— Наконец, мы одни… — томно прошептала Юлия Друзилла, перебравшись на ложе брата.
— Ты сегодня необыкновенно хороша, — Гай обнял девушку, и его перекошенное презрением лицо умилённо смягчилось.
— Ты был злым с Юнией, — с удовлетворённой радостью отметила Друзилла.
— Я со многими бываю злым, — согласился Калигула. — Но с тобой — никогда!
На мозаичном полу триклиния, среди смятых покрывал и прохладных листочков плюща, опомнились от страсти Калигула и Друзилла.
— Уже ночь, — печально проговорила она, поднимаясь. — Тебе пора домой. Агриппине — тоже. Иначе Агенобарб прибьёт её.
— Агенобарб бьёт её? — нахмурился Гай.
Друзилла выразительно шевельнула блестящими бровями, чёрными с рыжим отливом.
— Сейчас я ничего не могу. Но когда стану императором — прибью Агенобарба! — погрозил он кулаком розовой статуе Дианы-охотницы, стоящей в углу.
Друзилла тихонько вздохнула. Слишком часто за последнее время Гай повторяет: «Когда стану императором…» Слишком неосторожно выдаёт он свою мечту. А Тиберий ещё жив! И чем дряхлее, тем подозрительнее становится он!
— Правду говоря, Агриппина ведёт себя так, что вполне заслуживает наказание! — вдруг засмеялся Гай.
— А мы с тобой? — вызывающе прищурилась Друзилла.
— А мы с тобой — как боги! Нам все позволено! — Калигула улыбнулся по-особому, правой половиной тонкогубого рта.
— Агриппина — наша сестра. Следовательно, ей тоже все позволено.
— Это правда, — удивлённо хихикнул Гай, — Иди, разбуди нашу богиню, пока меднобородый Домиций не сбросил её с Олимпа.
Друзилла тихонько подошла к кубикуле, занятой Агриппиной и Криспом.
— Сестра, пора уходить, — тихо позвала она.
Дверь наполовину отворилась, и из кубикулы испуганно выглянул Пассиен Крисп, приглаживая на ходу растрепавшиеся тёмные кудри.
— Что с Агриппиной? — спросила Друзилла.
— Заснула, — шёпотом отозвался счастливый любовник.
Друзилла ловко проскользнула мимо Криспа, говоря:
— Ей пора уходить, иначе Агенобарб заподозрит…
Агриппина на животе лежала на смятой постели. Крисп смущённо набросил тунику на её обнажённое тело.
— Просыпайся! Уже стемнело! — теребила её Друзилла.
— Сейчас… — сонно пробормотала Агриппина и, не открывая глаз, перевернулась на бок.
— Агенобарб! — выкрикнула Друзилла, потеряв надежду разбудить сестру.
— Где? — испуганно подскочила Агриппина, хлопая смазавшимися ресницами.
— Слава богам, пока ещё дома, — Друзилла подобрала с пола измятую одежду. — Но обязательно явится сюда, если ты сейчас не оденешься.
С трудом одевшись, Агриппина выбралась в атриум, поддерживаемая любовником и сестрой.
— Когда мы увидимся вновь? — нежно шептал ей на ухо Пассиен Крисп.
— Не знаю. Я спать хочу, — отмахнулась от него Агриппина.
Друзилла велела позвать двух рабов, терпеливо прождавших весь день у носилок Агриппины.
— Ваша госпожа нехорошо себя чувствует, — высокомерно заявила она. — Отвезите её домой как можно осторожнее.
Чёрные нубийцы подхватили ослабевшую Агриппину и потащили её к носилкам. Один держал ноги на уровне колен, другой — осторожно обхватил её под грудью. Дыхание молодой хозяйки сильно пахло вином.
— От свежего воздуха ей полегчает, — принюхавшись, снисходительно шепнул один из нубийцев.
* * *
Гней Домиций Агенобарб насилу выбрался из лупанара. Хороша была эта рыжая стерва Харита! Как вычурно она танцевала, потряхивая прозрачным розовым покрывалом!.. Жаль, что подвыпившему Агенобарбу вдруг стало плохо!..
Поблевав немного, он почувствовал облегчение и решил вернуться к полуголой Харите. И вдруг мимо Агенобарба проплыли его собственные носилки!
«Что такое?» — ошалело подумал он. Присмотрелся повнимательнее: рабы тоже принадлежали ему! Они ступали очень медленно, чтобы носилки не колыхались. Агенобарб успел прочитать на табличках, висящих на шее: «Я — собственность благородного патриция Гнея Домиция Агенобарба. Если видишь меня далеко от дома — держи меня и приведи к хозяину».
«Скоты! Какого пса они разгуливают по ночам без моего позволения?» — рассердился Агенобарб. Он по-бычьи взревел, чтобы вернее разгневаться, и бросился вслед носилкам.
Носильщики-нубийцы шли, соблюдая определённый ритм, словно на торжественной церемонии. Мелодично позвякивали медные браслеты на чёрных эбеновых ногах. Агенобарб, внезапно выскочив из темноты, сильно ударил по голени последнего раба. Курчавый нубиец сдавленно вскрикнул и схватился за ушибленную ногу, выпустив шест. Носилки зашатались.
