— Они че, хоронить кого-то собираются? — зашептал Яшка.
— Это они так молятся, ишак! — цыкнул на него Степан. — Сектанты они, скопцы, понял?!
Калачев и его сокамерник буквально приросли к дереву.
Один из скопцов величественной походкой проследовал к стволу дуба и стал ходить вокруг него, пританцовывая и что-то напевая. Его голос становился все громче и громче, так что стали понятны выкрикиваемые слова. Слова напоминали печальное пение, но в них чувствовались такая глубина и сила, что толпящихся слушателей начал охватывать экстаз. Четверть часа спустя уже все приняли участие в дикой пляске.
Увиденное внушало Степану и Яшке чувство, граничащее с восторгом и умилением. Они оба будто утонули во времени и невольно попали под таинственное влияние обряда. «Ой, Дух!» гремело над усадьбой, вгоняя в дрожь. «Так вот почему они не выпустили собак, — подумал Степан, восхищаясь грандиозным зрелищем. — Вот, значит, какие они — радения скопцов! Отец не раз рассказывал о них мне и брату, но тогда и представить было трудно, как это так трогательно и великолепно!»
Когда мужчины пришли в себя, под деревом оказалось пусто. Лишь один человек все ещё стоял у ствола, задрав кверху голову.
— Эй вы, слезайте! — приказал он строгим окриком. — А то подсоблю вам при помощи вот этого…
Послышался щелчок затвора. Степану и Яшке ничего не осталось, как подчиниться. Не перебросившись ни словом, они стали спускаться вниз.
Спрыгнув на землю, Калачев не удержался на ногах и упал на колени. Поднимаясь, голову его расколола резкая боль, и он потерял сознание.
* * *
— Как ты себя чувствуешь? — спросил кто-то хриплым голосом.
— Где я?
— Ты в том месте, куда давно напрашиваешься. Так скажешь мне или нет, как себя чувствуешь?
— Я себя никак не чувствую. Я даже не уверен, что еще жив.
— Жив, раз меня слышишь. И в своем уме, раз разговариваешь.
Снаружи послышались легкие шаги, потом заскрипели петли, и дверь открылась. Степан попробовал разомкнуть веки, но не смог. К нему подошли и помогли подняться. Кружилась и страшно болела голова.
Одетая в серую рясу женщина посторонилась, пропуская выходящих из подвала Степана и человека, поддерживающего его при ходьбе. Затем они пошли по двору. Каждое движение, каждый шаг давались Степану с трудом. Ему тяжело было дышать. Если бы не помощь, он давно бы свалился на землю. Дикая боль в голове мешала сосредоточиться. Степан не мог вспомнить, что с ним случилось, к горлу подступила тошнота, а желудок сдавил спазм.
Когда его ввели в дом, Калачев потерял сознание, прийдя в себя только от ушата воды. Он глубоко вздохнул и попытался приподняться. Сидевший рядом человек тут же склонился над ним:
— Чего, очухался, легавый?
— Да… — несколько озадаченно ответил Степан и поморщился от возвращающейся головной боли.
— А ты, наверное, и есть сын Аверьяшки Калачева? — спросил вдруг незнакомец. — Рылом уж очень схож с батькой своим…
— А ты, наверное, есть Васька Носов, — Степан догадался, кто перед ним. — Ты чертов скопец, который убил моего отца!
— Нет, я не убивал его, — ответил Носов, выпрямляясь. — Я просто хотел вразумить его и вернуть память, а он взял да и… Ты уж извиняй, не рассчитал малость.
Степан с трудом поднял руку, чтобы схватить обидчика, но, как оказалось, обессилел настолько, что не смог удержать ее на весу.
— Будя, не хорохорься, — усмехнулся Васька, заметив его жест. — Давай-ка встать тебе подсоблю. Малеха покалякать с тобой желанье имею.
Мужик, который привел Степана из подвала, замер истуканом у двери, скрестив на груди огромные руки. Повинуясь суровому взгляду Носова, он быстро подошел к пленнику, легко поднял его с пола и усадил на табурет.
— Позади стой и гляди, чтобы не упал, — приказал Васька, а сам сел напротив Калачева. — Твои товарищи уже подъезжают к моей обители или чуток задержатся?
— Тебе-то какая разница, — ухмыльнулся Степан. — Не сегодня, так завтра тебя все одно придавят к ногтю, сволочь!
— Это еще бабка надвое сказала, — Васька смотрел на него не мигая.
— Брось, не юродствуй и не надейся ускользнуть, про тебя ОГПУ все известно…
— Может быть, и известно, да проку в том мало.
— Да, конечно, ты же всемогущий «кормчий»! Любовался ночью вашими чертовыми радениями… Но ты и за них ответишь, пес поганый.
