Возвращаясь в свой кабинет, командир продотряда увидел Давида.
– Ты? Когда приехал?.
– Только что.
По лицу Давида командир понял: что-то неладно.
– Ну, рассказывай, как там, в районе? – сказал он, пропуская Давида вперед в свою комнату.
– Да вот собрали хлеб, ну и… – Давид запнулся.
– Ну и как? Много собрали?
– Три подводы… две привезли, а вот третью… Командир обеспокоенно взглянул на Давида: что же случилось с третьей подводой? Но Давид никак не мог решиться выложить все начистоту.
– Почему не доставили все три подводы? – спросил командир.
– Одну у нас перехватили. У садаевской плотины на обоз напала банда… Бандиты устроили засаду в Камышовой балке.
– Так я же приказал не отправлять хлеба без надежной охраны, – рассердился командир. – Выходит, что мы для этих черных коршунов хлеб собирали! Для них, что ли, делилась наша беднота последним куском хлеба? Да ты знаешь, что теперь для нас значит каждый фунт хлеба? А ты целую подводу загубил!
– Кто мог ожидать засаду? – оправдывался Давид. – Мне и в голову не пришло, что эти псы решатся напасть… Но, мы этот хлеб вернем…
– Ты почем знаешь, что они с хлебом сделают? Они с тобой своими планами делились, что ли? – возмутился командир. – Да бандиты, если хочешь знать, и сжечь его могут, лишь бы нам не достался. А если он и к кулакам попадет, там его черви да крысы сожрут, а рабочим так и этак подыхать с голоду.
– Ни одного зернышка из собранного хлеба для рабочих мы им не оставим, – решительно сказал Давид. В глазах его зажегся недобрый огонек, он сжал кулаки. – Мы вернем все, что потеряли, – тихо, как будто давая себе строгий наказ, добавил он.
– А как ты вернешь?… Сейчас я не могу дать тебе ни одного человека, бойцы будут охранять обоз, который мы завтра же отправляем в город. Неизвестно, что может случиться в пути… В Яниселе и Дурдубе были кулацкие выступления.
– Я и не прошу подмоги. Мне бы только добраться до Садаева, а оттуда в Святодуховку и в окрестные хутора. Там все найдется – и люди и оружие.
– Оружие? Где ты там найдешь оружие?
– Найду, – уверенно ответил Давид. – Там есть солдаты, которые с фронта оружие привезли. Они сквозь огонь и воду готовы пройти, если революция прикажет.
– Пойдем посмотрим, что нам делать.
И они отправились во двор, где стояли готовые к отправке подводы с хлебом.
13
Танхум стоял перед отцом, опустив руки.
– Что стоишь как истукан? – гримасничая, спросил рябой. – Боишься всыпать ему по мягкому месту дюжину шомполов за то, что он помогал красным? – Сам же сказал, что будешь бить своих вместе с нами… – поддержал рябого чубатый. – Если ты его жалеешь, я ему уплачу долг.
– Он не виноват, – мямлил Танхум. – Большевик, который забирал хлеб, удрал.
– А он не большевик? Вез для них хлеб, значит, большевик, – сказал атаман.
Он поднял с земли выпавший из рук Танхума шомпол и начал бить старика по плечам, по сгорбленной спине, по голове. Бер закричал, заслоняя руками голову. Танхум бросился к отцу, пытаясь защитить его, но атаман, рассвирепев, хлестнул и Танхума шомполом.
Скривившись от боли, плачущим голосом Танхум начал умолять:
– Пан атаман! Отдайте мой хлеб и моих лошадей, и мы с ним уедем домой!
– Больше ничего не хочешь? – с едкой иронией взглянул атаман на Танхума. – Какой хлеб? Мы у тебя никакого хлеба не брали.
– Как же?… Вы же обещали, – униженно и льстиво глядя на атамана, сказал Танхум. – Вы же заступаетесь за хозяев… Вам же чужого не надо… Это голодранцы жадны на чужое добро.
– Я подумаю, как быть с твоим хлебом, – сухо ответил атаман.
– Куда же я пойду без хлеба? Это же все мое добро, вся моя жизнь! – пробовал разжалобить атамана Танхум. – Пожалейте! Если вы не вернете мне хлеба, мне только и остается взять суму и пойти по дворам за милостыней.
– Я тебе сказал, что подумаю, – еще больше разозлился атаман и вытолкнул за дверь жестоко избитого и окровавленного старика, а через несколько минут выгнал и Танхума, гаркнув: – Больше не приставай со своим хлебом… Я подумаю…
Убитый и расстроенный Танхум кинулся искать отца, но не нашел его.
– Отец! – кричал он. – Отец!…
Он вышел на дорогу, которая вела из Бурлацка в Садаево. Пристально вглядываясь в потемневшую даль, он еще раз крикнул во всю силу легких:
– Отец! Отец!
Степь настороженно молчала.
