Ознакомительная версия.
— Позволь только спросить, господин, ты намерен отправиться в Гюссифскую крепость?
— Разумеется, туда, и притом немедленно. Эта ужасная женщина способна перерезать беглецов, лишь только они попадут в ее руки, поэтому я и желал бы быть у нее до их возвращения к ней. Часов через восемь мы будем уже у ворот крепости.
— А как же Мустафа, господин?
— Он ничего не будет знать.
— Сейчас он, может быть, и не будет ничего знать, зато узнает после. А ты знаешь, чего могут ожидать от султана те, которые помогают христианам?
— Знаю — шелкового шнурка для того, чтобы удавиться на нем, хладнокровно сказал Мулей-Эль-Кадель. — Не бойся за меня, мой верный Бен-Таэль. Дамасский лев окончит свою жизнь разве только от оружия неприятеля, и ему никто не страшен, даже сам Селим. Ступай и постарайся, чтобы не позже как через полчаса отряд из лучших моих солдат был готов сопровождать меня. Выбирай тех, которые приведены мной сюда из Дамаска и преданы моему отцу и мне до последнего вздох л
Не прошло и назначенного срока, как Бен-Таэль уже вел в поводу белоснежного боевого коня своего господина. За ним следовало тридцать дамасских солдат, закованных в сталь и вооруженных длинными мушкетами и саблями с широкими кривыми клинками. Это все были рослые, статные молодцы, чернобородые, с энергичными лицами и пылающими отвагой черными глазами.
— Вот и твои люди, господин, — сказал Бен-Таэль, когда Мулей-Эль-Кадель, совсем уже готовый в путь, вышел на крыльцо, услыхав топот коней.
— Да здравствует наш непобедимый предводитель! — в один голос гаркнули солдаты, отдавая честь своему любимому начальнику. — Веди нас, куда хочешь. Мы все готовы следовать за тобой, хоть в преисподнюю.
Дамасский Лев внимательно осмотрел весь отряд и, видимо, оставшись доволен этим осмотром, вскочил на своего коня, нетерпеливо бившего копытами о землю.
— Вперед, мои храбрецы! — крикнул молодой витязь. — Бен-Таэль, ты поедешь рядом со мной.
Верный раб предвидел, что без него не обойдется, и успел приготовить и для себя хорошего коня из конюшен своего господина.
Через несколько минут отряд вихрем мчался по равнине, по направлению к Гюссифу, до которого можно было добраться из Фамагусты и сухим путем.
— Если кони выдержат, мы будем на месте часов около двух пополудни, — сказал Мулей-Эль-Кадель своему рабу, с которым привык делиться своими мыслями и чувствами. — Как-то нас встретит Гараджия?
— Не думаю, чтобы очень любезно, — заметил Бен-Таэль.
— И я того же мнения… Впрочем, — с насмешливой улыбкой продолжал витязь, — если вспомнить прошлое, то, пожалуй, она будет и рада меня видеть… Ну, посмотрим. У этой женщины чувства так же изменчивы, как ветер… Однако припустим-ка еще коней. Боюсь опоздать.
Кони предводителя отряда и его невольника понеслись еще быстрее. Казалось, ноги благородных животных почти не касались земли, так что остальные лошади, хотя тоже привычные к бегу, едва поспевали за ними. Каждые два часа всадники ненадолго останавливались в подходящих местах, чтобы дать отдых лошадям, затем снова пускались в путь.
Ровно в полдень впереди, на фоне ярко-голубого, залитого солнцем неба, уже начали обрисовываться и угрюмые башни замка Гюссиф.
— Теперь осталось не больше часа езды, — сказал Бен-Таэль, хорошо знавший дорогу. — Вскоре придется подниматься на крутую гору и перед тем нужно будет дать новый отдых лошадям.
Проехав мимо зачумленных болот, где происходила ловля пиявок, стоившая жизни одним людям, зато спасавшая множество других, отряд очутился перед отвесным почти утесом, на котором красовался замок, господствуя над всем побережьем. Когда кони, сильно уже измученные, достаточно отдохнули перед крутым подъемом, Мулей-Эль-Кадель приказал отряду осмотреть оружие и подтянуться, предупредив, что может предстоять схватка.
Через полчаса он уже подъезжал к подъемному мосту замка в сопровождении одного Бен-Таэля. Весь же отряд был оставлен немного в стороне.
— Я — Мулей-Эль-Кадель! — крикнул он часовым на башне. — Доложите вашей госпоже, что мне нужно видеть ее по очень важному делу.
— Мулей-Эль-Кадель! Мулей-Эль-Кадель! — разнеслось по стенам замка. — Да здравствует доблестный, непобедимый Дамасский Лев!
Вслед за тем со всех сторон стали сбегаться янычары и флотские солдаты, чтобы приветствовать знаменитого воина, слава о котором была распространена не только по всему Востоку, но и за пределами его, благодаря тем из христиан, которые знали его и с восторгом отзывались о нем.