С сосредоточенного лица Васьки сходило любопытство, губы упрямо сжимались, глаза сужались. Он смотрел на Калачева, не произнося ни слова.
— Чего таращишься, паук бородатый? — спросил Степан с издевкой, тоже буравя Носова взглядом. — Людоедам, которые для тебя людей калечили, конец! Банде Проньки, похоже, тоже амба! Земля у тебя под ногами горит, скопец поганый. Хоть ты и «Христом» себя мнишь, а на деле…
— Ну, договаривай? — угрюмо потребовал Васька, как только Калачев замолчал от приступа чудовищной головной боли.
— Я все сказал, — простонал Степан.
Неизвестно откуда в комнате появилась монахиня, которая привела Калачева из подвала.
— Оставь его, — сказала она тихо, но так внушительно, что Васька сразу же замолчал и отвернулся.
Этого Степан никак не ожидал.
— Ты напрасно ведешь себя вызывающе, — продолжила женщина в сером. — Мы вынуждены задавать тебе такие вопросы. Нас беспокоит наша безопасность, и с этим ты должен смириться.
— Знаете, господа бандиты, а меня не волнует ваша безопасность, — морщась, процедил Степан. — Вы за многое должны ответить, и я никак не дождусь, когда наступит эта минута.
— Если у тебя все, то меня послушай, — заговорила «монашка». — Зла тебе мы не желаем. Твое появление в усадьбе говорит о том, что на службе у тебя не все благополучно. И это подтвердил Яшка-хромой, который бежал с тобой из-под стражи. Он сказал, что, как в сказке, открылась дверь камеры и… А он и не знал, что ты следователь ОГПУ, Степан Аверьянович…
— С чего вы взяли, что у меня на службе не все благополучно? — усмехнулся Калачев. — Я сюда пришел товарищей выручать. Теперь вижу, что не получилось. Но и вы не радуйтесь, не надейтесь… Раз я здесь, то, возможно, уже сейчас мчатся к нам на помощь товарищи чекисты.
— Ты можешь остаться с нами или идти под суд и лет на двадцать отправиться в лагеря, — пропустив его слова мимо ушей, продолжила монашка. — Свой выбор ты должен сделать сейчас. Но если ты собираешься стоять на своем, нам придется разговаривать с тобой с позиции силы. И если до этого дойдет, ты умрешь в страшных муках.
— Все, оставь свою проповедь, — огрызнулся Степан. — Не думайте, что я продажная сволочь!
— Два твоих товарища, за которыми ты пришел, тоже так думали, — неестественно улыбнулась монашка.
— Что?! Они живы? — встрепенулся Степан.
— Пока живы, — прохрипел, вступая в разговор, Васька Носов. Он был так зол, что почти не мог говорить, в горле у него пересохло.
— Твои товарищи живы, — продолжила «монашка». — И они успели рассказать все как о себе, так и о тебе. Яшка тоже был красноречив. Так что о тебе мы знаем все, что известно другим…
— Раз знаете, тогда что еще от меня услышать хотите? — спросил Степан недоуменно.
— Мы хотим, чтобы ты рассказал нам о фотографии Анны.
— Вот, значит, как. И что вы хотите знать?
— Ты видел снимок?
— Видел, и что?
— Где сейчас эта фотография?
— Далеко. Она у брата младшего осталась.
Что-то зашипев себе под нос, Васька подскочил с табурета и направился к двери. Женщина поспешила за ним, и Степан слышал, как они разговаривали на крыльце.
Остаток дня Калачев провел в подвале особняка.
Ужинать он отказался, и «монашка», пожав плечами, унесла еду обратно. Видя ее, Степан почувствовал, как в нем закипает злоба. Но злился он не столько на женщину и Ваську Носова, сколько на самого себя, потому что так глупо угодил в ловушку. Его злость временами перебивала возвращающаяся адская боль в голове, которая, казалось, вот-вот разорвет череп на куски. Однако боль отступала, возвращались все те же беспокойные мысли.
«А где же Горовой? — думал, закрывая глаза, Степан. — Ему же известно, что Бурматов и Теплов захвачены бандитами и заперты в этом монастыре, законспирированном под коммуну. Неужели все силы ОГПУ брошены на разгром банды Проньки в городе и нет возможности выделить маленький отряд для спасения своих же товарищей? Что-то попахивает все это тухлятиной. Да и Васька Носов знает о разгроме банды в городе, но… почему-то не спешит уносить ноги! Неужели надеется, что беда обойдет стороной? А может, Носов рассчитывает еще на что-то, о чем не знаю я?»
В подвал спустился тот здоровенный мужик, который в одиночку захватил их с Яшкой прошлой ночью.
— А ну выходи, — приказал он, открыв дверь. — Токо не серди меня. Ежели дернешься, башку прострелю.
