Императрица же тотчас вызвала начальника полиции, приказала немедленно взять под стражу капитана Чоглокова и доставить к ней, потом отправилась в свой кабинет, чтобы просмотреть поступившие депеши. Проходил час за часом. Екатерина начинала терять терпение и послала офицера за начальником полиции, наконец тот появился и доложил, что капитан Чоглоков исчез. Один из его сослуживцев недавно-де видел его расхаживающим взад и вперед под окнами императрицы. С этого момента всякий след его, казалось, терялся. Возле его жилища, перед казармой его роты, во всех местах, которые он имел обыкновение посещать, были выставлены люди с приказом схватить его, на этом, похоже, профессиональная фантазия полиции исчерпывалась.
– А у купца Самсонова вы его тоже искали? – спросила императрица.
– Там в первую очередь, ваше величество.
– И вам сообщили, что он уехал?
– Отнюдь нет, ваше величество.
После обеденного застолья Екатерина снова послала к начальнику полиции.
– Никаких следов капитана?
– Никаких, ваше величество.
– Где он обычно обедает?
– У майора Бородинского, своего дяди.
– И…
– Сегодня его напрасно ожидали к столу.
– Странно.
Вечером театральное представление, в котором участвовали придворные кавалеры и дамы, придало мыслям царицы иное направление, но едва она после полуночи снова переступила порог своих спальных апартаментов, как сразу вспомнила о Чоглокове. Не раздеваясь, она торопливо прошла в кабинет и опять вызвала начальника полиции и с ним графа Орлова. После того, как ей в очередной раз пришлось выслушать от полицейского чина, что никаких следов капитана по-прежнему так и не обнаружено, на первый план вышли заботы о ее личной безопасности, и она приняла необходимые меры, удвоив караулы и надежно перекрыв ими все коридоры, из которых в ее покои вели потайные двери. Только после этого она снова вернулась в спальню, но не легла спать, а ограничилась тем, что сняла свое роскошное вечернее платье, переодевшись в удобный, отороченный кружевами домашний халат. Отослав камеристок, она уселась за секретер и, дабы немного отвлечься мыслями, принялась за письмо Вольтеру.
С головой погрузившись в работу и в желании как можно ярче блеснуть своим незаурядным живым умом, она позабыла обо всем на свете и о капитане, разумеется, тоже, когда – в этот момент она подняла взгляд от исписанного листа, самодовольно улыбаясь своим успехам, – прямо перед ней вдруг оказался бледный мужчина с зловеще горящими глазами, в котором она тотчас же узнала Чоглокова.
Сколь бы неподготовленной ни казалась Екатерина к этому неожиданному крайне опасному для нее вторжению, она тем не менее нисколько не испугалась; не поведя бровью, даже не отложив в сторону пера, но хладнокровно посмотрев прямо в лицо противнику, она откинулась на спинку кресла и произнесла:
– Добро пожаловать ко мне в гости, капитан, я как раз о вас думала. – И когда Чоглоков ничего не ответил, продолжала: – Да, все так и есть, как я говорю, и мне было жаль, что я всего лишь императрица, а не хотя бы самую малость волшебница, иначе я в мгновение ока перенесла бы вас в эту комнату, потому что с того момента, как сегодня во время парада я обратила на вас внимание, я почти непрерывно только вами и занимаюсь, вы произвели на меня впечатление, и… кто знает… – она с пленительной любезностью повела плечами, – Орлов, чтобы меня задеть, вчера пожелал получить от меня временный отпуск, и я сейчас в том настроении, чтобы предоставить его графу. Однако как вы сюда пробрались? Я начинаю верить в волшебство.
– Я пробрался через камин, Екатерина, – дерзко произнес в ответ капитан, – но ты, видимо, не догадываешься, с какой целью?
Екатерина отбросила перо в сторону и громко расхохоталась.
– Чего тут догадываться-то, с какой обычно целью мужчина вторгается к женщине в спальню?
– Ты ошибаешься…
– Нет, мой друг, я не ошибаюсь, ты не первый, чьи чувства я заставила волноваться, – продолжала царица, – мне следовало бы на тебя рассердиться, но я люблю храбрых мужчин, если они… красивы.
Она встала из-за стола, быстро подошла к великолепному дивану, стоящему близ камина, и со всем кокетством, на какое только была способна, опустилась на него.
– Подойди! Разве ты не знаешь, где твое место? У моих ног! Давай, ты должен помочь мне хорошо провести время, но горе тебе, если ты окажешься недостаточно страстным любовником, иди же сюда!
– Я ненавижу тебя, тиранка! – крикнул Чоглоков. – И покараю тебя за твои злодеяния, как ты того заслуживаешь. Здесь нет никого, кто мог бы тебя защитить…
– Ты так думаешь, – промолвила Екатерина, – а если я сама в состоянии себя защитить? – Она поднялась, безбоязненно подошла к Чоглокову и положила свою красивую белую руку ему на плечо. – Ты хочешь меня убить? Ты?
