Ознакомительная версия.
Но есть ещё одна, могучая сила, которая делает поэта бессмертным в памяти истории, — служение истине. Скипетр и лира вовсе не должны быть враждебны друг другу. Ибо долг поэта не подтачивать и разрушать, а укреплять государство, прославляя его могущество. Важно лишь, чтоб правитель понимал: поэт ему помогает в защите государственных интересов от хищных вельмож, от проходимцев в случае, от осыпанных звёздами ослов.
Блажен народ! — где царь главой,
Вельможи — здравы члены тела,
Прилежно долг все правят свой,
Чужого не касаясь дела...
Несмотря на месть и клевету придворных и бояр, невзирая на гонения и немилость, поэт обязан защищать государство, Россию — даже и от самого царя, коли он заблуждается, — преследовать пользу общую
И истину царям с улыбкой говорить...
Когда позднее осеннее петербургское солнце заглянуло в окна кабинета, поэт спал, положив голову на крышку бюро. Перо выпало из рук, на листе бумаги чётким почерком были начертаны стихи, в которых Державин выразил свои мысли о назначении поэта, о роли его лиры:
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный;
Металлов твёрже он и выше пирамид:
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный
И времени полёт его не сокрушит.
Так! — весь я не умру; но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастёт моя, не увядая,
Доколь Славянов род вселенна будет чтить.
Слух пройдёт обо мне от Белых вод до Чёрных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льёт Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчётных,
Как из безвестности я тем известен стал,
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о боге
И истину царям с улыбкой говорить.
О, Муза! возгордись заслугой справедливой
И, презрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринуждённою рукой неторопливой
Чело твоё зарей бессмертия венчай.
В среду 5 ноября 1796-го года, встав по обыкновению в пять утра, Екатерина II сказала вошедшей к ней любимой камер-фрау Перекусихиной:
— Ныне я умру. Смотри, часы в первый раз остановились...
— И, матушка, — растягивая слова, проговорила Марья Савична, — чего те смерть-то звать? Да пошли за часовщиком — часы опять пойдут!
— Для моих часов, — Екатерина II указала на опухлые свои ноги, — уж никакой часовщик не поможет. — Она вынула двадцать тысяч рублей: — Это тебе...
Перекусихина спрятала руки за спину:
— Приму, матушка, но с одним условием. Дозволь мне деньги эти потратить на подарок к твоему дню рождения в будущем году...
Слова сии вызвали на лице государыни улыбку, и всё пошло своим чередом. Екатерина II выкушала две большие чашки крепчайшего кофе и приступила в кабинете к обыкновенным своим занятиям.
Когда царица писала за столом, то почувствовала колики, за ними сильный позыв и поспешила к судну, находившемуся в маленьком побочном покойце. Но едва она успела туда пойти и дверь затворить, как без памяти упала на пол.
Прошло около часу. Придворные ходили и удивлялись, что колокольчик её молчит. Наконец вельможи, толпившиеся доложить императрице о делах, осмелели заглянуть в кабинет и, не найдя её там, зачали всюду искать. Увидав в щель тело под дверью, не могли сей двери отворить: Екатерина II, падая, упёрлась в неё ногами.
Наконец Перекусихина и Зотов перенесли императрицу и положили на сафьяновом матрасе посреди комнаты. Врач Роджерсон тотчас пустил кровь и приставил к ногам шпанские мушки[55]. Екатерина II не приходила в чувство. Доктора ежеминутно меняли платки, которыми обтирали текущую из уст умирающей материю. Бледный Платон Зубов едва держался на ногах. Он отправил в Гатчину с траурным известием к Павлу своего брата Николая.
Державин, узнав о случившемся, поспешил во дворец. Перед комнатой усопшей сидели все сенные девушки, камердинеры, мамушки во главе с шутихой Матрёной Даниловной и горько плакали. Государыня лежала уже покрытая белою простынёю. Державин, облобызав по обычаю тело, простился с ней. Вдруг двери распахнулись. В кабинет вбежал Павел Петрович. Все находившиеся там пали ниц. Быстро и картаво Павел сказал:
— Встаньте! Я вас никогда не забуду, и всё останется при вас.