— Что случилось? — обернулись к нему остальные семеро.
— На меня напали, — ответил ушибленный.
Нубийцы осторожно опустили на землю качающиеся носилки. Агенобарб испугался. Восемь дюжих чёрных молодцов, гортанно переговариваясь на непонятном языке дикой африканской сельвы, надвигались на него. Нубийцы сливались с темнотой, уподобясь беспросветной ночи. Только белки глаз и зубы светились фосфорическим сиянием. Агенобарб попятился.
— Скоты! Не узнаете хозяина? — нервно подёргиваясь, выкрикнул он.
И лишь сейчас нубийцы узнали в невзрачном, воняющем вином, мочой и блевотиной пьянице Гнея Домиция.
— Прости, доминус, — повалились они к лихорадочно дрожащим ногам Агенобарба.
Он постепенно успокаивался, приходя в себя от сознания прошедшей мимо опасности. Ведь эти крепкие, здоровые, приученные носить тяжести рабы могли забить его до смерти! Конечно, существует закон: если раб убьёт хозяина, то казни на кресте заслуживают все рабы убитого, даже непричастные. Но покойнику мало утешения от этого закона!
— Почему бродите ночью без разрешения? — Агенобарб дал звонкую оплеуху ближайшему нубийцу.
— Домина Агриппина велела отнести её к сестре, благородной Друзилле! — громко оправдывались носильщики.
— Агриппина в носилках? — наморщив лоб, соображал Агенобарб. — Сейчас проверю. И если вы лжёте — горе вам!
Путаясь в занавесках и скверно ругаясь, Агенобарб полез в носилки. Агриппина лежала, разметавшись среди подушек и покрывал. Во время пути она то бессмысленно рассматривала узоры на занавесках, то снова засыпала, укачиваемая равномерным движением. Когда рабы опустили носилки, Агриппина очнулась от толчка. И теперь медленно приходила в себя, стараясь понять, что происходит.
Увидев лезущего внутрь, пьяно дышащего Агенобарба, она испуганно подхватилась и закричала:
— Насильник, насильник!.. На помощь, добрые квириты!..
— Молчи, глупая! Это я! — Агенобарб грубо прикрыл рот жене.
Узнав мужа, Агриппина испугалась ещё сильнее. «Лучше бы это был насильник!» — в отчаянии подумала она.
— Что ты делаешь ночью на улицах Рима? — допытывался Агенобарб, устраиваясь на подушках рядом с Агриппиной.
— Я была в гостях у Друзиллы, — испуганно лепетала девушка.
— Да ты пьяна! — озабоченно принюхался он к спёртому, душному воздуху.
— И ты заметил это сквозь толстую пелену хмеля, что обволакивает тебя? — презрительно усмехнулась Агриппина.
— А что ты делала в гостях без меня? — Агенобарб лёгким движением умело вывернул хрупкое запястье жены.
Агриппина застонала и жалобно потёрла руку, на которой остались красные следы от толстых пальцев.
— Как мне пойти с тобой, если ты ушёл из дома на рассвете? — обиженно заплакала она.
— Если я ушёл — то ты должна сидеть дома и ждать меня! — рассердился грозный муж.
Агриппина отвернулась и досадливо закусила губу. Агенобарб подозрительно осмотрел её:
— Зачем отворачиваешься? — он цепкими пальцами взял жену за подбородок и против воли повернул к себе. — Или ты покинула супружеский дом ради блуда?
— Это ты ради блуда таскаешься днями и ночами по лупанарам Субуры! — резко выкрикнула Агриппина и выбросила вперёд руки, стараясь дотянуться ногтями до лица Агенобарба.
— Стерва! — он крепко ударил жену по щеке, и возмущённо продолжал: — Я должен был с первого дня нашего знакомства догадаться, какая ты стерва!
Агриппина горько плакала, скорчившись в углу носилок и вытирая слезы краем измятой туники. Рабы, позванивая ножными браслетами, проносили носилки по призрачной темноте ночных улиц. Рядом злобно сопел пьяный Агенобарб. И где-то далеко-далеко остался ласковый Пассиен Крисп, чьи поцелуи до сих пор жгли кожу Агриппины.
Калигула втолкнул в носилки Юнию Клавдиллу. И, отдав приказ носильщикам, забрался следом. Отогнув край занавески, он улыбнулся Юлии Друзилле. С факелом в руке, прекрасная как нимфа в облаке серо-голубого шелка, она подняла ладонь в прощальном жесте, старательно изображая гостеприимную хозяйку.
Юния Клавдилла молчаливо забилась в угол и странно посматривала на мужа. Белки её глаз сверкали, когда на лицо падал отблеск от факелов, прикреплённых к стенам богатых домов Палатина. Калигула не смотрел на неё. Устало растянувшись среди покрывал, он положил правую руку на бедро, где ещё оставалось эхо любовных ласк Друзиллы.
