Слишком рано выходить было бессмысленно — городские ворота открывались только на рассвете. Он оставил записку, в которой объяснял, что его срочно вызывает к себе друг, заболевший в соседнем местечке, и он будет обратно не позднее чем через неделю. Никогда не мешает обеспечить себе возможность возвращения.
Улицу уже заливал серый летний рассвет, когда Зенон потихоньку вышел из убежища. Как он уходил, видел только пирожник, открывавший ставни своей кондитерской.
ПРОГУЛКА В ДЮНАХОн подошел к воротам Дамме в ту самую минуту, когда поднимали решетку и опускали подъемный мост. Стражники вежливо поздоровались с ним — они привыкли к тому, что по утрам он ходит собирать травы; его ноша внимания не привлекла.
Широкими шагами он быстро двинулся вдоль канала; был час, когда зеленщики привозят в город свой товар, многие из них узнавали лекаря и желали ему доброго пути; один из встречных как раз собирался полечить у него свою грыжу и приуныл, услышав, что врач надумал отлучиться; доктор Теус заверил его, что вернется к концу недели, хотя эта ложь далась ему нелегко.
Занималось прекрасное утро, как бывает, когда солнце мало-помалу разгоняет туман. Путника переполняла такая живительная бодрость, что ему было почти весело. Казалось, иди себе твердым шагом до того места на берегу, где можно найти лодку, и сами собой спадут с плеч тревоги и заботы последних недель. Рассвет хоронил мертвецов, свежий воздух рассеивал наваждения. Город Брюгге, который он оставил позади, существовал уже словно бы в другом веке, на другой планете. Преувеличивая значение мелких интриг и мелких склок, неизбежных во всяком затворничестве, он дивился, как случилось, что он на целых шесть лет замуровал себя в убежище Святого Козьмы и погрязнул в монастырских буднях, куда более пагубных, нежели сама церковная стезя, которая отвращала его уже в двадцать лет. Ему казалось, что, отказываясь столь долго от большого мира, он едва ли не надругался над неисчерпаемыми возможностями бытия. Конечно, работа пытливого ума, пролагающего путь к оборотной стороне вещей, ведет к удивительным глубинам, но зато она преграждает путь опыту, который в том и состоит, чтобы жить. Слишком долго лишал он себя счастья просто идти вперед, наслаждаясь каждой минутой во всей ее полноте, полагаясь на случай, не зная, где нынче ночью приклонит голову и каким способом через неделю заработает свой хлеб. Нынешняя перемена была равносильна возрождению, почти метемпсихозу. Душа ликовала уже оттого, что ноги ступают по земле. Глаза довольствовались тем, что направляли его шаги, наслаждаясь притом красотой зеленой травы. Ухо радостно внимало ржанью резвящегося жеребенка, который скакал вдоль живой изгороди, и еле слышному скрипу двуколки. Отъезд знаменовал собой ничем не ограниченную свободу.
Он приближался к предместью Дамме, где когда-то располагался порт города Брюгге и, до того как обмелела река, во множестве теснились большие заморские суда. Но времена кипучей портовой жизни миновали: где прежде выгружали тюки с шерстью, теперь паслись коровы. Зенон вспомнил, как инженер Блондель при нем умолял Анри-Жюста взять на себя часть расходов, необходимых для борьбы с наступающим песком; близорукий богач отказал одаренному человеку, который мог бы спасти город. Племя скупцов поступает всегда одинаково.
Он остановился на площади купить хлеба. Двери в домах зажиточных горожан были уже отперты. Бело-розовая матрона в нарядном чепце выпустила на улицу спаниеля, который весело побежал, обнюхивая травку, на мгновение замер в виноватой позе, свойственной собакам, справляющим нужду, а потом снова стал прыгать и играть. Шумная стайка ребятишек, миловидных, пухлых, пестротою одежды похожих на малиновок, направлялась в школу. А ведь это были подданные испанского короля, которым суждено в один прекрасный день идти бить негодяев французов. Возвращалась домой кошка, из пасти у нее торчали птичьи лапки. Аппетитный дух теста и сала шел от лавки торговца жареным мясом, смешиваясь с тошнотворным запахом расположенной по соседству лавки мясника; ее хозяйка скребла и мыла замаранный кровью порог. Неизменная виселица торчала сразу за чертой города на небольшом поросшем травой холме, но висевшее на ней тело уже так давно поливали дожди, обдувал ветер и жгло солнце, что оно стало похоже на бесформенный тюк старой рухляди; морской ветерок ласково поигрывал лохмотьями выцветшей одежды. Появилась группа людей, вооруженных арбалетами, — они шли пострелять певчих дроздов; это были добрые горожане; весело болтая, они хлопали друг друга по спине, у каждого через плечо висела сумка — скоро она наполнится комочками жизни, которая минутой раньше пела в небесном просторе. Зенон ускорил шаги. Довольно долго он шел совсем один по дороге, петлявшей между двумя выгонами. Казалось, мир состоит из бледного неба да зеленой сочной травы, которая волнами колыхалась под ветром. На мгновение ему вспомнилось алхимическое понятие viriditas[36] — появление существа, невинно прорастающего из самой природы вещей, побег жизни в ее чистом виде, — но потом он отбросил всякие формулы и целиком отдался безыскусности утра.
