– Может, правее, на окской косе расположимся? Там положе и речушка течет, неглубокая, но светлая, как божья слеза, – предложил Арефий Никитич. – Я тут по осени был, все высмотрел.
– Веди! – приказал князь.
И правда, лучшего места для расположения строительной дружины не сыскать: обрывистый склон разрезала ложбинка, в которой, журча на камушках, перекатывалась речушка.
– Здесь и дорогу на кручу вести легче, – настаивал на своем Арефий Никитич.
Князь и сам видел преимущества этого места, но отменить приказ не захотел.
– Придут городчане, ростовцы, смоляне – разместим их здесь. А теперь, воевода, посмотрим, где граду стоять. Веди, коли бывал уже в этих местах.
Продираясь сквозь заросли орешника, Юрий Всеволодович, воеводы и десяток гридей охраны двинулись по склону вверх. Вначале попадались навстречу березки, сосенки, кои корнями, словно паучьей сетью, оплели склоны, а к концу подъема стеной стали вековые дубы.
– Далеко ли дубрава простирается? – обозревая ровную как стол площадь, поросшую дубняком, спросил воеводу строительной дружины великий князь.
– До противоположного склона, что к Волге сбегает, – ответил, радостно сияя глазами, тот. – А дуб-то хорош! Из таких бревен и стены что каменные, никакими пороками не расшибешь. Там же, за речушкой, – показал рукой Арефий Никитич на юг, – поначалу дуб, а далее сосна, лиственница. Токмо хоромы княжеские ставить из тех стволов: ровные, белые, душистые.
– А что, – обернулся Юрий к воеводам, – место знатное, здесь и быть граду! Стены вести по берегу окскому, по берегу волжскому, а замкнуть по берегу этой лесной речушки.
– Ого! – невольно вырвалось у Арефия Никитича. – Так здесь поболее трех верст кряду будет. Не осилить нонешним народом.
– Осилим! – уверенно произнес Юрий. – Миром возводить град будем, ибо служить ему всей земле володимирской!
К вечеру подошли городчане. Устин Микулич был несказанно рад встрече, рад тому, что великий князь наконец-то решился возводить крепость, им присоветанную, и потому ходил по берегу важно, эдаким задиристым петушком, встревая везде и всюду с советами, пока Юрий Всеволодович не приказал ему:
– Бери-ка ты, Устин Микулич, в свои руки хлебной припас. Народу на Дятловы горы пришло много, всех кормить надо, и кормить сытно.
На следующий день пришли лодии с мужиками из Москвы, Ярославля, Смоленска, Переяславля, к вечеру появились ростовцы, а в течение недели малым числом объявились работные, коих прислали князья Иван и Святослав. Но никто из братьев не откликнулся на призыв Юрия и не появился на Дятловых горах. Юрий затаил обиду, но никому об этом не сказал.
Взялись за работу дружно: валили лес, рубили башни, ставили стены, копали ров, насыпали вал. Потихоньку обживались: рыли землянки, рубили избы, по берегу речушки, названной Почайной, ибо место это напоминало Юрию Киев, словно грибы, вырастали баньки, чуть выше – кузни, где с раннего утра и до позднего вечера потные и черные от копоти кузнецы ковали топоры и лопаты.
На самом высоком месте, на юру, заложили церковь Михаила Архангела.
– Время придет, будет она белокаменной, с вызолоченными куполами и крестом, чтобы всяк плывущий по Волге или Оке еще издали видел крест сияющий. А пока возведем храм деревянный. Приступай, мужики, Бог вам в помощь! – перекрестился Юрий.
Все дальше и дальше отступал вековой лес от чернеющего свежиной вала, от поднимающихся над ним крепостных стен. Думая о весне, о том, что огромное скопище людей надо кормить, Юрий приказал на высвободившемся от леса пространстве корчевать пни, убирать камни, готовить землю под пашню и огороды. Своих гридей и часть дружинников он отрядил на заготовку мяса. Птицу били на Стрелице и островах в великом множестве, а зверя крупнее: кабанов, лосей, медведей – гнали в ловчие ямы, на обрывистый волжский берег, на просеки, где их поджидали мужики с рогатинами и копьями. Мясо и сало укладывали в дубовые бочки, пересыпали солью и закатывали их в выкопанные в склоне пещеры-кладовые под охрану сторожей и неусыпное, бдительное око городецкого воеводы. Точно так же заготовляли на зиму рыбу.
Начато было многое, рук не хватало. Юрий слал гонцов, требуя людей. Братья, словно сговорившись, не отказывали, но и мужиков не слали, ссылаясь на уборочную страду.
