Я позвал ее:
— Минея! Почему ты не греешь меня? Ты ведь моложе, чем я; ночь холодна, и я дрожу.
— Это неправда, потому что мое тело горит, как в лихорадке, и я не могу дышать в этой удушливой жаре. Я предпочитаю спать одна, а если тебе холодно, вели принести в свою комнату жаровню или положи рядом с собой кошку и не беспокой меня больше.
Я подошел и дотронулся до нее, тело ее горело, и она дрожала под шерстяным одеялом. Я сказал:
— Ты, может быть, больна. Позволь мне позаботиться о тебе.
Она ударила меня и оттолкнула, сказав:
— Убирайся сейчас же! Я не сомневаюсь, что мой бог вылечит меня.
Но немного погодя она сказала:
— Дай мне что-нибудь, Синухе, или сердце мое разобьется.
Я дал ей успокоительное средство, и она наконец заснула; но я бодрствовал, пока в порту на тусклом рассвете не залаяли собаки.
И вот наступил день отъезда, и я сказал Капта:
— Собери наши пожитки, ибо мы собираемся сесть на корабль, идущий к острову Кефтью — это остров Минеи.
— Я так и думал, но не рвал на себе одежду, потому что тогда мне пришлось бы чинить ее, и не стоит посыпать голову пеплом из-за такого вероломного человека, как ты! Разве ты не поклялся, когда мы покинули Митанни, что мы никогда не отправимся в море? Однако я покоряюсь и не скажу ничего; я не буду даже рыдать, чтобы мой единственный глаз не ослеп, так горько я уже рыдал из-за тебя в тех странах, куда нас завело твое безумие. Я только скажу сразу, чтобы избежать последующих ошибок, что это мое последнее путешествие — так говорит мой желудок. Но я не стану даже упрекать тебя, ибо мне внушает отвращение один твой вид и запах лекарств, исходящий от тебя. Я сложил вместе наши вещи и готов к отъезду, ибо без скарабея ты не сможешь решиться сесть на корабль, и без скарабея я не могу надеяться попасть сухим путем в Смирну и сохранить мою жизнь. Поэтому я отправлюсь со скарабеем и либо умру на борту, либо утону вместе с тобой в море.
Я дивился благоразумию Капта, пока не узнал, что он расспросил моряков в гавани насчет средств от морской болезни и купил у них волшебные талисманы. Перед нашим отплытием он привязал себе на шею эти предметы, туго затянул пояс и выпил возбуждающую травяную настойку, так что его глаз выкатился, как у вареной рыбы, когда он ступил на борт. Он хриплым голосом попросил жирной свинины, которая, как уверили его матросы, была самым лучшим средством от морской болезни, улегся на свою койку и заснул, зажав в одной руке свиную лопатку, а в другой — скарабея. Владелец порта, получив нашу глиняную табличку, попрощался с нами; затем гребцы взялись за весла и повезли нас из бухты.
Так началось наше путешествие на Крит. Капитан принес в своей каюте жертву богу моря и другим богам, затем отдал приказ поднять парус; судно накренилось и стало рассекать воду, а меня замутило, ибо берег скрылся из глаз. Впереди были только бесконечные катящиеся волны.
Перед нами простиралось безграничное море, но я ничего не боялся, ибо Минея была со мной, Минея, которая вдыхала морской воздух и снова была самою собой, с лунным светом в глазах. Она стояла на носу, наклонясь вперед так, словно хотела ускорить ход судна, и впивала морской воздух. Над нами было голубое небо и сияющее солнце; ветер был не слишком сильный, но свежий и ровный и дул с правого румба — капитан сказал что-то в этом роде. Привыкнув к движению корабля, я не страдал от тошноты, хотя страх перед неизведанным охватил мое сердце, когда к концу второго дня нашего путешествия последняя из белокрылых птиц, кружащихся над нами, покинула судно. Вместо этого стая дельфинов морского бога сопровождала нас, их гладкие спины блестели, когда они кувыркались в воде. Минея громко кричала и звала их на своем языке, ибо они принесли ей привет от ее бога.
В море мы были не одни; мы видели критский военный корабль, чей корпус был увешан медными щитами и который спустил свой вымпел, увидев, что мы не пиратское судно. Капта поднялся со своей койки, почувствовав, что он уже может стоять, и беседовал с матросами, хвастая своими путешествиями в разные страны. Он рассказывал о своей поездке из Египта в Смирну, о шторме, сорвавшем парус с мачты, и о том, как он и капитан были единственными людьми на борту, которые могли есть, тогда как остальные лежали на палубе, стонали и их выворачивало наизнанку. Он говорил также о страшных морских чудовищах, появляющихся в дельте Нила и заглатывающих любую рыбачью лодку, которая осмелилась зайти слишком далеко в море. Матросы отвечали ему тем же и описывали некие столбы на самом краю океана, поддерживающие небо, рассказывали о девушках с рыбьими хвостами, которые подстерегали мореходов, напускали на них чары и соблазняли их. Они говорили о морских чудовищах, от которых у Капта на голове волосы вставали дыбом, и он прибегал ко мне с посеревшим лицом и вцеплялся в мою накидку.
