— Я не стану этого делать без твоего согласия.
— Тебя вовсе не заботит, что я об этом думаю.
— Ты ошибаешься.
Элизабет продолжала выбивать коврики.
— Это совсем не то, чего хотел от нас Господь. Он не хотел, чтобы это делалось так.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? Скажи мне, и я сделаю, как ты скажешь. Ведь ты — первая миссис Уэбб, и всегда будешь первой.
— Я хочу, чтобы ты ушел из моего дома.
— Так могу я жениться на этой девушке?
— Меня твои дела не интересуют.
Ее выбивалка ударила по коврику с необычайной силой, швырнув мне в лицо облако пыли. Энн Элиза хохотала над посмешищем-отцом.
— Так ты отказываешь мне в согласии на брак? Потому что, если ты отказываешь, я сразу же брошу все это дело.
— Прекрати, — сказала Элизабет. Она устало прислонилась к стене дома. На лицо ее и волосы осела пыль, и она казалась серой, седой и старой. — Это твой выбор, и мы оба понимаем это.
— Пророк говорит — это тебе решать.
— Пророк…
Впервые я слышал, чтобы Элизабет говорила о нем с такой горечью.
— Элизабет, что же мне делать?
— Женись на этой девушке. Мне все равно.
— Элизабет!
— Уезжай. Пожалуйста, уезжай!
Я попытался снова, но она вытолкала меня прочь.
Когда я вышел, Энн Элиза последовала за мной до фургона.
— Ты что, хочешь, чтобы кто-то был вместо мамы?
— Нет, нет, нет, нет, все совсем-совсем не так.
— А что тогда ты делаешь?
Я попытался объяснить, но не сумел.
— Когда-нибудь ты поймешь.
— Не думаю.
Отчуждение моей дочери до сих пор уязвляет меня. Вероятно, именно эта черта причиняла мне больше всего боли, когда я читал книгу Энн Элизы: я узнал о ненависти, которую вселил в ее юное сердце.
Маргарет приняла мое предложение. Только после того, как получил ее согласие, я сообщил об этом Элинор. Она проглотила новость с кислой миной, заявив, что я ее обманул. «Если ты думаешь, это освобождает тебя от покупки мне хрустальной люстры, то тебе надо будет еще разок хорошенько подумать! — визгливо крикнула мне она. — И я имею в виду большую, с тремя рядами». Я заверил ее, что она получит свою люстру.
В тот же вечер Пророк запечатал нас с Маргарет. Наша брачная ночь прошла в номере, находившемся в другом конце коридора от апартаментов Элинор. Теперь Маргарет стала моей, но какой ценой? Утром Маргарет переехала к Элинор. Теперь они стали сестрами-женами во всех смыслах этого термина, а я стал их шутом.
Что произошло потом и то, как это брачное безумие закончилось, могло бы служить доказательством, что Господь карает тех, кто ложно истолковывает его слова. Менее чем за неделю у меня вместо двух жен оказалось четыре. Практически каждый Святой скажет вам, что Господь в Его Откровении имел в виду вовсе не это. Мое поведение удивляло даже меня самого. Как сообщает Энн Элиза в книге «Девятнадцатая жена», соседи и знакомые судачили обо мне. Несмотря на то что четыре жены — сравнительно малое число, если подумать о десятке и более жен у Апостолов и наиболее могущественных Старейшин и о бесчисленных супругах, собранных Бригамом в его Львином Доме, поспешность моего третьего, а затем и четвертого брака дала пищу множеству болтливых языков.
В ту неделю, что я был погружен в свои матримониальные утехи, другие, не столь эгоистичные, мужчины продолжали усилия по спасению переселенцев, застрявших на тропе. День за днем группы людей, нагруженных припасами, покидали Грейт-Солт-Лейк. Бригам лично возглавил организационное планирование. Я так понимаю, что в его кабинете была повешена огромная карта, на которой красными точками отмечались места между Ютой и Айовой, где группы переселенцев ожидали помощи. Он вел кампанию по спасению, словно командующий битвой, и от быстроты его решений зависело спасение многих жизней. В лагере в долине Свитуотер, близ Скалистых Хребтов, десятки эмигрантов были охвачены глубочайшим отчаянием. Еда закончилась, смерть уносила одного переселенца за другим. Выжившие, сами ослабевшие до предела, тратили последние силы на то, чтобы вырыть для них общую могилу. Однако с прибытием спасателей и пищи мучения тех, кто выжил, закончились. Усилия Бригама привели наконец к спасению людей.
