И только хотела бесшумно удалиться, как внезапно господин вздохнул и произнес задумчиво и лениво:
– Подумать только, как приятно! А ведь буквально пять минут назад я мог прирезать ее, не разобрав в темноте!
Шакира почувствовала у самого сердца ледяное острие его кинжала и, закричав от ужаса, отшатнулась. А господин сел на постели и, видя ее страх, со смехом убрал оружие под подушку.
– Я воин, птичка. Воин! А ты подумала, что сможешь подкрасться ко мне незаметно? Зачем ты здесь?
Шакира размышляла недолго:
– Я хотела убить тебя!
– Убить? Как? Испепелить взглядом, отравить поцелуем? – он раскатисто захохотал. – Ты же целовала меня!
Она вспомнила, что до сих пор держит в запотевшей руке его плетку, и протянула ее господину, с отчаянной злостью глядя ему в глаза: «Ах, так?! Что ж, накажи меня за это!»
Взлетели вверх брови, плеснуло в бездонных глазах удивление:
– Ах, птичка! Бесстрашная моя птичка!
Но господин был доволен – она видела это! Он схватил ее за плечи и рывком приблизил к себе:
– Смотри мне в глаза и не смей врать: зачем ты пришла?!
«Зачем?! – жарко билось в ее душе. – Ты же сам уже давно все понял! И понял раньше меня! Зачем же спрашивать?!» А вслух, изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимой, невинным голосом прошептала:
– В твоих покоях дивно пахнет, мой господин…
– Маленькое лживое чудовище!
Все? Нет, он не оттолкнул, не отпустил, а, наоборот, притянул ее к себе совсем близко. «Я умру сейчас!» – сердце вот-вот разорвется.
– Шакира, детка! Да сдайся же наконец! Ты сопротивляешься, как крепость! Ты измучила и себя, и меня! Не мучай больше никого – признайся, Шакира, что уже давно любишь меня! – Он все ближе и ближе притягивал ее к себе, пока не коснулся горячими губами уха. – Ну же!!!
– Да…
– Да?!
– Да!!!
– Ну, вот…
– Да, – упрямо перебила она, – у тебя ведь такой острый кинжал, мой господин! Я не смею перечить!
Он оттолкнул ее от себя, а его голос взорвался ударом грома:
– Хафиз!!!
Вошел бесстрастный, как всегда, Хафиз. От сквозняка погасла лампа в изголовье постели господина и мигнула другая – в руках вошедшего. Главный евнух стал неторопясь деловито ее поправлять. Двое мужчин являли собой в эту минуту разительный контраст человеческих эмоций: один пылал гневом, так что трепетали тонкие ноздри и дрожали губы, другой – совершенно мирно занимался лампой.
– Хафиз, эта… (господин сдержался) пришла сюда без моего зова и разрешения! Если подобное повторится еще раз, я сурово покараю и ее, и тебя!
Молчит Хафиз – поправляет фитиль, разве только под нос себе не напевает!
– Хафиз! Ты что, оглох?! Уведи ее!
– Да-да, мой повелитель! С новой лампой всегда проблемы: то никак не разгорится, то так полыхнет, что только держись!
С минуту господин ошарашенно молчал и наконец разразился безудержным смехом:
– Да, Хафиз! Да, мой старый мудрец и знаток человеческих душ: я и в самом деле не хочу ее отпускать!
Хафиз ушел и – унес с собой светильник. Во внезапно наступившей тишине и непроглядной темноте Шакире стало не по себе.
– Фархад… – беспомощно бросила она в темноту.
– Наконец-то! – раздался откуда-то из глубины жаркий шепот. – Ушам своим не верю, неужели я дождался? Иди же ко мне!
И она шагнула на его голос, как в пропасть…
* * *
Бережно, очень бережно, поддерживая Шакиру под локоть, главный евнух отвел ее обратно. Не ночью, а утром. Через сутки – утром следующего дня. Ночь… день… еще одна ночь: господин не отпускал ее.
Она сделала попытку удалиться, как все – ночью, как это было здесь заведено. Но господин Фархад был сильно удивлен:
– Уйти? Ты хочешь уйти? Ах, нет… – И сдержанно добавил: – Но, вообще-то, здесь я решаю, кому и когда уйти!
И он сжал ее в объятиях. Но Шакире и самой совсем не хотелось уходить. От начала и до конца эта первая ее ночь была как сказочный сон, полный нежности, горячих ласк, трепетных касаний и медленных, едва не доводящих до потери сознания поцелуев. Знал ли господин все тонкости обращения с женщиной или же он на самом деле был упоен любовью и искренен в своем страстном чувстве к Шакире, ей было не понять. Да она сейчас и не хотела. «Мне кажется, нет, я точно вижу, что он любит меня! Или… я буду так думать!» – решила она.
Он снова и снова дарил ей свои безудержные ласки – она снова и снова тянулась за ними. А когда она уставала, он позволял ей подремать в его объятиях, а затем будил осторожными поцелуями и шептал:
– Шакира, нежная моя детка! Песенка моя сладкая! Любимая птичка!