Минея с каждым днем становилась все радостнее. Ее волосы развевались на ветру, а глаза были подобны лунному свету на воде, и она была так стройна и прекрасна, что у меня ныло сердце, когда я смотрел на нее и вспоминал о том, что скоро уже мы расстанемся. Возвращение в Смирну или в Египет без нее казалось мне бессмысленным. Я чувствовал горечь во рту, думая о том времени, когда она не будет уже держать меня за руки или прижиматься ко мне и когда я уже не увижу ее больше. Капитан и команда стали относиться к ней с глубоким благоговением, узнав, что она танцевала перед быками и что ей выпал жребий вступить в обитель бога во время полнолуния, чему помешало кораблекрушение. Когда я пытался расспросить их об их боге, они ничего не отвечали; некоторые говорили: «Мы не знаем», а другие: «Нам непонятен твой язык, чужеземец». Я знал только, что критский бог был властелином моря и что с морских островов посылали юношей и девушек танцевать перед его быками.
Наступил день, когда Крит поднялся из моря подобно голубому облаку, и матросы издали крик радости, а капитан принес жертву богу моря, пославшему нам хорошую погоду и попутный ветер. Горы Крита и его крутые, поросшие оливами берега поднялись перед моими глазами, и я увидел чужую землю, о которой ничего не знал, хотя мне предстояло похоронить там мое сердце. Но для Минеи это была ее родина, и она плакала от радости при виде голых холмов и нежной зелени земли, окруженной морем. Потом спустили парус; гребцы подняли весла и повели корабль к причалу, мимо других судов из разных стран — как военных кораблей, так и купеческих, которые стояли на якоре. Там была, наверно, тысяча кораблей, и Капта, поглядев на них, сказал, что он не поверил бы, что их на свете так много. Здесь не было ни башен, ни стен, ни каких-либо других укреплений, и город примыкал к порту, настолько критяне были уверены в морском превосходстве Крита и так могуществен был его бог.
Теперь я расскажу о Крите и о том, что я видел там, но о том, что думаю об этой стране и ее боге, не скажу ничего; я запечатаю мое сердце, и пусть говорят мои глаза. Нигде в мире не видел я ничего столь необычайного и прекрасного, как Крит, хотя объехал все известные страны. Как сверкающая пена, разбивающаяся о берег, как пузыри, светящиеся всеми цветами радуги, как скорлупа мидии, блистающая перламутром, — таким ярким показался мне Крит. Нигде жажда наслаждений не бывает столь непосредственна, столь переменчива, как здесь. Все поступают только по мгновенному побуждению, и настроение людей меняется с каждым часом. Поэтому они неохотно дают обещания или заключают соглашения. Они красноречивы, очень обаятельны и упиваются музыкой слов; они не допускают разговоров о смерти, по-моему, они и не упоминают о ней. Все это скрыто, и когда кто-то умирает, его уносят тайком, чтобы никого не расстраивать. Думаю, что они сжигают тела умерших, хотя точно не знаю, ибо за все время моего пребывания там я не видел ни умерших и ни одной могилы, кроме могил прежних царей. Они построены из огромных камней еще в давние времена, а ныне люди старательно обходят их, будто если не думать о смерти, то она и не придет.
Их искусство также необычно и прихотливо. Каждый художник пишет так, как ему велит фантазия, не считаясь с правилами, и изображает только то, что ему самому представляется прекрасным. Чаши и кувшины блещут яркими красками; на их стенках плавают странные морские существа. На них растут цветы, порхают бабочки, так что человеку, привыкшему к искусству, ограниченному условностями, становится не по себе, когда он видит эту работу, и ему кажется, что это сон.
Здания не так внушительны, как храмы и дворцы в других странах, здесь удобство и роскошь важнее симметрии. Критяне любят воздух и чистоту; их решетчатые окна пропускают ветер; в их домах много ванных комнат, где из серебряных труб течет горячая и холодная вода в серебряные ванны, стоит только повернуть кран. В уборных вода с шумом бежит из бачков, и нигде больше не видел я такой утонченной роскоши. Так живут не только богатые и знатные, но все, кроме обитателей портовых кварталов, где находятся жилища чужеземцев и рабочих порта и деков.
