– Поезжайте в Петербург: может, там и увидитесь, – сказал Гарин.
К князю вошёл Пётр Петрович. Он был мрачен.
– Едете? – спросил он у кавалериста-девицы.
– Еду, Пётр Петрович, принуждена ехать.
– Государь требует… А всё ваш отец настроил!
– Он хочет вернуть меня в семью, в дом…
– А вы, Надежда Андреевна, лучше к нам скорее вернитесь. Мы… мы к вам привыкли, – взволнованным голосом говорил Зарницкий. Как видно, нелегко было ему расстаться с ней.
– Я буду просить у государя, как милости, чтобы он мне разрешил вернуться в армию. Здесь, между вами, мои друзья, и мой дом, и моя семья! – пожимая руки и князю, и Петру Петровичу, чуть не со слезами сказала она.
На другой день Дурова выехала из армии в Петербург. Зарницкий и Гарин далеко проводили её; она сердечно с ними простилась.
– Приезжайте скорее, ждём! – крикнул ей вслед подполковник Зарницкий.
– Только бы отпустили – приеду!
С тоской покинула она армию.
«Неужели меня домой отправят? – думала она. – Что я буду делать дома? Так рано осудить меня на монотонные занятия хозяйством? Надобно сказать всему прости – и светлому мечу, и доброму коню… друзьям… весёлой жизни… скачке, рубке, всему конец! Всё затихнет, как не бывало, и одни только незабвенные воспоминания будут сопровождать меня, где бы я ни была. Минутное счастье, слава, опасности!.. Шум!.. Клик!.. Жизнь, кипящая деятельностью!.. Прощайте!»
Так печально думала кавалерист-девица, отъезжая из армии в Петербург.
В Петербурге Надежду Андреевну ожидал отец её, Андрей Васильевич. Свидание его с дочерью после долгой разлуки было трогательно. Отставной ротмистр плакал как ребёнок, обнимая свою дочь.
– Мы с тобой, Надинька, теперь никогда не расстанемся! Ведь так? Ты, моя голубка, поедешь со мною домой? Да как ты переменилась, возмужала!.. Тебя не узнаешь! – говорил он дочери, с восторгом глядя на неё.
– А ты похудел, отец, состарился.
– Плохие дела хоть кого состарят!
– Разве твои дела так плохи? – спросила у отца кавалерист-девица.
– На что хуже, Надинька! Совсем расстроился… Ещё при матери был хоть порядок в дому, а как она умерла – и пошло: дети малые, хозяйство вести некому. Ты, Надинька, заменишь мать, на тебя все надежды.
– Нет, отец, на меня не рассчитывай.
– Как?! Что ты сказала? – меняясь в лице, спросил Андрей Васильевич.
– Хоть мне и больно сказать тебе, но домой, на Каму, я не поеду.
– Как не поедешь?
– Я буду просить государя, чтобы он разрешил мне остаться при армии.
– Что ты, Надя! А зачем же мы хлопотали? Ведь я нарочно в Петербург приехал… прошение подавал…
– Я сама не знаю, зачем ты это сделал.
– Как зачем? Чтобы вернуть тебя. Не забывай, что у тебя есть муж.
– Я забыла про него, навсегда забыла…
– Ах, Надинька, Надинька! Подумай, что ты говоришь, – с лёгким упрёком проговорил Андрей Васильевич.
– Вы насильно выдали меня за Чернова. Я никогда не любила его.
– А Василий Степанович так тебя любит! Как он, сердечный, убивался и плакал, когда твою одежду нашли на берегу Камы. Да и все мы тогда от слёз глаза не осушали. Думали – утонула! И хитрая же ты, дочка, право, хитрая, ловко нас обманула!
– Вспомни, отец, мою жизнь дома… Легко ли мне было? От нелюбимого мужа я ушла, потому что жизнь с ним казалась хуже каторги… Не выдержала, домой ушла – и дома было мне не легче… Мать с утра до ночи пилила меня, грозила силою отправить к постылому мужу. Кто меня в семье любил? Только один ты, мой добрый!.. У тебя с матерью происходили частые сцены, и причиною ссоры была я…
– Ну, Надинька, оставь! Что вспоминать про старое!
– Ты с малолетства заставил меня полюбить военную службу. Я спала и видела быть в полку. Представился случай – и я очутилась в рядах армии. Там у меня явилась новая семья – меня полюбили, как храброго, отважного товарища.
– Ещё бы, ещё бы! Ты у меня герой, храбрая, неустрашимая кавалерист-девица… – проговорил отставной ротмистр, обнимая свою дочь. – А всё-таки домой ты поедешь. Упрошу – и поедешь.
– Нет, отец, не поеду. Теперь у меня есть другой дом – это мой полк; там ждут меня.
– Эх, Надя! Не забывай, говорю, у тебя есть муж: он имеет право против твоего желания вытребовать тебя к себе.
