Калигула в молчаливом раздумье поднялся по ступеням дворца. Прошёл мимо преторианцев, не обращая внимания на приветствия. Хотя обычно он был дружелюбен с солдатами, надеясь обрести в них поддержку против Тиберия.
«Кассий возвращается!» — думал он, внутренне закипая яростью. Неужели теперь прекратятся недозволенные, пьянящие, неповторимые свидания с Друзиллой?
Грубо расталкивая попавших под руку рабов, он ворвался в опочивальню. И рассердился ещё больше, увидев на ложе Юнию — бледную, уставшую, измученную тяжёлой беременностью.
— Когда ты уже родишь и уберёшься из моего дома? — раздражённо крикнул он жене.
Бескровное лицо Юнии жалко перекосилось. Калигула, равнодушно посмотрев на её выпяченный круглый живот, вышел из опочивальни в сад.
Юния Клавдилла проводила его затравленным взглядом. Безысходное отчаяние душило её. Когда тяжёлый занавес у входа перестал колыхаться, Юния с силой ударила себя по животу. Ей хотелось избежать рождения ребёнка, который непременно должен стать маленьким чудовищем. Ведь отец был чудовищем большим! И, каждый раз оставаясь одна, Юния отчаянно истязала саму себя и неродившегося младенца.
Боль увеличенным эхом отозвалась во внутренностях, заставив Юнию скорчиться и застонать. Муки вскоре угасли. И она, постепенно приходя в себя, прислушивалась к мерному падению капель в клепсидре. Прошло около десяти минут, и вдруг боль вернулась. На этот раз — сама по себе, без вмешательства Клавдиллы.
Юния со страхом прислушалась к слабому отголоску боли, которая утихала на несколько минут и снова возвращалась, постепенно возрастая. И закричала, почувствовав, как липкая холодная жидкость изливается из её тела, неприятно растекаясь по ногам. На крик сбежались рабыни и испуганно засуетились около неё.
— Лекаря! Скорее! — истошно закричал кто-то. Юнии показалась, что она слышит этот крик издалека, медленно падая на дно тёмного мокрого колодца.
Запыхавшийся раб Прокул нашёл Калигулу в саду. Он сидел у фонтана, опустив руку в нагретую солнцем воду и стараясь изловить жёлто-оранжевую рыбку.
— Доминус, пришло время родов! — крикнул он.
Гай удивлённо опешил. Поднял лицо к окну опочивальни и нахмурился, задумавшись. Юния рожает! У него будет ребёнок! Что-то обязательно должно измениться в привычной жизни Калигулы. Появится ответственность за сына или дочь. А Гай не был уверен, что желает ответственности.
Он вернулся в покои. Шум и суета окружили его. Рабыни таскали тряпки и посудины с тёплой водой, попутно усеивая брызгами мозаичный пол. Калигула потерянно бродил по дворцу, погрузившись в свои мысли и полностью отстранившись от всеобщей суеты. Проходя мимо своих покоев, он слышал душераздирающие вопли жены. Но даже это не выводило Гая из странного оцепенения.
Он очнулся, лишь когда старый лекарь-грек остановился перед ним. Калигула поднял на старика ясные глаза и с изумлением заметил слезы, стекающие по морщинистым щекам к густой седой бороде.
— Благородный Гай Цезарь, — хрипло проговорил лекарь. — Твоя жена только что умерла, разродившись мёртвым младенцем.
— Умерла?.. — отстраненно повторил Калигула и, заложив ладони за спину, медленно прошёлся по перистилю. Лекарь, опираясь на кривую палицу, следовал за ним.
Гай подошёл к перилам и, обхватив рукою стройную коринфскую колонну, выглянул в сад. По-прежнему цвели персидские розы, плющ и виноград обвивали платаны с широкими разлапистыми листьями. Ничего не изменилось. Только Юния Клавдилла умерла, унося с собою постыдную тайну Калигулы.
— Такова воля богов, — усиленно притворяясь печальным, прошептал он.
Юния Клавдилла незаметной тенью прошла по жизни Калигулы. И умерла как раз в тот момент, когда её смерть была желанна ему. Обыкновенное совпадение, но Гай увидел в нем волю богов, освободивших его от изрядно надоевших уз Гименея.
После похорон, на которых Калигула добросовестно притворялся безутешным вдовцом, он вздохнул спокойно. Лишь одно обстоятельство омрачало радость Гая: возвращение Кассия. Влюблённый супруг ни на шаг не отходил от Друзиллы.
Ночами Гай часто не мог заснуть. Сбрасывая на пол одеяла, он ворочался на ложе и мечтал о Юлии Друзилле. Порою её вымышленные ласки казались Калигуле столь реальными, что он стискивал коленями подушку, чтобы умерить огонь в крови. Промучавшись так несколько ночей, он стал брать в постель рабынь. Закрывая глаза, Калигула ласкал рабыню, а видел неизменную Друзиллу.
