день думаю и вот до чего додумался, — все оживились, ведь старик воистину сказал доброе слово.
Правда, он тут же решил всех немножко поостудить, сказав, что пока его разведка на такие ходы не вышла, однако все равно рано или поздно найдет:
— Эти глупцы сами, чувствуется, сделали за нас изрядную часть работы, это тоже нам на благо!
— А скажите мне, — встрял в разговор Али-бей, — ведь уже пробовали рыть мины — и что?
— Что-что, — ворчливо отозвался Мизак, — раздолбили гяуры своим требушетом галереи, порушили, народ поубивали, а во время вылазки живьем пожгли, запустив в шахты огненную смесь. С той поры как-то и недосуг было. Положились на штурм со стороны гавани, на пушки… Что ж, там не вышло, а орудия свое дело делают.
— Да, — склочно заметило око султаново, — только против разваленных стен кяфиры выстроили новые. Так что толку в пальбе? Греков пробовали поднять против ордена?
— С самого начала. Но все оказалось тщетно — дом неверия слишком сильно и мудро подготовился ко всему. Пожаров было мало, смертей — тоже. В общем, недовольства не вызвали.
— Евреи?
— С этими тоже нелегко, хотя не так, как с греками. Но эти дальше отдельных пакостей да пересылки сведений не идут, а в массе своей стоят за кяфиров, не желая менять свое относительно неплохое бытие на то лучшее, что сулим им мы.
— В общем, мне все ясно, — желчно изрек Али-бей. — Все у вас делается спустя рукава, как-нибудь. Десять дел начали, ни одного до конца не довели. Надо делать все иначе! Рассчитываете на прибытие великого падишаха с войсками и пятнадцатью сотнями пушек? Может, он и прибудет, но первым делом все вы — да что там! — все мы будем прилюдно и торжественно передушены. Хотите этого? То-то же. Итак, с сегодняшнего дня возобновить все виды саперных работ, а к грекам и евреям мы составим обращение, которое массово разошлем внутрь… Говоришь, Мизак-паша, что магистр сам написал тебе? Не является ли это скрытым желанием пойти на переговоры? Это надо прощупать. А чтобы там, внутри, были посговорчивее… Мизак, как у тебя с древесиной?
— О, несмотря на все усилия вождя неверных, этого у меня сейчас в избытке. Лесов на Родосе достаточно, да и навезено много материала — поначалу вообще с большой земли привозили.
— Отменно. Вот распорядись-ка, достопочтенный, стругать колья для родосцев да расставлять их в пределах видимости. Пусть начнут уже сейчас — будет наглядное толкование к нашему письму. Настругаешь достаточно — укажем, для кого. Я думаю, это их проймет. Отныне всех пленных сажать туда.
— И перебежчиков тоже, — присоветовал Сулейман-бей. — У нас и так шакалов много, а вот когда они постигнут, что их отныне ждет, большой вой внутри поднимут!
Все высоко оценили этот мудрый совет, а Мизак-паша, не откладывая дела, приступил к составлению подметного письма. Чуть поразмыслил, поскрипел пером и огласил по-турецки то, что написал по-гречески:
— Жители Родоса! Безумно и тщетно противостоять силе и мощи великого падишаха Мехмеда, покорителя многих земель и царств. Жалея вас, он провозглашает, что не держит зла на вас и не желает его вам. Единственное желание, которое владело им и подвигло к войне, заключается в том, чтобы избавить вас от несправедливого и тиранического правления вашего правительства. Будучи греками по происхождению, вам вполне естественно подчиниться вашему василевсу, правящему в Константинополе, ибо в противном случае вы никогда не обретете покоя, пребывая врагами османского двора. Если вы сдадитесь, великий падишах обещает вам не только ваши жизни и свободы, но и различные привилегии и почести. Если же вы по собственному ослеплению и неразумию отвергнете это щедрое предложение, все вы будете истреблены, когда непобедимый великий падишах Мехмед Фатих соберет силы всей империи для захвата Родоса. Он уже на пути к вам, и когда ступит на землю Родоса, тщетна окажется любая мольба о пощаде сдаче, ибо он придет, дабы покарать своим мечом всех неразумных врагов своих.
Завершив чтение, визирь самодовольно поинтересовался:
— Ну как?
— Никто не сомневался, что это будет убедительно и бесподобно, — сказал Али-бей, но анатолиец добавил:
— Забыл про колья.
— Чего проще добавить? Вот, сделано.
— Тогда отдай приказ размножить, — сказал Али-бей, — и отослать на стрелах. Да, еще найди толкового еврея, чтобы это перевел на свой язык — только с заменой "греков" на "иудеев", и про василевса, я тоже думаю, надо удалить или как-то изменить соответственно… Прибавьте про зверства и закоренелой ненависти кяфиров по отношению к ним и о благожелательном отношении к их народу великого падишаха и прочих исламских государей. В общем, ваша забота.
Так турки повели подкоп со всех сторон — дабы подорвать и стены, и решимость родосцев сражаться. Однако ожидаемого отклика османская "почта" не вызвала — разумные обсмеяли, глумцы использовали под нужды организма. По крайней мере, наибольшая часть сих подметных листов была честно отнесена д’Обюссону. В общем, никаких ответов или действий турки на свои широковещательные и многошумящие эпистолии не получили.
Тогда Мизак, отлично понимая, чем может обернуться столь настоятельно предлагаемый бейлербеем штурм, убедил особо воинственных испробовать последнее — официальные переговоры. Орудия смолкли, и под стенами крепости появился некий греческий ренегат, который, громко вопия, требовал, чтоб его выслушал какой-нибудь рыцарь. Когда таковой появился, грек официально уведомил его о том, что переговорщик от османской армии имеет желание переговорить с руководством ордена, однако прежде ждет гарантий свободы прохода и ухода. Благоприятный ответ предполагает перемирие.
Рыцарь удалился с докладом д’Обюссону, который вновь был поблизости, обитая на итальянском участке как на самом опасном. Посовещавшись с помощниками, он от своего имени передал ренегату такой ответ: "Законы прочих народов соблюдаются и на Родосе, посему послу не следует ничего опасаться против своей персоны. В любой удобный день, начиная с сегодняшнего, послу позволено пересечь ров против еврейского квартала и прибыть к башне Италии. У ее бастиона он встретит рыцаря, уполномоченного великим магистром выслушать обращение турецкого командующего и передать ему ответ во благовремении".
— Ничего нового нам Мизак не скажет, — сказал смертельно уставший д’Обюссон приближенным, — но, клянусь ранами Христовыми, жители и воины хоть день-другой отдохнут от стрельбы и смертей… но не от трудов. Передышка в битвах даст нам время хоть как-нибудь подлатать укрепления… А этих послушаем — что ж делать! Вреда не будет…
На следующий день к итальянскому бастиону прибыл с пышной свитой старичок Сулейман — именно он был назначен исправлять должность посла, как наиболее в подобных делах опытный и летами умудренный. Заодно упомянем, что хитрец хотел использовать ночное затишье, чтобы "выслушать"
