Болело ребро. Хокахчин перевязала ей торс широкой полосой кожи, когда Чилгер сломал ей ребро. Она была его пленницей уже три месяца.
Пленница — вот кем она себя считала, не женой. Что бы ни случилось с женщиной в течение ее жизни, душа ее соединится с первым, настоящим мужем после смерти. В первые дни своих мучений она думала, что смерть наступит быстро, но ее тело не желало освобождать душу.
Бортэ раскачивалась, потом согнулась от боли. Чья-то рука поддержала ее. Она увидела глаза с тяжелыми веками над закрывавшим нос и рот шерстяным платком Хокахчин.
— Со мной все в порядке.
Две женщины, стоявшие поблизости, зашептались, глядя на Бортэ.
Одна из них, толстая и неуклюжая в тулупе, подошла к Бортэ. Знакомые черные глаза выглядывали из щели между платком и шапкой. Бортэ знала, что Сочигиль была в стане, но ни разу не разговаривала с ней в плену.
— Здравствуй, Сочигиль-экэ, — сказала она.
— Бортэ… это ты. — Сочигиль стала на колени у блеющего ягненка и похлопала его по голове. — Я хотела поговорить с тобой, но… — Она помолчала. — Я слышала, что твой муж-мэркит тяжелый человек. Я не хотела причинять тебе неприятности.
— Чилгер Бук… — У нее всегда отнимался язык, когда она произносила это имя. — Он не любит, когда я разговариваю с кем-либо, даже с женщиной. — Она инстинктивно оглянулась, будто ждала, что он появится неожиданно. — И его мать клевещет ему на меня. — Старуха сплетничала с женой Чиледу в теплой юрте, пока Бортэ и Хокахчин пасли овец. — А как твоя жизнь, Сочигиль-экэ?
— Первая жена моего хозяина все время ворчит на меня, а дети выкрикивают оскорбления, но сам он добрый. Он не похож на других мужчин, гнев его стихает, когда он выпьет, и иногда его трогают мои слезы.
Голос у Сочигиль был спокойный. Многие сочли бы ее мудрой за покорность судьбе.
Гнев и злость охватили Бортэ, а потом исчезли. Лучше молчать, отбрасывать всякую мысль о Тэмуджине. У него еще недостаточно сильный отряд, чтобы совершить набег на стан этих людей. Сотни мужчин будут защищать этот курень, тысячи придут на помощь. Пройдут годы, прежде чем Тэмуджин сможет отомстить. И если даже он найдет ее тогда, вряд ли он почтит ее снова званием своей жены.
— Значит, жизнь у тебя не такая уж плохая, — сказала Бортэ.
— Сносная, — откликнулась Сочигиль. — Хоть и негодяй этот мэркит, но все же он порой бывает добрее моего первого мужа. — Сочигиль поправила воротник своего ветхого тулупа. — Теперь живется легче, чем тогда, когда тайчиуты бросили нас. — Сочигиль вздрогнула. — Надо идти.
Она заковыляла прочь, унося ягненка.
Бортэ вернулась к отаре. Женщины пели и болтали, разгребая снег, пока небо не потемнело и ветер не усилился. Бортэ про себя молилась, чтобы буран был пуще, хотя назавтра кормить животных было бы труднее. Буран мог бы задержать охотников и не дать им вернуться… И она бы провела еще одну ночь без Чилгера.
К вечеру Бортэ и Хокахчин отделили своих овец от чужих и погнали их в стан. Позади отары бежала черная собака и сбивала овец в кучу. Юрта Чилгера, расположенная вместе с юртами его родственников на восточном краю куреня, была из небольших. Войлок на нее пошел из добычи, которую Бортэ заставили притащить из стана Тэмуджина. Хокахчин загнала овец в пространство между юртой и кибиткой, а Бортэ взяла с собой двух ягнят в юрту.
Овцы жались к выходу. Огонь в очаге горел слабый. Бортэ постояла над очагом, согреваясь. Ягнята слабо блеяли, она собиралась подбросить им проса, чтобы они подкрепились. Чилгер наверняка побьет ее, если они подохнут, но и за скормленное зря просо тоже мог наказать. Боль в голове вдруг усилилась, к горлу подступила тошнота.
— Бортэ! — сказала Хокахчин, входя в юрту и опуская полог за собой. — Вижу, тебе опять дурно. — Она взяла Бортэ за руку и посадила ее на постель в глубине юрты. — Сиди… Я послежу за огнем.
Бортэ положила руку на живот, ожидая, что позывы пройдут.
— Голова кружится, земля уплывает из-под ног. Это, видимо, от битья.
— Не говори глупостей, девочка, — сказала Хокахчин, подбросив кизяков в огонь и вернувшись к Бортэ. — Ты знаешь, что это за болезнь… не раз я ее видела. Ты понесла… не отрицай. — Старуха села рядом. — Наверно, от Тэмуджина.
— Теперь уж ты говоришь глупости, Хокахчин-экэ. Не может быть от него ребенка.