— Гараджия в отсутствии или здесь? — спросил он, въехав через опущенный мост во двор замка.
— Здесь, господин, — ответил один из прибежавших негров. — Она уже знает о твоем прибытии и ожидает тебя.
Мулей-Эль-Кадель, не сходя с коня, свистнул и, когда по этому заранее установленному знаку подъехал его отряд, бросил повод своей лошади Бен-Таэлю, спрыгнул с нее на землю и прошел в замок, предшествуемый офицерами стражи.
В окруженном колоннами портике его уже поджидали слуги с горячим кофе и сладкими лепешками, как это водилось в домах турецкой знати. Молодой витязь выпил чашку ароматного напитка, закусил двумя небольшими пряными лепешками и спросил приблизившегося к нему с низкими поклонами старого домоправителя:
— Могу я видеть твою госпожу?
— Да, господин, она ждет тебя. Пожалуй за мной. Мулей-Эль-Кадель подошел к Бен-Таэлю, стоявшему в стороне, и шепнул ему на ухо:
— Пусть мои люди не снимают оружия и будут наготове. Невольник молча наклонил голову.
— Теперь веди меня к твоей госпоже, — обратился витязь к домоправителю.
Старик провел его в ту же комнату, в которой Гараджия угощала мнимого Гамида-Элеонору. Внучка великого адмирала, как в первый день приезда Гамида, стояла перед диваном, опираясь рукой о стол. Одета она была во все белое, сверкая множеством драгоценностей. За поясом у нее, как и тогда, был маленький ятаган.
— Ты, Мулей-Эль-Кадель? — тихо произнесла она глубоким грудным голосом, видимо, сдерживая сильное волнение. — Не надеялась я увидеть тебя в этих стенах… Что привело тебя сюда?
— Желание узнать от тебя кое-что относительно той благородной христианки, которая пробыла здесь несколько дней, потом уехала и подверглась преследованию твоего начальника стражи, — сухо ответил Дамасский Лев.
Лицо Гараджии вспыхнуло, а в глазах ее загорелся мрачный зловещий огонь.
— А, — насмешливо сказала она, — ты желаешь иметь сведения о той женщине, которая прокралась ко мне под прикрытием чужого имени и в мужской одежде?
— Да, именно о ней. Где эта женщина? — тоном судьи продолжал Мулей-Эль-Кадель.
— А я почем знаю, — передернув плечами, презрительно вымолвила Гараджия.
— Может быть, она уже вернулась сюда?
— Если бы вернулась, ты не нашел бы ее живой, Мулей-Эль-Кадель.
— Ты все такая же злая, как была, Гараджия?
— Все такая же.
— Ты должна знать, где эта женщина… или, вернее, девушка; она ведь еще не была замужем… Я слышал, твой капитан догнал ее галиот и взял его на абордаж.
Молодая турчанка так и подскочила от радости.
— Взял-таки! — вскричала она с торжествующим смехом. — Посмотрим, кто теперь вырвет ее из моих рук?
— Я нарочно приехал к тебе… с просьбой уступить мне эту пленницу вместе со всеми ее спутниками.
— Это ты-то… мусульманин?!
— Да, я. Эти люди находятся под моим покровительством.
— И ты воображаешь, что Мустафа и Селим будут смотреть на это покровительство сквозь пальцы?
— Пусть они попробуют наказать Дамасского Льва: войско боготворит его, и ни один человек из всей армии султана Селима не решится наложить на него руку, — спокойно проговорил молодой витязь.
— Тогда тебе пришлют из Константинополя шелковый шнурок.
— Он может затеряться на пути: Константинополь так далеко отсюда, — насмешливо возразил Мулей-Эль-Кадель.
— Наши галеры очень быстроходны. Они могут доставить тебе султанский подарок не далее как через пять дней. А чтобы он не был перехвачен, об этом мы тоже можем позаботиться, — в свою очередь, иронизировала Гараджия.
— Так ты намерена донести на меня? — спросил Дамасский Лев, пристально глядя в глаза своей собеседницы.
Молодая девушка подошла к нему, положила обе руки на его плечи и, так же пристально засматривая ему в глаза взглядом, напоминавшим взор разъяренной тигрицы, шипящим голосом произнесла:
— Что ты сделал с моим бедным сердцем, Мулей-Эль-Кадель!.. Как раньше, так и теперь ты прожигаешь его своими взорами… Я любила тебя, любила так горячо, как только могут любить женщины моего племени, а ты отверг мою любовь!.. И теперь ты, заставивший меня перенести такую муку, пролить столько жгучих слез, желаешь, чтобы я собственными руками отдала тебе эту гнусную христианку, которая насмеялась надо мной и которую ты… любишь?!
Ознакомительная версия.
