жаловалась, что все головные уборы ужасно тяжелые, - и подпирала щеку рукой, чтобы придать своим словам больший драматизм. Мне даже в детстве разрешалось смеяться над Зелфой. Эти наигранные головные боли служили ей поводом подолгу оставаться в своем шатре. Она отказывалась присоединяться к остальным женщинам на весеннем солнце, на свежем ветерке. Но, когда луна была молодой, тонкой и робкой, едва заметной на небе, Зелфа выходила на позднюю прогулку и бродила между шатрами, распустив свои длинные волосы, хлопая в ладоши и распевая песни, призывающие луну вернуться.
Что же касается Билхи, то в тот день, когда появился Иаков, ей было всего восемь, так что она ничего не запомнила.
- Наверное, сидела где-нибудь на дереве и сосала палец, считая облака, - говорила Лия; это было единственное описание Билхи в детстве, которое я слышала от нее.
Билха росла без матери. Самая младшая из дочерей Лавана, она была рождена рабыней по имени Тефнут - маленькой чернокожей женщиной, однажды ночью сбежавшей от нас. Билха была тогда слишком мала, чтобы понять, что ее бросили.
- Бедняжка так и не справилась с этой болью, - мягко говорила Зелфа, неизменно сочувствовавшая чужим страданиям.
Билха всегда держалась в семье особняком. Ей не повезло, поскольку она была гораздо младше остальных сестер, у которых имелось много общего. Билха росла тихой и задумчивой; проще было оставить ее в покое, чем растормошить. Она редко улыбалась и в основном молчала. Даже моя бабушка Ада, обожавшая детей, баловавшая Рахиль и принявшая осиротевшую Зелфу как родную дочь, не могла согреть эту странную маленькую птичку, так и оставшуюся ростом с десятилетнего ребенка и отличавшуюся кожей цвета темного янтаря.
Билха не была красивой, как Рахиль, сметливой, как Лия, или проворной, как Зелфа. Она была маленькой, тихой и молчаливой. Ада приходила в отчаяние от ее волос- мелких упругих кудряшек, плотных, словно мох, и не поддающихся гребню. В общем, хотя две ее старшие сестры тоже рано потеряли матерей, Билха разительно от них отличалась: она была действительно одинокой и никем не любимой.
Предоставленная самой себе, девочка забиралась на деревья и целыми днями мечтала. Сидя на высокой ветке, она разглядывала окружающий ее мир, облака в небе, скот, людей. Билха отлично знала всех животных и птиц, и каждому из них девочка давала свое тайное имя. Как-то вечером она вернулась с поля и прошептала на ухо Аде, что маленькая черная коза готова дать жизнь двойне.
Бабушка лишь покачала головой в ответ на подобную глупость: в это время года животные обычно не размножались, да и черная коза вот уже четыре года не могла принести потомство. Однако, как выяснилось, Ада зря отмахнулась от внучки. Как ни странно, уже на следующий день предсказание Билхи в точности исполнилось. Ада позвала девочку и извинилась перед ней.
- Билха очень наблюдательная, - пояснила бабушка старшим сестрам, которых удивили непривычные оживление и радость в черных глазах малышки: такое с ней произошло едва ли не впервые в жизни.
Если дать себе труд присмотреться, Билха была очень хорошей, правда, в своем роде, как хороши молоко или, скажем, дождь. Билха наблюдала не только за небом и животными, но и за членами семьи тоже. Сидя в темном уголке шатра, она замечала, как Лия замирает от ужаса под взглядом других людей; видела, что Рахиль боится темноты, а Зелфа - бессонницы; знала, что Лаван был в равной мере человеком скупым и глупым.
Билха говорила, что первое воспоминание об Иакове было связано у нее с тем днем, когда на свет появился его первенец Рувим. Разумеется, Иаков был очень доволен тем, что у него родился сын. Он взял младенца на руки и кружился, кружился с ним перед Красным шатром.
- Иаков был очень нежен с мальчиком, - рассказывала Билха. - И не хотел отдавать Рувима Аде, даже когда малыш расплакался. Он называл сына совершенством, настоящим чудом. Я стояла рядом и вместе с Иаковом восхищалась новорожденным. Мы пересчитали его пальчики, погладили Рувима по мягкой макушке. Вот тогда-то я, считай, и встретилась с Иаковом, твоим отцом.
Иаков пришел в лагерь в середине дня, в неделю полнолуния. Подкрепившись самой простой пищей-ячменным хлебом и оливками, он провалился в тяжелый сон усталого человека и проспал чуть ли не сутки.
Лия была поражена тем, что гостю не предложили достойного угощения, а потому, когда он проснулся, устроила настоящий пир - такие блюда у нас дома бывали только по праздникам.
- Ох, и намучилась я тогда, ведь раньше мне никогда не доводилось столько всего готовить, - призналась Лия как-то жарким скучным днем, когда мы крутили тяжелые сосуды с узким горлом, сливая обрат и оставляя внутри массу для приготовления мягкого козьего сыра. - Иаков был отцом моих будущих детей, в этом я не сомневалась. Я видела, как его поразила Рахиль, чью красоту я тогда увидела словно бы впервые, новыми глазами. И все же он смотрел и на меня тоже, так что надежда была. Я зарезала невинного ягненка, как будто приносила жертву богам. Я молола просо, пока оно не стало нежным и мягким, как облако. Я извлекла из запасов самые дорогие специи и использовала последние зерна граната, припасенные для особого случая. Я резала и отбивала мясо, уповая на то, что Иаков догадается о моих чувствах. Никто не помогал мне готовить, да я бы и не позволила никому коснуться ягнятины или хлеба - даже ячменной воды, предназначенной для него. Представляешь, я не разрешила собственной матери налить воду в горшок. - Она хихикнула, вспомнив об этом.
Мне нравилась эта история, и потом я снова и снова просила рассказать ее. Лия охотно соглашалась, неизменно при этом оживляясь. Вспоминая тот первый пир, который она готовила для Иакова, мама превращалась в сентиментальную девчонку.
- Какой же я была дурочкой, - говорила она. - Я сожгла первый хлеб и горько расплакалась. Пришлось печь новый, чтобы понравиться Иакову, и я даже принесла ломтик в жертву - на удачу. Мы поступали так, выпекая хлебы для Царицы Небесной на седьмой день; я отделила кусочек теста и предложила его огню в надежде на благосклонность мужчины. Я проделала все тайком от Зелфы, иначе она бы мне этого не забыла. - Эту часть истории мама сообщала таинственным шепотом. - И конечно, если бы Лаван, твой дед, знал, сколько продуктов я извела на нищего, который не принес в дар ни масла, ни чего-либо другого,
