— Ты норовишь по-своему переиначить всё, о чем я толкую. Даже не толкую, а просто думаю вслух.
— Ладно, ладно, не буду мешать…
— А я не хочу оправдываться, но главный вред, думаю, причинили пантюркисты. Мы стараемся теперь забыть в народе их пачкотню, стараемся не задевать национальных чувств и даже пока не трогаем старые школы, — он отхлебнул холодного чая из пиалы. — Теперь, когда открылись пути из России, надо только скорее восстановить самую коренную связь людей с землей, чтобы земля прокормила людей, скорее устранить скупщиков, спекулянтов, посредников, дать земледельцам инвентарь, семена. А Красная Армия свое дело сделает…
В салон-вагоне появился секретарь и сообщил, что некий вооруженный парень по имени Чары Веллеков просит срочно его принять.
— Это комиссар из отряда Керим-хана, — пояснил Агалиев.
— Пусть войдет, — сказал Атабаев.
Он залюбовался стройным, высоким юношей в ладно сидевшей длинной кавалерийской шинели. Лицо у Веллекова было еще детское, а движения по-военному четкие. Чары остановился у двери, отдал честь и сказал:
— Прошу простить, я должен сделать донесение.
— Станьте вольно и говорите, — сказал Атабаез.
— Сегодня отряд Керим-хана быстро продзигался в пустыне. Возле плотины Люкгидже мы неожиданно столкнулись с басмачами Ходжакули-хана. Началась перестрелка. Они укрылись в лощине, мы засели в старом русле Джангутарана. Стрельба из-за укрытий затянулась. А когда стемнело, мы поняли, что Ходжакули-хан хочет уйти, и пошли в атаку. Нас встретили пулями, мы не отступили, и в конце концов басмачи бежали к низовьям Теджена. С обеих сторон есть убитые и раненые.
— Как вел себя Керим-хан и его нукеры?
— Отлично.
— Где берет Ходжакули оружие для своих нукеров?
— Говорят, что ему доставляют патроны из пустыни между Серахсом и Мервом. По частоте стрельбы видно, что о патронах они не беспокоятся. На каждую нашу пулю отвечают пятью.
— Цель вашего приезда?
— С патронами у нас плохо. А еще хуже с водой. В колодцах, правда, вода есть. Но всё равно — каждого надо обеспечить фляжкой. А главное — ждем подкрепления! Силами Тедженского отряда и нукеров Керим-хана басмачей не разгромить. Необходимы срочные меры.
Атабаев вызвал секретаря, попросил накормить Веллекова и дать ему рюмку водки. Потом он позвонил в Асхабад и Мерв, распорядился насчет патронов и фляжек. Спросил Агалиева:
— Кони готовы?
— Какие кони?
— Ты спал, что ли?
— Но куда же ехать в такой поздний час?
— Сказано было: едем на завод Узына!
— Всё-таки, лучше бы утром.
— С такой удалью мы никогда не поймаем Ходжакули-хана.
— Я немедленно отправляюсь с Чары Веллековым.
— Но ведь командую операцией я!
— Вы можете руководить отсюда.
— Ничего не выйдет. Как только покормят Веллекова, садимся на коней. Поешь и ты…
Как всегда лениво и уютно развалясь поудобнее в кресле, Абдыразак наблюдал за Кайгысызом. «Вот я себя считаю сильным и выносливым, как медведь, а этот еще крепче меня… Об отдыхе и не думает. Ну, какой смысл отправляться среди ночи за пятьдесят километров? Можно быть бесстрашным, неукротимым, но кто поручится, что в эту ночь не случится беды? Ведь басмачи не упустят Атабаева. Если только узнают — костьми лягут, а не упустят…»
Абдыразак не догадывался, что Атабаев хочет потолковать с сельчанами, узнать, как в аулах относятся к банде, где легче их накрыть.
— Ты поедешь с нами? — спросил Атабаев Абдыразака.
— Разве можно оставить вагон без охраны?
— Часовых без тебя хватит.
— Но они не смогут съесть всю чектырме.
— Скажи прямо — не хочешь.
— Конечно, лучше спать на мягкой постели, чем скакать всю ночь.
— Так и скажи: и на племя, как бугай, можешь еще сгодиться…
Атабаев безнадежно махнул рукой и ушел в свое купе. Мурад тотчас же позвонил начальнику милиции и приказал расставить охрану по пути к заводу Узына. Конечно, это была чисто формальная предосторожность. Десяток тедженских милиционеров, расставленных на десяток километров друг от друга, вряд ли могли уберечь Атабаева.
— Ты знаешь Кайгысыза лучше, чем я, — сказал Агалиев Абдыразаку. — Неужели нет никакого способа задержать его до утра?
— Не стоит стараться. Можно сломать телеграфный столб, но изменить решение Кайгысыза невозможно. Это самый выдающийся в мире упрямец.