– Я убью тебя…
– Нет, ты будешь лежать у меня в ногах и молить о милости, – воскликнула царица, – если б ты действительно хотел лишить меня жизни, то вполне мог бы сделать это во время парада или еще где-нибудь, там, где я лишь монархиня, здесь же, где я только женщина, здесь ты не можешь меня убить, здесь ты должен меня любить, вожделеть меня, я ль не желанная женщина? Сейчас, когда я знаю, что ты ненавидишь меня, сейчас мысль заключить тебя в свои объятия тем более возбуждает меня. Отбрось прочь свой кинжал, Брут, иди же, я хочу быть милостивой.
И прежде, чем капитан успел догадаться о ее намерениях, она обняла его за шею полными нежными руками и увлекла за собой к дивану.
– Нет, нет! Я презираю тебя, – закричал Чоглоков и выхватил кинжал, спрятанный у него на груди; но в ту же секунду Екатерина, оторвавшись от него, подскочила к камину, схватила пистолет, со взведенным курком лежавший наготове на каминной полке, и направила ему в грудь.
– Ни с места, или я пристрелю тебя!
Мгновения, пока Чоглоков размышлял, Екатерине Второй оказалось достаточно, чтобы с проворством тигрицы отступить к стене и нажать кнопку, отворявшую потайную дверь. Через проход в ней к царице обычно являлся Орлов, являлись и другие фавориты, которых она выбирала себе на несколько часов, а потом вновь отсылала прочь, однако сейчас в проеме сверкнули шпаги и штыки, и когда капитан стремительно бросился на царицу, чтобы пронзить ее своим кинжалом, навстречу ему ринулись два офицера и гренадеры из личной охраны.
Чоглоков начал защищаться с необычайной отвагой.
– Не убивайте его, взять его живым и невредимым, – приказала царица.
Завязалась беспорядочная рукопашная схватка, в которой Чоглоков уложил наповал одного из офицеров, а второго, равно как и некоторых противостоящих ему солдат, ранил, однако в конце концов он был повален на пол и связан.
Екатерина Вторая с жутким удовлетворением посмотрела на смертельного врага, жизнь и смерть которого отныне находились в ее руках.
– Уведите его, – сказала она, – и хорошенько его стерегите, но перед этим ты, Чоглоков, должен узнать, что мне было заранее известно о твоем нападении и я смогла к нему подготовиться. Я, как Цезарь под кинжалом Брута, пала бы от твоей руки, когда бы не одна славная девушка, которая предупредила меня о тебе.
– Маша?! Быть такого не может! – закричал пленник Екатерины.
– Ты угадал, – ответила она, – Маша Самсонова.
Чоглоков рухнул наземь, он потерял сознание.
* * *
Весть о покушении Чоглокова и о его аресте с быстротою молнии распространилась по Москве. На следующий день, чуть начало светать, Маша узнала об этом событии от писца имперской канцелярии, господина Ямроевича, который связывал с произошедшим самые далекоидущие последствия. И хотя она была убеждена, что поступила правильно и разумно, а ее родители, так же как и Ямроевич, одобряли ее шаг, она тем не менее испытывала мучительный страх за судьбу возлюбленного, и ее слезам не было конца, пока в доме не появился камергер царицы и не вызвал ее к ней.
Тогда она тотчас же успокоилась. «Императрица сдержит данное слово, – думала она, – она поэтому и приглашает». Маша быстро оделась в самое лучшее платье и вместе с камергером уселась в поджидавшую их придворную карету. Прибыв во дворец, она была препровождена в будуар императрицы, где ей велено было подождать.
Екатерина не долго заставила ее терзаться сомнениями, она величественно, с высоко поднятой головой вошла в комнату в черном бархатном платье, растекающимся позади нее длинным шлейфом и подчеркивающим ослепительную пышность ее великолепного бюста. Маша приблизилась к императрице и опустилась перед ней на колени.
– Мне жаль тебя, – со злой усмешкой проговорила Екатерина, оставляя девушку стоять перед собой на коленях, – но все вышло иначе, чем мы рассчитывали, и несмотря на твое предупреждение, Чоглокову удалось бы меня убить, если б я не сохранила присутствие духа и хитростью не завлекла его в поставленную мною ловушку. Представь себе, бедняга, разыгрывая из себя Брута, собирался меня заколоть, лежал у моих ног и умолял оказать ему милость, да, истинная правда, бедное дитя, но ему придется поплатиться за то, что он оказался тебе неверен, пусть всего лишь несколько секунд. Давай его колесуем, как ты полагаешь?
