Нелегко было Нехаме переступить порог этого дома. Давно уже были порваны родственные узы между отцом и младшим сыном. И все же она решилась: быть может, в такое трудное время и отойдет сердце старика. Ведь как-никак он Танхуму отец, а братья всегда братья. К кому же ей обратиться, если не к ним… Неслышно вошла Нехама в дом свекра. Фрейда готовила на кухне завтрак, а Бер, облаченный в старый талес, с филактериями12 на левой руке и голове, истово молился, покачиваясь взад и вперед у обращенного к востоку оконца. Свекор с золовкой как бы не замечали вошедшую Нехаму. А у той от гнетущей душевной боли почернело лицо, тоской затуманились глаза. Казалось, она вот-вот разрыдается.
Старик закончил утреннюю молитву, бережно сложил талес и филактерии в бархатные мешочки, набожно поцеловал их и положил в ящик комода.
А Нехама все стояла, безмолвно застыв у порога, как будто ждала, чтобы старик первым заговорил с нею. Но в конце концов, не выдержав тяжелого молчания, она сдавленным голосом сама обратилась к нему:
– Четвертый день пошел с тех пор, как Танхум верхом ускакал в Бурлацк, и вот нет его, не вернулся. Быть может, вы знаете, что с ним случилось?
– Ничего я не знаю, да и знать о нем ничего не хочу, – резко бросил старик, подняв на невестку тяжелый взгляд.
– Бог с вами, вы же все-таки ему отец, как вы можете так говорить? – заплакала Нехама.
– Танхум мне больше не сын, и ты это хорошо знаешь. Зачем ты пришла сюда? – У Бера от гнева исказилось лицо, дыхание стало прерывистым.
– Когда, бог даст, Танхум вернется, упрекайте его, ругайте за то, что он дурной сын. А пока, умоляю, забудьте на время обиды. Поймите, ведь я к вам, как к родному отцу, пришла за советом.
– Как я могу забыть, что он со мной сделал! – Голос Бера сорвался на истошный крик. – Ну, скажи сама, где это видано, чтобы родной сын поднял на отца руку? Уж лучше бы мне не дожить до такого позора. Подумать только: мой сын, мой Танхум стал бандитом!
– Что вы такое говорите? Я, право, не пойму, о чем вы говорите? – изумленно пролепетала Нехама.
– Уж лучше бы он во чреве матери сгинул, нежели появился живым на божий свет! – стукнул кулаком по столу старый Бер.
Смертельно бледная Нехама подошла к свекру и, заглянув ему в глаза, стала смиренно умолять:
– Мы так наказаны… Пожалейте же нас хоть немного…
– А вы нас жалели? – донесся из кухни голос Фрейды. – Зачем ты пришла сюда? Чтобы сыпать соль на раны свекра? Чего ты от него добиваешься? Почему напоминаешь ему о несчастье? Его сердце и так разрывается от боли и позора: шутка ли – его сын, родной сын носится с обрезом в руках, как бандюга!
– Что ты, что ты, Фрейда! – робко попыталась вступиться за мужа Нехама и пошла на кухню к Фрейде. – Какой же Танхум бандит? Узнал, что люди спасают свое добро, вот и он попытался – авось удастся вернуть свой хлеб. Так что же, из-за этого он стал разбойником?…
Фрейда подошла к свекру, стала рядом с ним и, с презреньем глядя на Нехаму, резко сказала:
– Да, да, твой Танхум настоящий бандит. Да что я говорю – бандит? Он хуже бандита. Не у каждого бандита поднимется рука на родного отца.
– Что ты говоришь, Фрейда? В своем ли ты уме? – закричала Нехама. – Этого не может быть. Никогда не поверю, чтобы Танхум был на такое способен.
– Не веришь? – завопил Бер. – Не веришь? И я глазам своим не поверил, когда увидел родного сына с поднятым на меня шомполом в руках.
Исступленный крик Бера слился с надрывным плачем невестки.
– Горе мое горькое! – причитала она. – Убейте меня, никогда не поверю, чтобы Танхум мог натворить такое!
– Я тоже не верил, – уже спокойнее произнес Бер. Услышав этот страшный в своей безнадежности спокойный голос свекра, Нехама еще пуще разрыдалась.
2
Убитая горем, заплаканная, вернулась Нехама домой. «Что делать? – горестно думала она. – Может, самой податься в Бурлацк, узнать на месте, как и что? – мелькнула мысль. – Но на кого бросить хозяйство? К тому же самой ехать в Бурлацк неудобно: соседи сразу заметят, что Танхума нет дома. Нет, пусть пока все идет, как идет. Надо потерпеть», – решила Нехама. Да и боязно ей было ехать одной. А написать отцу – разве скоро дождешься ответа?
Нехама вышла на улицу, – может, от соседей узнает, что произошло в Бурлацке, может, до кого-нибудь дошла весть о Танхуме?
Недалеко от своего палисадника она увидела Гинду, жену Гдальи; та стояла с Хевед и еще одной женщиной. Все трое о чем-то оживленно толковали.