— Кто это упрямец? — спросил, заглянув в салон, уже готовый к поездке Атабаев.
— Кто же, если не ты.
— Ты, кажется, мной недоволен?
— Ай, все равно тебя не переспоришь!
— Ну, и ладно. До свидания.
Когда они тронулись в путь, и под подковами коней зазвенели рельсы, звезды Улькера стояли в самом зените.
Светлый путь в темной ночи
Ночь выдалась звездная, безлунная. Казалось, над землей раскинули огромный шатер и сквозь дырки в его куполе просвечивали крупные звезды. Еле угадывалась пыльная дорога, низенький кустик чудился кибиткой. Тишина, словно стеной, окружила степь и лишь изредка, будто раскалывая ее, доносился вой шакалов. А топот конских копыт обгонял тишину и от храпа коней рассыпались версты.
Агалиев ехал, напряженный, как взведенный курок… В любую минуту из-за любого бугра мог раздастся выстрел, на любой переправе у реки трех всадников могут окружить басмачи. В кармане у Мурада партбилет, но не найдя новых слов, он пробормотал по старинке: «Да хранит аллах!»
А предмет его тревоги — Атабаев беспечно пришпорил коня и скоро нагнал скакавшего впереди Веллекова.
Конь Чары Веллекова рыжий, как пламя, и страшно горячий, как огонь, видно, принадлежал раньше предводителю басмаческого отряда и не привык никого пропускать впереди себя. Если к нему приближались сзади, он бил копытами, если обгоняли — кусал. Не был он похож на тедженских коней. Должно быть старые басмачи пригнали его из Ахала. Сейчас он был очень недоволен, что Атабаев едет рядом с Чары, — косил глазом, показывая ярко-голубые белки, круто выгибал шею, жевал удила. Кайгысызу понравилась его стать.
— Хорош! — сказал он, — говорят, ты отбил его сегодня утром?
— Слушай, — засмеялся Кайгысыз, — а ты какие-нибудь другие слова знаешь?
— Да, товарищ Атабаев.
— Зови меня просто Кайгысыз.
Веллеков совсем оробел. Называть председателя Совнаркома по имени! Но он собрался с духом и сказал:
— Если бы я прожил столько, сколько вы, и пережил хотя бы десятую долю того, что вы, может, я бы и держался посвободнее.
— Понятно, — сказал Кайгысыз. — Ты хорошо знаешь Керим-хана?
— Нет. Не очень… Встречались раньше.
— А сейчас как?
— Повстречался с ним три дня назад.
— И какое впечатление?
— Настоящий хан. Но не из таких, как Каушут-хан дот ради пользы народа не жалел себя и обходился сухим хлебом, а этот ради собственной выгоды не пожалеет и тысячи нукеров. Не верю, что он когда-нибудь станет советским человеком. — Значит, зря тебя послали в его отряд?
— Не думаю. Пока что Керим-хан полезен. Если ему польстить, — жизни не пожалеет. Но ведь это только тщеславие. Человек-то безыдейный. Завтра прислушается к словам врага и в одну ночь смоется вместе со всеми своими нукерами и родичами. Как говорится: «Самый тяжелый груз — тесемки». Когда погрузит на ишаков свои кибитки, то ему больше и жалеть нечего. Думаете, он знает, что такое родина?
Атабаев был совершенно согласен с такой оценкой Керим-хана.
— Ты кого-нибудь знаешь на заводе Узына? — спросил он, помолчав.
— Никого.
— Как же так?
— Пока что ничего не видел, кроме школьного двора да окраинных кибиток.
— Я спрашиваю, потому что надеюсь поговорить с людьми и узнать, из какого источника пьет воду Ходжа-кули-хан…
— Сейчас не летняя пора, воды хватает всюду.
— Ты не понял меня. Я хотел сказать, что мы могли бы выяснить, откуда Ходжакули получает поддержку и где легче его захватить.
По обеим сторонам дороги начались густые заросли колючки. Вдруг из-под ног рыжего скакуна с шумом выпорхнул фазан. Пугливый конь рванулся, Чары съехал набок, а Мурад, которому показалось, что из кустарника выстрелили, подскакал к Атабаеву.
— Как настроение? — улыбаясь, спросил Кайгысыз.
— В общем-то неплохое…
— Устал?
— Не то, что устал, только… Тут вправо, всего в одной версте, есть аул.
— Надо проехать мимо?
— Наоборот. Заедем, попьем чаю, а там и рассвет.
— Ты хочешь чайку попить?
— Не то, чтобы очень…
— Тогда попьем на заводе.
Не дождавшись желанного ответа, Агалиев и сам на заметил, как натянул поводья коня.
Теперь всадники ехали молча, позевывали, да и кони устали. Цокот копыт в тишине раздавался реже и отчетливее. Звездная плеяда уже склонилась к горизонту, а над ней вставала яркая звезда Ялдырак. Утих и вой шакалов.