Караульный гвардейский капитан Талызин бросился к его руке со словами:
— Поздравляю ваше величество императором России!
— Спасибо, капитан! — отнял руку Павел. — Жалую тебя орденом святые Анны...
При каждом слове нового государя Талызин, не подымаясь с колен, целовал полу его мундира.
Бледный как полотно Платон Зубов зашатался и пал в омрак. Державин и другие случившиеся тут вельможи стали помогать вчерашнему любимцу фортуны. Только гофмаршал Колычев, облагодетельствованный молодым фаворитом, не спешил, зная, что это может вызвать неудовольствие нового государя. Однако Павел сам подал воду в стакане, а затем в гневе оборотился к Колычеву:
— Ах, неблагодарный! Ты ли не был взыскан сим человеком? К чему можешь ты быть годен! Поди и удались от моих взоров!..
Тотчас по приезде Павла во дворце всё приняло другой вид: загремели шпоры, тесаки — будто по завоевании города ворвались везде в покои военные люди.
На площади перед дворцом было полно народу. Ночью выпал глубокий снег, к утру настала оттепель и заморосил дождь. Войска шли ко дворцу в лучших нарядах и в шляпах с плюмажами, увязая в глубоких сугробах. На улицах у казарм стояли аналои, перед которыми войска приносили присягу.
Павел повелел похоронить Екатерину II и Петра Фёдоровича вместе. В семь пополудни, 19 ноября, при двадцатиградусном морозе более тридцати карет, обитых чёрным сукном, цугом в шесть лошадей тихо потянулись к Александро-Невской лавре. Лошади с головы до земли были в чёрном же сукне, у каждой шёл придворный лакей с факелом, одетый в чёрную епанчу. Мрак ночи, могильная чернота на людях, животных и колесницах, глубокая тишина в многолюдной толпе, зловещий свет от факелов, бледные лица от огня производили незабываемое впечатление. Тело Петра III, вынутое из земли, было положено в другой гроб.
2 декабря останки Петра Фёдоровича были торжественно перенесены в Зимний дворец. Корону велено было нести убийце императора Алексею Орлову. В церкви печальная процессия замялась. Орлов зашёл в тёмный угол и там навзрыд плакал. С трудом его отыскали и убедили следовать в процессии.
Несмотря на лютую стужу, государь и великие князья шли за колесницею пешком. Гвардейцы стояли по обеим сторонам Невского проспекта. Между великанами-гренадерами в изящных светло-зелёных мундирах, с великолепными касками теснились переведённые в гвардию малорослые гатчинские солдаты в смешных нарядах пруссаков времён Семилетней войны.
Через несколько дней после завершения траурной церемонии, рано поутру в понедельник ездовой лакей привёз Державину повеление от Павла I, чтобы он тотчас ехал во дворец. Было ещё темно. Державин дал знать о себе камердинеру Кутайсову — тучному татарину с круглым добродушным лицом и длинным носом. Сей Кутайсов был мальчиком взят в плен в Кутаиси и крещён. Павел Петрович принял его под своё покровительство и велел воспитать на свой счёт и обучить бритью. Позднее царский брадобрей выслужил себе графский титул и звание егермейстера его величества.
Павел I принял Державина чрезвычайно ласково. Дав для целования руку, он вспомнил свою молочную сестру — покойную Катерину Яковлевну, а затем сказал:
— Я знаю тебя как честного, умного и дельного человека. Хочу, чтобы ты был правителем моего Верховного совета и дозволяю тебе входить ко мне во всякое время. А теперь, если что имеешь, говори, не опасаясь...
Державин отрывисто ответил:
— Рад служить со всей ревностию, ежели вашему величеству угодно будет любить правду, как любил её Пётр Великий!
Павел метнул на поэта пламенный взор, однако весьма милостиво с ним раскланялся.
Верховный совет был учреждён Екатериною II для решения государственных дел, по которым императрица желала знать мнение самых ближних вельмож. Долгое время правителем совета был племянник Потёмкина А. Н. Самойлов, назначенный затем генерал-прокурором.
Однако ж на другой день Державин с неудовольствием прочёл указ об определении его в правители канцелярии совета, что было не одно и то же. Державин порешил обратиться к Павлу за инструкциями.
Ознакомительная версия.