– Не поеду к нему я, не поеду! Я буду просить у государя. Наш обожаемый государь правдив и милостив – он позволит мне вернуться в полк.
– Не думал я, дочка, не думал, что ты меня позабудешь и свою семью! Бог с тобой!
Андрей Васильевич прослезился.
– Полно, отец, пристали ли тебе слёзы! Полно, ты хорошо знаешь, что я люблю тебя. И как скоро последует мир, я к тебе приеду надолго. А теперь не иди против моего желания.
– Пожалуй, поезжай в полк, храни тебя Бог!..
– Вот и спасибо, мой добрый! – Надежда Андреевна крепко обняла и поцеловала отца.
– По мне… поезжай! Вот только Василий Степанович…
– Я буду просить, хлопотать, мне дадут развод и наш брак расторгнут.
Оправившись с дороги, кавалерист-девица была представлена императору в Зимнем дворце. Государь принял её в своём кабинете.
С каким благоговением и чувством вступила Надежда Андреевна в кабинет обожаемого всем народом монарха и преклонила пред ним колени.
– Встаньте, я рад вас видеть, познакомиться, – раздался тихий, ласковый голос Александра.
– Государь, ваше величество!..
Дурова хотела что-то сказать, но слёзы мешали. То были слёзы радости и восторга. Видеть великого из монархов, говорить с ним составит радость всякому.
Она опустилась на колени.
– Встаньте! – Государь протянул Дуровой руку, чтобы помочь ей встать.
– Я слышал, вы – не мужчина? Это правда?
– Правда, ваше величество, – тихо ответила государю Надежда Андреевна.
– Расскажите мне всё подробно: как поступили вы в полк и с какою целью, – проговорил государь.
Он говорил с Дуровой стоя, опёршись рукою о стол.
Надя дрожащим голосом в кратких словах рассказала государю историю своей жизни и причину своего поступления в уланский полк.
Император слушал со вниманием; когда она окончила, государь стал хвалить её неустрашимость.
– Вы – первый пример в России; ваше начальство о вас отзывается с большой похвалой. Храбрость ваша беспримерна, и я желаю сообразно этому наградить вас и возвратить с честию в дом вашего отца.
– Будьте милостивы ко мне, ваше величество, не отправляйте меня домой, – проговорила Дурова голосом, полным отчаяния, и снова упала к ногам государя. – Не заставляйте меня, государь, сожалеть о том, что в сражении не нашлось ни одной пули, которая бы прекратила дни мои.
– Встаньте и скажите, чего вы желаете.
– Милосердый государь, дозвольте мне носить мундир и оружие. Это – единственная награда, которую вы можете мне дать… другой не надо. Государь, я родилась в лагере! Трубный звук был моей колыбельной песней… я страстно люблю военную службу и чуть не с колыбели её полюбила; начальство признало меня достойной носить мундир и оружие. Признайте и вы это, великий государь, и я стану вас прославлять, – тихо проговорила Дурова, смотря на государя глазами, полными слёз.
– Если вы полагаете, что одно только позволение носить мундир и оружие может быть вашею наградой, то вы её получите, – после некоторого молчания проговорил государь.
– Ваше величество! – с радостью воскликнула Надежда Андреевна.
– Вы будете носить моё имя, то есть называться Александром; но не забывайте ни на минуту, что имя это всегда должно быть беспорочно и что я не прощу вам никогда и тени пятна на нём… Теперь скажите мне, в какой полк хотите вы быть помещены? – спросил император Александр Надежду Андреевну.
– Куда вы, ваше величество, соблаговолите меня назначить.
– Назначаю вас офицером в Мариупольский гусарский полк – этот полк один из храбрейших. Я прикажу зачислить вас туда; завтра вы получите от генерала Ливена денег, сколько вам надо будет на обмундировку.
Государь подошёл к столу, взял с него крест святого Георгия и собственноручно вдел его в петлицу мундира счастливой Нади.
Она вспыхнула от радости, в замешательстве схватила обе руки государя и стала их с благоговением покрывать поцелуями.
– Ваше величество! Мой всемилостивейший монарх!.. – заговорила было Дурова, но слёзы радости и счастья мешали ей говорить.
– Надеюсь, что этот крест будет вам напоминать меня в важнейших случаях нашей жизни, – проговорил государь.
«Много заключается в словах сих! Клянусь, что обожаемый отец России не ошибётся в своём надеянии; крест этот будет моим ангелом-хранителем! До гроба сохраню воспоминание, с ним соединённое; никогда не забуду происшествия, при котором получила его, и всегда, всегда буду видеть руку, к нему прикасавшуюся!» – так пишет Дурова в своих «Записках».
Несмотря на просьбы своего отца, Надежда Андреевна с ним не поехала, а отправилась в полк, назначенный ей государем.