Подобные сцены повторялись по всей тропе. Спасатели провели экспедиции переселенцев через горы в долину Большого Соленого озера. Некоторые из них прибыли с благодарностью за спасение. Другие — в гневе за то, что они сочли предательством. Одни присоединились к сообществу Святых. Другие, восстановив здоровье и силы, уехали в Калифорнию, покинув лидера, приведшего их в такую даль. Всю осень прибывали в город группы эмигрантов. Раз или два в неделю они появлялись в устье каньона, который стали называть Эмигрантским каньоном. Они спускались с гор изможденной колонной, добредая до Храмовой площади точно так же, как та группа, которая месяц назад привела ко мне Элинор и Маргарет.
К ноябрю до Зайона добралась последняя группа. Эта группа выглядела еще более горестно, чем все предыдущие. Носы, уши и пальцы у людей почернели — они были обморожены. Матери погибших детей бесцельно бродили вокруг, руками прижимая к груди призраки своих младенцев. Сломленные страданиями мужчины плакали. Зрелище было ужасное, но этот эпизод, по крайней мере, был последним в затянувшемся фиаско с ручными повозками.
Стоя на Темпл-стрит, я смотрел, как эти последние иммигранты, ковыляя, входят в наш любимый город. Со мной была моя самая новая жена — Маргарет, которая, к счастью, никогда не проявляла столь великого интереса к своему портному, как ее сестра. Маргарет плакала над собратьями по ужасному переходу, тем более что ее собственные испытания были так свежи в ее памяти. Страшно было видеть то, как голод и лишения стерли в этих людях их индивидуальные черты. Каждый из них был похож на всех остальных: глубоко ввалившиеся глаза, втянутые щеки под выступающими скулами, губы цвета пепла. Я крепко прижал к себе жену, когда последние из прибывших проходили мимо нас. Царила полная тишина, если не считать скрипа колес ручных повозок: рыдающее железо будет звучать у меня в ушах до моих последних дней. Как и крик, прозвучавший из толпы изголодавшихся людей:
— Вирджини, смотри: мистер Уэбб!
И тотчас же из процессии этих несчастных миссис Кокс и Вирджини оказались прямо в моих объятиях. Она выглядела точно так, как все остальные, но, по правде говоря, даже хуже того: ведь я знал, какой красавицей она была прежде.
— Миссис Кокс! Я не знал, — пробормотал я. — Я не знал!
Потрясенный, безмолвный, я отвел миссис Кокс с девочкой в дом Лидии. И снова моя вторая жена гостеприимно встретила чужестранок у себя в доме. Трудясь весь вечер ради того, чтобы обеспечить гостей всем необходимым, Лидия, как я заметил, время от времени бросала на меня взгляд, говоривший (пожалуй, слишком ясно!): «Еще одна будущая жена?» Я вывел Лидию из дома и сказал:
— Это вовсе не то, что ты думаешь.
— А что я думаю?
— Ты думаешь, что я привел ее сюда как свою будущую жену. Так вот, это не так.
— Надеюсь, четырех тебе хватит.
Я заверил Лидию, что четыре женщины могут вполне удовлетворить мои потребности.
— Для миссис Кокс у меня совсем другие планы, — сказал я. — Вот увидишь.
Вопреки моей прежней привязанности к миссис Кокс, я успел осознать, что чувства, возникшие к ней в Ливерпуле, оказались вытеснены моими теперешними супружескими обязанностями. План мой был таков: я воссоединю миссис Кокс с Гилбертом в Пейсоне. Я буду просто счастлив, если мой сын заменит меня в роли ее суженого. В конце концов, он ведь сам этого хотел! Даже Элизабет отнесется к такому решению с уважением.
— Вам очень понравится в Пейсоне, — сказал я миссис Кокс, когда мы ехали на юг. — И я знаю, что Гилберт будет рад вас видеть.
Я привез миссис Кокс с Вирджини в дом Элизабет. Если Лидия сдержала свое неудовольствие, Элизабет не колеблясь высказала свое. Она отвела меня в конюшню, где Энн Элиза поила лошадь.
— Не вздумай сообщить мне, что это еще одна из твоих невест.
— Нет, нет, нет — ты не понимаешь. Это Гилберт хочет на ней жениться. Она давно живет в его сердце. Конечно, она вдова, но ведь ей всего на год или два больше тридцати. И хотя у нее есть ребенок, я полагаю, у нее есть и кое-какой доход, который поможет нашему мальчику встать на ноги, помимо нашего собственного кошелька.
Элизабет смягчилась:
— А Гилберт знает, что она здесь?
— Я как раз собирался пойти его искать.
Я оставил Элизабет дома с чувством человека, едва избегнувшего страшной опасности, и обнаружил сына в мастерской, за работой.
— Она приехала, — сообщил я.
— Кто?
— Миссис Кокс.
Гилберт уронил деревянный молоток.
— Миссис Кокс?! И она здорова? А Вирджини тоже?