Хокахчин лишь пыталась утешить ее. Месячных не было ни разу за время плена, но это ничего не значило. Страх, обуявший ее в первые дни нахождения среди мэркитов, мог задержать месячные. Если бы она понесла от Тэмуджина, болезненное состояние дало бы знать о себе раньше и груди налились бы скорей. Старуха должна это знать.
— Одно верно, — проговорила Хокахчин. — Ребенок-то будет твой. Он вырастет и будет любить тебя, а твой мэркит только усложнит тебе жизнь, если ты не родишь ему сыновей. — Хокахчин похлопала ее по руке. — Может быть, он будет поласковее с тобой теперь.
Бортэ вздыхала в постели, когда голоса мужчин заглушили вой ветра. Она вскочила и пошла к выходу. Чилгер рассердится, если она не поприветствует его.
Его большое тело, которое стало еще шире от двух тулупов, заполнило дверной проем. Он повесил оружие, стряхнул снег с шапки и махнул рукой Бортэ.
— Мы взяли лося два дня тому назад, — проговорил он. — Моя доля снаружи… принеси.
— Я принесу, — сказала Хокахчин.
— А моя жена не способна работать?
— У нее приступ болезни, которая получается, когда женщина ждет ребенка. — У Чилгера глаза полезли на лоб. — Не так уж это и неожиданно, хозяин, — добавила старуха. — Я принесу мясо, пока собаки не сожрали.
Хокахчин исчезла в дверном проеме. Чилгер снял верхнюю шубу, ту, что была шерстью наружу, и остался в кожухе, в котором шерсть нежила тело. Он погрел руки, снял кожух и бросил одежду Бортэ.
Она положила верхнюю одежду в сундук и подала Чилгеру рог с кумысом. Тот сидел на постели и не обращал внимания на Хокахчин, которая внесла часть освежеванной туши и стала на колени, чтобы разделать ее. Бортэ села у ног Чилгера.
— Это правда? — сказал он наконец. — Ты ждешь ребенка?
— Да. — Она не сводила глаз с его валенок. — Я хотела убедиться, прежде чем сказать тебе.
Он покропил кумысом и спросил:
— Он мой?
Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.
— Да, — ответила она, уверенная, что это правда, и зная, что он прочтет это по лицу.
Он всегда разбирался, когда она прятала от него свои мысли. Она научилась глядеть ему прямо в глаза.
— Женщины понимают такие вещи. Ребенок от тебя.
Пробивающиеся усики изогнулись, когда он улыбнулся.
— Теперь у нас дела пойдут лучше. Ты подаришь мне первого сына.
— Я надеюсь, что это будет сын, — сказала она шепотом, чтобы он не уловил горечи в ее словах.
— Я хотел тебя, — признался он, — еще когда вытащил тебя из кибитки. После того, как я взял тебя, после того, как избил тебя за то, что ты отвергла меня, я думал, что ты поймешь, каким образом наладить наши отношения, но я чувствовал, что ты по-прежнему сопротивляешься.
Она старалась не смотреть ему в глаза, чтобы он не догадался, как сильно она презирает его. Покорности ему мало, он хотел того, что она не могла бы дать ему никогда. Он был похож на мальчика, требующего отдать ему его игрушку, на мальчика, вообразившего себя мужчиной. Она и прежде слышала от него нечто подобное, сказанное тоном жалким, умоляющим, и считала его за это дураком, но он был совсем не дурак. Он догадывался, как все еще много места занимает Тэмуджин в ее мыслях.
— Я не бил бы тебя так часто, — сказал он, — если бы знал, что ты по-настоящему моя.
— Я твоя, — сказала она. — Я ношу твоего ребенка под сердцем. Что может сблизить нас больше, чем это?
Он сделал глоток кумыса.
— Ты думаешь, я не стою тебя. — Он вытер рот. — Ты принадлежала вождю и теперь презираешь то малое, что я могу тебе дать?
Этих слов она не ожидала и была в недоумении, что ответить. Он, конечно, знал, что богатство Тэмуджина невелико.
— Я благодарна за то, что у нас есть, — сказала она, — и ты, безусловно, добудешь в битвах еще. Ты еще молод, ненамного старше моего мужа…
Она осознала свою ошибку немедленно, еще до того, как он ударил ее сапогом по ребрам. Она закричала и покатилась, царапая ногтями войлок.
— Я твой муж! — заорал Чилгер, а потом рывком поставил ее на ноги. — Ты теперь моя женщина, а не его!
Он схватил ее за косы и задрал ей голову. Хокахчин рванулась к нему, он отшвырнул ее в сторону и бросил Бортэ на пол.
— Погоди! — кричала старуха. — Подумай о своем ребенке! Ты хочешь, чтобы она выкинула!
Чилгер отступил. Бортэ села, Хокахчин закрыла ее своим телом.
— Это ты меня вынудила, — бормотал Чилгер. — Своими словами допекла.
Бортэ оперлась о старуху, боясь, что ее начнет рвать. Он будет бить в любом случае, несмотря на ребенка.