Только с нею он не чувствовал себя одиноким. Но, когда Друзиллы не было рядом, одиночество захлёстывало его. Рядом непрестанно сновали рабы, чеканным шагом проходили солдатские когорты, восторженно шептались за спиной плебеи, льстиво улыбались патриции… И ни одного искреннего дружеского лица! Одиночество в толпе — самый страшный, самый изнуряющий вид одиночества.
Калигула вспомнил о том единственном человеке, которого мог назвать другом — о Макроне. И посетил дом префекта на склоне Виминальского холма.
Макрон заботливо провёл Калигулу в триклиний и указал ему красиво украшенное ложе.
— Располагайся поудобнее, Гай Цезарь, — приговаривал он. — Сейчас Энния велит рабам принести закуски.
Калигула протянул ноги рабыне, которая проворно стянула с гостя башмаки и мягкими движениями умащала ступни ароматным лавандовым маслом.
— Сочувствую тебе из-за смерти Юнии, — Макрон сокрушённо покачал удлинённым от скорби лицом.
Калигула равнодушно пожал плечами.
— Юния умерла, — заметил он, поедая розовые креветки. — Мне очень жаль. Но хоронить себя заживо из-за этого я не намерен.
— Ты прав: мертвецы уходят, а живые должны жить пока сами не умрут, — осторожно согласился Макрон. Он решил поддакивать Калигуле в любом случае — будет ли тот оплакивать Юнию, или ругать покойную.
— Если не стало жены — заменим её знакомыми шлюхами, — улыбнулся Гай.
— И этой же ночью! — весело добавил Макрон, безошибочно уловив настроение Калигулы. И тут же сделал гостю предостерегающий знак: в триклиний вошла жена Макрона, Энния.
Благородная матрона, напустив на себя кокетливую нерешительность, остановилась между мужем и гостем.
— Гай Цезарь, — произнёс Макрон. — Позволь представить тебе мою любезную супругу.
Калигула внимательно оглядел женщину и милостиво кивнул. Она скромно улыбнулась и присела рядом с мужем.
Энния хорошо изучила особенности своей красоты. Она знала, что нос её немного длинноват, лоб по-мужски высок, и слишком полны красные губы. Но знала она и то, что мужчины восхищённо заглядываются на её яркое неповторимое лицо, которое кажется утонченнее, когда Энния пышно взбивает надо лбом темно-русые волосы. Песочно-жёлтый цвет туники красиво подчёркивал смуглый загар кожи. Золотой пояс стягивал талию женщины, намеренно выделяя пышность бёдер и груди.
Порою, при определённом освещении, тени искажали грубоватые черты лица Эннии, и она становилась некрасивой. Но стоило молодой матроне отойти подальше от светильника — и Энния вновь превращалась в красавицу.
Много часов она провела перед зеркалом, ловя мгновения, в которые выглядела лучше всего. Появляясь в обществе, Энния жадно замечала мужские взгляды, пытаясь понять, нравится она мужчинам или нет. Выглядеть красавицей, очаровывать мужчин — стало смыслом её существования.
— Я наслышана о твоём несчастье, благородный Гай, — нежно проговорила Энния, обволакивая Калигулу мягким взглядом голубых глаз.
— Срок траура скоро пройдёт, — небрежно заметил Калигула.
— И ты можешь вступить во второй брак, — вмешался Макрон. — В Риме много красивых знатных девиц. Есть, откуда выбрать.
Гай брезгливо поморщился:
— Ну нет! Теперь я не намерен жениться! — воскликнул он. — Разве только встречу женщину, способную свести меня с ума! — Калигула заинтересованно скользнул взглядом по роскошным округлым формам Эннии.
Энния перехватила его взгляд и осталась довольна очередным доказательством своей привлекательности. Проницательный Макрон тоже заметил взгляд Калигулы и ответную неуловимую улыбку жены. Поначалу он нахмурился, но почти сразу его лицо приобрело безмятежное выражение.
— Дорогая Энния, — обнял он супругу за пышные плечи. — Гай Цезарь желает прогуляться по Риму и приказывает мне сопровождать его.
Энния томно повернулась к мужу, позволив тунике нескромно обрисовать формы её тела.
— Нет, я уже не желаю покидать твой гостеприимный дом! — поспешно заявил Калигула, искоса оглядывая кокетку.
— Это великая честь для нас, — сладко улыбнулся Макрон. — Позволь моей жене спеть для тебя!
— Охотно! — развеселился Калигула. Ленивая грациозная Энния нравилась ему все больше. От неё веяло теплом жаркой постели. А присутствие недогадливого супруга придавало ситуации волнующую остроту.
