– Тебя, Петро, для профилактики. Превентивный удар. Слышал о таком?
– Слышал… – вздрогнул Столыпин, вспомнив подполковника Приходькина, и поспешил перевести разговор на злобу сегодняшнего дня: – Но в таком случае и вся возня в нынешнем правительстве – сплошная превентивность?..
Он сам не ожидал таких выводов. Полицейские, как и журналисты, видят на лицах совсем не то, что там значится. И это брат Александр невольно подтвердил:
– Как говаривал мой старик Суворин, не стоит читать написанное – лучше прочитать еще не написанное.
Пошло соревнование парадоксов. Иначе как назвать признание самого Столыпина?
– Оставим Саратовщину, оставим мои прошлые грехи. Но нынешние? Видит Бог, я не только всеми силами сопротивлялся, прежде чем мне вздели на плечи погоны полицейского министра, я ведь и неизбежное будущее хотел отринуть. И что же?..
Он замолчал, свою судьбу явно боясь договаривать.
– Видно, уж так: кто ступил на одну половину – ступит и на другую…
Полицейский пес, как он про себя говорил, – Лопухин нюхом чувствовал, куда клонится разговор. Не хотел его поддерживать. Слишком уж серьезно для застольной беседы. Но Александр по журналистской легкомысленности, да и после изрядной «смирновки» носившиеся по Петербургу слухи вывалил на тарелку, как принесенное в закрытом судке жаркое:
– А, брат! Верь в провидение. Чему быть, того не миновать. Журналисты – народ длинноязыкий, но ведь и наблюдательный. Знаешь, чем они меня донимают? У тебя, говорят, в одном кармане министр, а в другом и сам председатель. Какова российская гадалка? И где она сейчас обретается?
Брат Александр не ждал ответа, вопрос был чисто риторический. Но Столыпин вдруг неожиданно для самого себя выпалил:
– В Царском Селе!
Для всякого умного человека не было секретом, что решает все вроде бы царь-государь… но предрешает-то гадалка, а если по имени – так Александра Федоровна, всеблагая немка-прорицательница…
Истинная советчица.
А советоваться было о чем. Царское Село превратилось в село пыльное: постоянно пылили коляски, поезда, а теперь автомобили начали появляться. Лихо шла правительственная возня! Всем было ясно, что, запершись со своими геморроями от Думы и от министров, Горемыкин долго свое горе не промыкает. Или сам свалится, или его свалят в грязь. Россия-то не обязана горе мыкать. В Совете Министров правитель нужен. Каждый кучер проносящейся тройки о том кричал. Каждый паровоз заходился гудком. Каждый автомобиль клаксоном вякал. А главным автомобилистом-сплетником стал князь Владимир Орлов – потомок екатерининского Федора Орлова. Известно, Орловы – прирожденные заговорщики.
Прекрасное занятие – дурью маяться, пользуясь новомодным «Мерседесом», слухи по Петербургу развозить. Орлову мало было того, чтоб разводить своих знаменитых рысаков, – нет, променял их на бензиновый чад. Его гремящий «Мерседес» в беге, конечно, уступал рысакам с княжеской конюшни, но ведь диковинка! Орловы вечно не в меру увлекались – то заговорами, то любовницами княжеской, даже царской крови, то лошадей бесконечно скрещивали-перекрещивали, пока не явились лихие рысаки; теперь вот автомобили не давали покоя. Даже стареющий конногвардеец барон Фредерикс увлекся. Вначале вдвоем гоняли, потом и Николай II по-царски подсел на заднее сиденье – как тут не поговорить о том о сем? Автомобиль пылит себе да пылит колесами по дороге, есть время и анекдот рассказать, и посплетничать.
Останавливались, высаживали государя, а назавтра то же самое. Барон Фредерикс уже всерьез спрашивал:
– А что, ваше величество, не заказать ли нам для себя пару-тройку личных автомобилей?
– Тогда, может, и мне краги, кепи и очки на нос вздеть, а, барон?.. – посмеивался государь. – Но ведь автомобиль – не рысак орловский, плеткой его не подгонишь. Опять полчаса в пыли простояли?
Верно, рысака можно плеткой вскачь пустить, а железную махину, как закапризничает, керосином-бензином подпаивай, маслицем подмасливай, ногой по колесам пинай.
Долго ли, коротко ли образовался целый императорский гараж. Два, а потом и три десятка автомобилей. Разумеется, уже с выписанными из Франции шоферами; не все же государю собственным сапогом подгонять расчихавшуюся машину, не все же князю Орлову самолично лезть руками в горячее чрево новомодного коняги.
На что был крепок министр внутренних дел, а и он увлекся. Сам, конечно, за руль не садился, клаксоном баловался. Даже посмеивался:
– Доживи Плеве до сегодняшнего дня, в машине-то, может, и не взорвали бы?