14
Избитый, еле живой Бер поплелся домой. Голова кружилась, все тело болело, но он брел и брел по степи. У него было одно желание – скорее добраться домой, рассказать, до чего дошел Танхум. Шел и падал, но снова поднимался и кое-как продвигался вперед. Темнело, когда Бер добрался до Бурлацкой балки. Поднявшись на пригорок, оглянулся и увидел человека, который быстрым шагом нагонял его. «Неужели Танхум?» – испугался Бер.
«Бандитом заделался, – сверлила в голове страшная мысль. – Уж лучше бы мать не носила его в утробе своей! Лучше умереть, чем дожить мне до такого позора. Кого вырастил? Врага…»
У Бера словно прибавилось силы, он быстрее заковылял вперед, стараясь подальше уйти от сына.
– Чего вы спешите? Не пугайтесь, это я, – услышал он Знакомый голос и обрадовался, что ошибся, что это не Танхум.
Старик пошел медленнее и наконец совсем остановился. К нему приблизился незнакомец с густой черной бородой, хотя Бер готов был поклясться, что только что слышал голос Давида.
– Это я, Давид, – сказал незнакомец, видя недоумение старика. – Я прицепил бороду, чтобы замаскироваться. Боялся наскочить на бандитов…
– Слава богу, что вижу тебя живым-здоровым. – Бер пристально смотрел на Давида, будто желая убедиться, что это действительно он. – Хорошо, что ты не угодил в лапы этим разбойникам, а то они тебя бы замучили.
– А чего они от вас добивались? – спросил Давид. Глубоко вздохнув, Бер махнул в отчаянии рукой.
– Не знаю, что им от меня было надо… Только били они меня, мучили, требовали, чтобы я сказал, куда и для кого вез хлеб…
– Танхум у них? – перебил старика Давид.
– Там он, там, в Бурлацке. Уж лучше бы мне имени его не слышать, позор он мой – вот кто!
– А куда они девали подводу с хлебом?
– Загнали в какой-то богатый двор… А потом повели меня к их атаману и начали бить…
Давид подошел к Беру поближе, сказал совсем тихо, хотя кругом не было ни души:
– Сумеете вы, реб Бер, узнать тот двор, куда загнали подводу? Может быть, и вам придется поехать с нами туда.
– Двор-то я, может быть, найду, – ответил старик, – а что ты сделаешь, если они хлеб перевезли в другое место? Танхум просил вернуть ему хлеб, но они быстро отбили у него охоту…
– Я пошлю туда на разведку двух-трех человек с хутора Михеево. Пока мы подготовимся, они, глядишь, и вернутся. Идите потихоньку домой, а я поверну в Михеево. Передайте Фрейде, Рахмиэлу и Заве-Лейбу, что вернусь завтра. И еще от моего имени скажите Рахмиэлу и Заве-Лейбу, чтобы осторожно разузнали, у кого из бывших фронтовиков сохранилось оружие.
Он попрощался с Бером и свернул на проселок.
15
Отправив хуторских комбедовцев на разведку в Бурлацк, Давид вернулся в Садаево. Было уже далеко за полдень.
Рахмиэл возился во дворе, занятый каким-то хозяйственным делом. Увидев шурина, он бросился в дом:
– Давид идет!
Фрейда выбежала навстречу брату. Сколько свекор ни уверял ее накануне, что Давид ушел на хутор и завтра должен непременно быть дома, она продолжала тревожиться за него.
– Ну, обманул я тебя? – спросил старик. – Довольна теперь?
– Слава богу, слава богу, что вижу его живым и здоровым!
– А вы уже оплакивали меня тут? – пошутил подошедший Давид. – Нет, не так-то просто нас похоронить. Лучше похороним наших врагов.
Вскоре во двор вошли Гдалья Рейчук, Михель Махлин и Заве-Лейб. Хозяева и гости направились в хату, оживленно перебрасываясь словами.
– Умойся, Додя, – предложила Давиду сестра и подала ему миску с водой.
Давид снял рубаху и с удовольствием стал плескаться, разбрызгивая во все стороны холодную воду, задавая присутствующим короткие вопросы.
– Отец должен был вам передать мое поручение, – повернул он наконец к Рахмиэлу и Заве-Лейбу влажное, сразу порозовевшее лицо.
– Пять винтовок и три нагана мы уже нашли, – ответил Рахмиэл.
– Исправные? – живо спросил Давид.
– Четыре винтовки и все наганы я уже проверил – они в порядке, а пятую винтовку не успел. Подсев к столу, Давид сказал:
– Сейчас подойдут люди из Саксаганска и с хутора Михеево. Мы должны вооружить каждого, кто пойдет вместе с нами. Разведчики еще вчера ушли в Бурлацк.
– За людьми дело не станет, – отозвался Гдалья. – Нас уже четверо здесь, и подойдут еще.
Давид перекусил и вместе с Рахмиэлом, Заве-Лейбом, Гдальей и Михелем вышел на улицу.
Приезд Давида сильно обрадовал Бера. Как ни тяжело было ему после вчерашнего потрясения, он не мог спокойно усидеть на месте. Ему очень хотелось хоть чем-нибудь помочь Давиду.