Пришла осень – сырая, холодная, с мелким изнуряющим дождем и пронизывающим ледяным ветром. Земляные работы пришлось прервать, но каждое утро старшие артелей, сотники и воеводы строительных дружин поднимали мужиков и гнали их на заготовку леса, устройство оборонительной засечной полосы, возведение крепостных башен и стен. Все больше мужиков приходилось отрывать от строительства крепости и отправлять на рытье землянок, возведение домов, заготовку дров на зиму. Без этого зимы не пережить.
– Ежели немедля, пока не стала река, хлеба не доставить, перемрут мужики, – тревожась, не раз напоминал князю Устин Микулич. – Токмо Городец хлебный припас доставил да еще Стародуб. Остальные же города непонятно чего выжидают. Даже Володимир и тот ни единого пуда зерна не дал. Надобно тебе, государь, возвращаться в стольный град.
Юрий и сам понимал, что надо плыть во Владимир.
«Почуяли князья да бояре слабину, что недосуг мне ноне, вот и своевольничают – ни хлеба, ни людей не шлют. Да и на западном порубежье неспокойно: свеи головы подняли, ливы чудь воюют, на новгородские земли зарятся, а Новугород все никак не уймется: шумит, рядится, опять князя поменяли. Не к добру все это. Ох, не к добру!»
Подул сиверко, к вечеру лужи затянуло ледком.
– Пора! – решил князь. – Утром отплываем в стольный град. Вместо себя старшим над всеми ставлю Арефия Никитича. Ты-то как, Устин Микулич, здесь зимовать будешь или в Городец уйдешь?
– Дозволь, государь, мне со своими мужиками отплыть домой. Работы в зиму немного, а ртов, кои кормить надобно, не перечесть. А по весне опять придем град возводить. Одно плохо: уже и стены стоят, а названия граду нет. Не по-людски как-то, – заскреб бороду городецкий воевода.
– А ведь верно, – согласился Юрий Всеволодович и, подумав, решительно произнес: – Быть граду Нижним. Нов город Нижний!
– Почто так? – удивился Устин Микулич. – Надобно Юрьевом назвать. В честь великого князя володимирского.
– Нет! – усмехнулся Юрий. – Не славы ради труд я сей затеял, а ради того, чтобы крепко стать на Волге, чтобы в торговых делах Новугород Нижний был под стать Великому Новугороду и чтобы стоял он стражем на восточном порубежье.
3
С невеселыми думами возвращался Роман в Булгар. Вез он грамоту великого князя к царю Булгарского царства Чельбиру. Что было написано в ней, он не ведал, но по насмешкам, коими цеплял Юрий Всеволодович своего посольского боярина, можно было догадаться, что великий князь предложил царю Булгарии в зятья своего младшего брата Ивана.
– Чего закручинился? – тихонько подойдя к стоявшему у высокого борта насада Роману, вкрадчиво спросил купец Авраамий. Был он росточку невысокого, пышнотел, с редкими, подернутыми сединой волосами, масленой улыбкой и такой же масленой обволакивающей речью. Никто не знал, откуда тот родом, да и сам Авраам не помнил своей отчины, но зато разумел он многих народов речь и ходил с товарами с севера на юг и с запада на восток. Имел свои дворы в Царьграде и Багдаде, Киеве и Владимире, в ставке половецкого хана Кончака и стольном граде Булгарского царства. Будучи истым христианином, он исподволь нес слово Божье в страны, проповедующие ислам. Проплывая мимо строящегося города, он не преминул высадиться у Дятловых гор и посетить Юрия Всеволодовича. Беседа была долгой, в конце ее великий князь предложил купцу совершить дальнейший путь в Камскую Булгарию вместе с Романом Федоровичем – боярином посольского чина. Авраамий встречал молодца при дворе булгарского царя ранее, ему он был по нраву своим спокойствием, уверенностью, и потому охотно согласился. И теперь, наблюдая за Романом, он видел на его лице внутреннюю борьбу, муку, душевную боль. – Что угнетает тебя? Может, старый Авраамий сможет тебе помочь?
– Нет, – горестно усмехнулся посол великого князя. – Ты когда-нибудь видел в летящем лебедином клине серого гуся? Нет? А в стае волков собаку? Тоже нет? Так вот: возомнил я себя волком, забыв, что всего лишь собака!
– Э-эх, молодость, молодость, а ведь собака тоже когда-то была волком, и загоняют волков собаками, а не наоборот, – многозначительно поднял перст Авраамий. – Одно хочу сказать: когда возникнет нужда в чем, то позови, я всегда тебе помогу.
Но разве мог Роман поделиться с кем бы то ни было своими тревогами, ежели сам, собственными руками, вручив царю Булгарии свиток, разрушает свою мечту, гасит искорку надежды на счастье. При прощании Юрий Всеволодович наказал: «От того, какое примет решение Чельбир, будет зависеть твоя судьба. Береги свиток пуще жизни!»