Вдруг Нехама услышала, как Хевед злорадно сказала, наверное имея в виду ее, Нехаму:
– Пусть она тоже узнает, почем фунт лиха, лихоманка ее возьми!
Хевед повернула голову и увидела, как Нехама трижды сплюнула и сказала нарочно громко, чтобы невестка ее услышала:
– На голову моих врагов!
Все в желтых пятнах, лицо беременной Хевед скривилось в злобной гримасе, и она чванливо выпятила свой большой живот, как бы выхваляясь перед Нехамой: видишь, мол, несчастная бездетная баба, я, мать троих детей, вскоре рожу четвертого.
Гинда совсем было собралась уходить, но поджидавшая ее Нехама подошла к ней и спросила:
– Куда вы спешите?
– А что? – не слишком дружелюбно ответила на ее вопрос вопросом Гинда.
Она до сих пор старалась не встречаться с Нехамой, хотя та, в сущности, не была виновна в том, что у нее, Гинды, был разрыв с Танхумом.
Но теперь, когда она столкнулась лицом к лицу с Нехамой и та неожиданно подошла к ней, ей самой стало любопытно послушать, что она ей скажет.
– Я хотела… – неуверенно оглядываясь по сторонам, начала Нехама.
Заметив, что невестка подошла к Гинде, Хевед стала прислушиваться к их разговору.
– Ты ищешь, Гинда, – вмешалась она, – у кого бы занять немного муки на субботнюю лапшу? Так вот, чего же лучше, обратись к Нехаме: черт ее не возьмет – у нее осталось еще, наверное, немало хлеба.
– Я бы с удовольствием дала, – смущенно стала оправдываться застигнутая врасплох Нехама, – но, чтоб я так горя не знала, как у меня в доме и горсточки не наберется! Вы же знаете, что весь хлеб, который хранился у свекра, забрали до последнего зернышка. Клянусь, что, если, не дай бог, нам его не вернут, нам и самим придется зубы класть на полку.
– Ты еще клянешься! – крикнула Хевед, все ближе подступая к испуганной ее натиском Нехаме.
Нехама перепугалась. И зачем ей вздумалось клясться! И то сказать – едва она вымолвила слова клятвы, как тут же пожалела, да уж поздно было. Теперь надо отмаливать у бога свой грех, раздавать милостыню, – может, бог и сжалится, не взыщет строго с нее, да еще в час свалившейся на нее беды. Теперь она даже Гинде отвесила бы несколько фунтов муки, приди та к ней домой: пусть она видит, что Нехама всегда готова последним поделиться, готова выручить человека в нужде. Но при Хевед нельзя, Хевед сразу же распустит слух, что у нее немало еще хлеба в закромах, не все отобрали.
– Не зря господь покарал вас, – продолжала злобствовать Хевед, – у твоего Танхума всегда было сердце коршуна, только он до поры до времени прятал свои когти, а тут выпустил их до отказа…
– Тьфу, тьфу, лай, пока не осипнешь! – плюнула Нехама, повернулась и пошла домой.
Но далеко ей уйти не пришлось.
– Ну, что-что, а когти ему теперь в тюрьме обкорнают, – донеслись до нее обращенные к Хевед слова Гинды.
Как безумная, кинулась Нехама назад к женщинам.
– Что, что ты сказала? – вытаращила она на Гинду глаза, в которых застыл ужас- От кого ты узнала, что Танхум в тюрьме? Кто тебе сказал?
– Не знаю, не помню, что ты ко мне привязалась? – растерянно пробормотала Гинда.
Хевед до смерти хотелось, чтобы Нехама узнала, что стряслось с Танхумом. И она стала подзуживать Гинду:
– А ты расскажи, расскажи ей правду, чего боишься? Пусть узнает, где ее Танхум. Он заслужил это – так пусть там и сгниет!…
– Радуешься? Счастлива?… – бросилась было Нехама к Хевед, но тут же, повернувшись к Гинде, стала, обливаясь слезами, просить ее:
– Скажи мне, умоляю тебя, скажи, что случилось? Ведь твой Гдалья возил хлеб, он должен знать… – Она была вне себя от горя и тревоги.
Но Гинда только пожимала плечами. Она немного жалела Нехаму и, желая ее утешить, невнятно пробормотала:
– Ничего я не знаю. Болтают, а мало ли что люди болтают. Может, кто-то нарочно сказал…
Нехама догадалась, от кого стало известно, что Танхум сидит в тюрьме. От кого же, если не от Гдальи, Гиндиного мужа: он вместе со старым Бером возил хлеб в Гончариху, и как будто его подводу, как и подводу ее свекра, захватили бурлацкие кулаки-повстанцы.
И Нехама тотчас отправилась к нему, захватив с собой для Гинды на субботу фунта три муки. Кстати она сделает богоугодное дело, докажет, что не такая уж она черствая и скупая, как о ней говорят.
Пряча мешочек с мукой под шалью, шла она в дом к Рейчуку, который жил неподалеку от ее свекра. Подходя к дому, она увидела Гинду, которая пискливым голоском сзывала во дворе кур, чтобы бросить им оставшиеся после завтрака крошки.