Четверть часа спустя он нагнал бродячего торговца галантерейным товаром, тот шагал впереди со своим мешком; они обменялись приветствиями, торговец пожаловался, что дела идут плохо: многие города в глубине страны разграблены рейтарами. Здесь хотя бы поспокойнее, никаких происшествий. И снова Зенон продолжал свой путь в одиночестве. Незадолго до полудня он присел перекусить на холме, откуда уже виднелась вдали серая кромка моря.
Путник, вооруженный длинным посохом, уселся с ним рядом. Он оказался слепцом, который тоже вытащил из котомки какую-то снедь. Врач восхитился тем, как ловко этот человек с бельмами на обоих глазах освободился от висевшей у него на плече волынки, отстегнув ремень и осторожно положив ее на траву. Слепой порадовался хорошей погоде. Оказалось, он зарабатывает на жизнь, играя в трактирах или па фермах, чтобы молодые могли поплясать; нынче вечером он заночует в Хейсте, где в воскресенье ему предстоит играть, а потом пойдет в Слёйс: благодарение Богу, молодежь есть повсюду, так что без заработка не останешься, а иной раз и сам повеселишься. Поверит ли менеер? Находятся женщины, которые не брезгуют слепыми, — стало быть, потерять зрение не такая уж беда. Как многие его собратья-слепцы, волынщик часто, и даже слишком, употреблял слово «видеть»: он видит, что Зенон — мужчина в расцвете лет и человек образованный, видит, что солнце еще высоко стоит в небе, видит, что по тропинке за их спиной идет женщина, которая немного прихрамывает и несет на коромысле два ведра. Впрочем, похвалялся он не напрасно, он первым почуял, как по траве скользнула змея. Он даже попытался убить своей палкой гнусную тварь. На прощанье Зенон дал ему лиард, и слепец проводил его крикливыми благословениями.
Дорога шла вдоль довольно обширной фермы, единственной в этой местности, где под ногами уже поскрипывал песок Усадьба радовала глаз разбросанными там и сям зарослями орешника, оградою, которая тянулась вдоль канала, двором, осененным тенью тополя, где отдыхала на скамье, поставив рядом два ведра, давешняя женщина с коромыслом. Поколебавшись, Зенон прошел мимо. Когда-то ферма Аудебрюгге принадлежала семейству Лигров; быть может, она и сейчас оставалась их владением. Пятьдесят лет тому назад его мать и Симон Адриансен незадолго до своей свадьбы приехали сюда, чтобы получить для Анри-Жюста ренту с земельного участка, — поездка была задумана как увеселительная прогулка. Мать сидела на берегу канала, свесив босые ноги, которые в воде казались особенно белыми. Симон ел, и крошки застревали в его седой бороде. Молодая женщина облупила крутое яйцо, а драгоценную скорлупу отдала сыну. Он бегал, держа на ладони легкую скорлупку, которая вдруг соскальзывала и, подхваченная ветром, летела перед ним, а потом на мгновение, словно птица, вновь опускалась на его ладонь; всякий раз надо было изловчиться, чтобы вовремя ее подхватить, потому-то и бежать приходилось, делая сложные прерывистые зигзаги. Иногда Зенону казалось, что он играет в эту игру всю свою жизнь.
Теперь он шел медленнее — земля под ногами стала сыпучей. Дорога, которую отмечал только след колеи на песке, то карабкалась вверх, то сбегала вниз по дюнам. Навстречу ему попались двое солдат, без сомнения, из гарнизона, стоящего в Слёйсе, и он порадовался тому, что запасся пистолетами; в безлюдном месте всякий солдат легко превращается в разбойника. Но эти только пробурчали какое-то приветствие на германском наречии и, как показалось Зенону, обрадовались, когда он ответил на их языке. Наконец он увидел на пригорке поселок Хейст со свайным молом, возле которого были причалены четыре или пять лодок. Другие покачивались вдали на волнах. Эта деревушка на берегу бескрайнего моря располагала всеми основными признаками города: тут был рынок, где, судя по всему, торговали по большей части рыбой, церковь, мельница, площадь с виселицей, низенькие домишки и высокие амбары. Трактир «Прекрасная голубка», который, по рассказам Йоссе, был местом сбора беженцев, оказался лачугой у самого подножья дюны, с голубятней, в которую была воткнута щетка, служившая вывеской и означавшая, что эта жалкая харчевня — одновременно деревенский дом свиданий, В таком месте надо глядеть в оба, чтобы не лишиться денег и багажа.
