жрице.
– Поймай мышь, ему не хватает плоти, чтобы восстать!
Ведьма метнулась к стене, сорвала первого попавшегося грызуна, протянула безлицему. Тот мгновенно свернул ему шею и бросил прете. К звукам молитвы прибавился хруст перегрызаемых костей.
Прета поднялся. Он стоял, низко опустив голову. Руки свисали по бокам словно плети, при этом пальцы с длинными желтыми ногтями то сжимались, то разжимались. Он тяжело дышал: грудь поднималась и опускалась, а из горла со свистом