– Да уж, малой бомбой ее не взять, – набивал себе цену Орлов, ради приватных сплетен самолично катая министра.
– Неужели?.. – сомневался министр.
– Французы в том меня уверяют. Да еще… тс-с, военная тайна!.. – Хоть никого не было рядом, но князь-заговорщик оглядывался: родовая привычка. – Уверяют меня: кто-то там во Франции хочет одеть такой автомобиль в броню… что выйдет?..
– Броненосей?..
– Броненосей, вот именно!
Смех смехом, а как не задуматься?..
– При вашей должности, Петр Аркадьевич, так просто необходимо, – загорался новой мыслью князь-шофер. – Я поговорю с французами, что они там медлят?! Не то и плеткой, как моего ленивого рысака, подхлестну!
– Червонцем то бишь?..
– Для француза это лучшая плетка…
Князь Орлов и дворцовые сплетни не забывал:
– Великий князь Николай Николаевич просто из себя выходит: «Что, нет в России человека поумней, чем Горе-Мыкин?!»
Столыпин хмыкал:
– Видать, нет!
– Не скажите, Петр Аркадьевич. При мне святцы читали… Николай Николаевич читал, а государь…
Орлов не знал, что сказать про государя, а Столыпин мысленно перебирал: «Отпетый кадет и думский кукловод Маклаков? Земский краснобай Львов? Полицейский каратель Трепов? Вхожий в царский дворец личный друг-дипломат Извольский? Охранитель царского сундука, министр финансов Коковцев? Явившийся как с того света, из заграничных десятилетних скитаний профессор Милюков?»
Вслух не без усмешки сказал:
– Да хоть и любимец царя лихой кавалерист Фредерикс?..
От изумления Орлов так крутанул баранку, что автомобиль чуть не занесло.
Пока Орлов машину выправлял, он уже новую кандидатуру подобрал:
– Слышал я, какой-то сибирский побродяжка, именем, кажется, Распутин, в Царское Село зачастил – вот бы в мои начальники!
Как бы в угоду, пьянчужка со штофом навстречу.
– Не этот ли?..
– Во-во! Самое дело – в наши председатели…
Кажется, лишнее уже говорили. Сии сплетни не для царских ушей. Ну, да князь Орлов в доносчики не годился, а Столыпин тем более.
С тем бы на этот раз и расстались, да Орлов не преминул сказать:
– Но что интересно, как сойдутся вместе на подушках этой машины – нет-нет да и мелькнет знакомая фамилия: Столыпин!
– Фамилия и мне знакома, да не стоит, князь, всуе ее поминать. Пощадите великодушно!
Столыпин стал пореже встречаться с князем Орловым. Человек от безделья болтлив…
В дорожной пыли между Петербургом и Царским Селом фамилии мелькали, как призраки гадящих керосиновых фонарей.
Пора бы переходить на европейское электричество… как и на европейских премьер-министров… но куда денешь Горемыкина? После сваленного в суматохе Витте Николай II и сам уже не знал, чьи советы принимать.
Столыпин чувствовал, что пыльные круги вьются уже вокруг его головы…
Он хотел отсидеться в семейном тихом кругу, для чего и снял на Аптекарском острове огромнейшую летнюю дачу, которая служила и министерским кабинетом. Ольга со всем взрослеющим семейством устроилась в зеленой обители, но с ужасом восклицала:
– Петро, да ведь они сюда со всего Петербурга пыль тащат!
Верно угадывала: пыль! Грязная дорожная пыль. Сплетни и дрязги. Анекдоты и пресерьезнейшие прожекты… как скрестить, например, заграничного либерала Милюкова с полицейским Треповым? Еще не нужная никому Дума не была распущена, еще Горе-Мыкин время от времени заявлялся с отчетным визитом к царю… а за что отчитываться?.. Естественно, пыль сплетен, разговоров и переговоров мело в сторону Аптекарского острова. То либерал, то полицейский! То краснобай, то дурак! То в лакированных щиблетах, то в дорожных, грязных калошах. Ольга все воспринимала в натуральном виде.
– Да слуги и грязь не успевают убирать!
Муженек серьезно отвечал:
– И я не успеваю.
– Да разве наши слуги плохи?
– Наши неплохи, но другие-то?..
– Какие еще другие, Петечка?
– Те, что без царя в голове, а то и вовсе без головы.
Ольга сама за голову хваталась:
– Ты здоров ли хоть, милый?
– Как никогда ранее!
– Ой ли?..
Она все переводила на житейский лад, с полным правом клала исцеляющую ладошку на его разгоряченный лоб. Но замечала только:
– Лысеешь, Петечка… Ты не торопись с этим… а то я, смотри, любовника заведу!
– Заводи, Олечка, заводи. Давай я тебе самого Распутина пришлю. Слышала о таком?