И она тут же просыпалась и, изнемогая от счастья, повторяла, подаваясь ему навстречу, только одно:
– Фархад… Фархад… Фархад…
А господин закрывал глаза – черные ресницы опускались как покров ночи, гордо пряча от нее отблеск наслаждения и страсти, переполнявший его взор. Но она успевала заметить этот отблеск…
* * *
В покоях гарема никого не было. Видимо, девушки гуляли или купались. В полной тишине Шакира блаженно растянулась на своей постели. Думала, что уснет мгновенно, но в голове проносились воспоминания последних часов, будоража ее сердце и волнуя воображение.
– А, ты пришла наконец! – первой появилась Аиша. – Ты счастлива, ты любима и ты уже…
– Молчи, молчи, умоляю тебя! – почти беззвучно, сорванным голосом прошептала Шакира, облизывая пересохшие, истерзанные поцелуями губы. И, не в силах сдержать улыбку, добавила: – Я сама тебе потом скажу…
– А ничего и не надо говорить: у тебя все на лице написано, глупая моя курочка! – заметила Аиша. – Я, вообще-то, караулила, когда ты придешь, чтобы никто не расспрашивал тебя.
«Спасибо!» – одними глазами ответила Шакира.
Послышались голоса, и Аиша поспешно проговорила:
– Притворись спящей. Быстро! О, Аллах, он ее в губы целовал! Губы прикрой! А лучше отвернись.
И, вскочив, подбежала к дверям, чтобы первой заговорить с входящими:
– Она вернулась, но спит. Я успела поговорить с ней. Голос сорван – наверное, много пела, – фальшиво-безразлично говорила Аиша. – Тише! Хафиз велел дать ей как следует выспаться!
«Хафиз?.. Аиша, ты же врешь! Впрочем, кто осмелится проверить? – Шакира улыбнулась. – Хорошо, что я к стене отвернулась: губа треснула!»
– Ах-ах-ах! – насмешница Гюльнара не смогла удержаться от колкости, но голос не повысила, говорила тихо. – Я на цыпочках буду ходить!
Биби проворчала упрямо:
– А я хочу знать, где она так долго была! Мне интересно! Чем нам тут еще развлечься?! И буду спрашивать у нее, что и когда захочу!
– Ты можешь спрашивать у нее, конечно, что угодно, – заметила Аиша, – но ведь она может и не захотеть отвечать!
– Или ответит так, что ты ничего не поймешь, – небрежно подала голос Сулейма. – Шакира умнее тебя, бедная наша толстушка!
Биби с досадой засопела. По всему было понятно, что обиделась.
Девушки стали тихо переговариваться, а Аиша присела рядом с Шакирой, как бы охраняя ее сон, и Шакира расслабилась и задремала.
Она проспала как убитая целый день. Проснувшись, почувствовала, что еще кружится голова, но солнце уже клонилось к закату, и надо было хотя бы ненадолго встать и освежиться. Очень хотелось пить. На столике в центре спальни стоял кувшин с водой, и Шакира на слабых ногах направилась к нему, чтобы утолить жажду. Девушки опять гуляли, но только Шакира жадно припала к краю кувшина, торопясь и проливая воду дрожащими руками, вошла Биби. Шакира поспешно вытерла губы и отвернулась, стараясь избежать расспросов. Биби мрачно молчала, бесцеремонно разглядывая ее лицо.
– Что ты уставилась на меня? – не сдержалась Шакира.
В ответ Биби вылила целый поток брани и глупостей: и чем-де Шакира так угодила господину?! И пусть она сознается в каком-нибудь секрете! И отчего ей самой, то есть Биби, так не везет? Это Шакира виновата!
На шум тут же заинтересованно явились остальные. Шакира махнула рукой и решила опять улечься спать: ноги совсем не держали, да и гулять совсем расхотелось.
И тут все расступились: на пороге появился Хафиз. Он держал в руке красивейшую красную чашу тонкого полупрозрачного камня, в которой покоился дар – драгоценности, и в числе прочего жемчужные бусы невообразимой длины, а главное – собственный (любимый!) перстень хозяина и, продетая в него, тонкая золотая цепочка с медальоном-полумесяцем! Поставил дар на столик возле Шакиры, почти царственным жестом повел рукой в ее сторону и молча удалился.
– Вот это да! – завороженно прошептала Аиша. – Собственный перстень и медальон нашего господина! Мы все видели этот медальон на его груди!
Не торопясь подошла Сулейма и небрежно бросила взгляд в чашу:
– Неплохо для начала.
– Почему «для начала»? – раздраженно воскликнула Биби. Она явно страдала от зависти. – Были же и до этого подарки! Вы же сами видели!
Сулейма презрительно фыркнула и не удостоили Биби ответа. Зато Гюльнара не упустила случая поддеть толстушку. И чувствительно!
