— Простите меня, — прошептал Степан погибшим, не слыша злобных выкриков Горового. — Я мог быть вместе с вами, но судьбе было угодно все повернуть по-другому.
— Все, будя ломать комедию! — крикнул Горовой. — Товарищей погрузить в свободную телегу, и в дорогу!
— А этого куда? — спросил боец, указав на Степана.
— Его веди обратно, — ухмыльнулся Горовой. — А чтобы не скучно одному ехать было, положи рядом труп Васьки Носова. Пусть позлорадствует по дороге, что убийца его отца тоже лишился жизни и в свой последний путь с ним рядом едет!
Когда загруженные телеги вереницей выезжали из усадьбы, можно было подумать, что это жители большого села переезжают вместе со всем своим добром на новое место жительства. Арестованные скопцы и бандиты строем понуро шагали следом за обозом. День был знойным и ветреным, но это не помешало жителям окрестных деревень, мимо которых следовала колонна, выбегать из своих домов, чтобы взглянуть на несчастных, молва о которых успела разнестись повсюду.
Казалось бы, Горовой выглядел триумфатором на коне, но если бы он услышал, о чем перешептываются между собой люди, если бы он мог заглянуть в их души, то услышал бы только ругательства и проклятия, посылаемые ему в спину. А скопцы шли и шли, упорно глядя в землю, и их несчастный вид вызывал у народа боль, досаду и сожаление.
На последней телеге обоза ехал Степан Калачев в «обнимку» с трупом Васьки Носова. «Какой позор! — думал он, шмыгая носом. — Всю свою сознательную жизнь честно служил стране, партии и народу, а что же из всего этого вышло? Не лучше было бы принять предложение той монашки и…»
Странная мысль вдруг обожгла мозг. Он приподнял голову, но, как ни старался, «монашки» среди арестованных так и не увидел! Не обнаружил Калачев и Яшки-хромого…
* * *
Проснулся Степан в тюремной камере. Открыв глаза, он сразу же впал в уныние. Голова оказалась забинтованной, сильно болела спина.
— Что, очухался? — вопрос прозвучал, как издевка.
У двери стоял Горовой.
— Ты зачем явился? — спросил Степан, морщась от боли.
— Тебя осмотрел доктор, пока ты был в отключке, — продолжил Горовой, будто не заметив оскорбительного выпада в свой адрес. — Жизнь твоя вне опасности…
Слушая его, Калачев дивился: тот разговаривал так, точно за минувшие дни ничего не произошло. Однако Степан не обольщался.
— Скажи правду, и я уйду, — заявил Горовой. — Мне все еще хочется знать о твоих связях с бандитами и обо всем другом, что ты выложишь мне с глазу на глаз, без протокола.
— Значит, ты хочешь дожать меня, используя то хреновое состояние, в каковом я пребываю, — превозмогая боль, рассмеялся Степан. — А что, пользуясь случаем, я, пожалуй, выскажу тебе все, что думаю… Я, следователь ОГПУ Калачев Степан Аверьянович, находясь в уме и твердой памяти, со всей ответственностью заявляю, что мой бывший непосредственный начальник Дмитрий Андреевич Горовой есть не кто иной, как продажная сволочь и законспирированный враг народа! И еще хочу заявить, что он пытается принудить меня оговорить самого себя в преступлениях, которых я не совершал. Что ты собираешься на меня повесить, сучок продажный? — Он заставил себя улыбнуться и посмотреть в напрягшееся, покрывшееся испариной лицо начальника.
— Не пытайся разозлить меня, сопляк, — хмуро пробубнил Дмитрий Андреевич, проходя от двери к кровати. — Ты ведь, конечно, догадываешься, что предстанешь перед судом, будешь осужден и расстрелян? Если ты надеешься на двадцатилетний срок и шанс на жизнь, то это зря…
Степан опять улыбнулся в ответ с безграничным спокойствием.
— Я понял, — сказал он, — ты явился, чтобы «облегчить мои страдания» или заглушить остатки собственной совести, если они у тебя еще остались и гложут твою черную душу.
Горовой погладил кобуру, из которой выглядывала рукоятка нагана:
— Ты хочешь меня вынудить пристрелить тебя, чтобы не испытывать позор и унижения в зале суда?
— Конечно, я заранее знаю, что это будет за суд и какой он вынесет приговор.
— Суд будет справедливым, у меня собраны неопровержимые доказательства твоей вины в пособничестве банде.
— Брось, не трепись, сам же знаешь, что все это чушь…
— В квартире Бурматова найдено письмо, в котором он и Теплов обвиняют тебя в связях с бандой Проньки. Что на это скажешь? — Горовой с ядовитой ухмылочкой взирал на бледное, осунувшееся лицо Калачева. — Заметь, письмо написано до того, как оперативники отправились с тобой на эту дурацкую вылазку в коммуну.
— Скажу, что это липа и подделка! Я слышал, что ты способен на такое, и теперь вот сталкиваюсь с подляной лично. — Степан старался разозлить подлеца, и у него это стало получаться. — Ты ведь прекрасно знаешь, что я не боюсь смерти, а ты… наверное, окажись на моем месте, ты бы вел себя иначе…
— Может, ты и прав, — пожал плечами Дмитрий Андреевич. — Но, к моему счастью и твоему разочарованию, каждый из нас сейчас на своем месте.
— А я верю, что и тебя ждет такая же участь, — усмехнулся Степан. — Вот только сожалею, что не доживу до торжества справедливости. А как бы мне хотелось видеть тебя трясущегося от страха перед бойцами расстрельного взвода!
— Все, заткнись, — не выдержав, рявкнул Горовой, которого полные издевки слова Калачева вывели из себя. — Твое признание уже написано, понял? Если ты даже откажешься его подписывать, я подпишусь за тебя сам!
Степан улыбнулся и прикрыл глаза.
— Я даже не удивлюсь, если ты уже сделал это. Только вот в толк не возьму, для чего ты все-таки пожаловал в мою камеру?
— Хотел посмотреть тебе в глаза и спросить, почему ты стал предателем? Облегчи душу признанием, а я постараюсь понять.
— Нет, тебе этого не дано понять, «поп пролетарский»… Кончай ломать комедию, здесь не театр и зрителей нет. Ты просто сволочь, гражданин начальник, так и знай! А теперь проваливай… До встречи на суде!
— Это все, что ты собирался мне сказать?
— Нет, не все… Если случится чудо и я выживу, то обязательно найду тебя и убью! Вот теперь все, скотина подлая… Дай бог, чтобы и тебя постигла такая же судьба!
Степан закрыл глаза, и напрасно Горовой ему еще что-то втолковывал. Он больше не слышал его…
* * *
Они сидели на скрипучих расшатанных стульях в дежурной части милиции, на вокзале. Милиционер за столом уже в десятый раз просматривал документы задержанных. Подозреваемый заметно нервничал, а вот женщина вела себя на удивление спокойно.
Мужчина, скрипнув стулом, подался вперед:
— Ну сколько можно объяснять: мы люди порядочные, мирные, а не какие-нибудь бандиты с большой дороги!
Дежурный поднял на него глаза:
— Разберемся, уважаемый, заткнись. Ты мне мешаешь работать.
Некоторое время дежурный раздраженно потирал ладони и в упор разглядывал задержанных, после чего спросил:
— Судя по документам, ты есть часовых дел мастер, гражданин?
— Да, моя профессия часовщик, — ответил мужчина удрученно.
— А ты его супруга, так ведь?
— Да, мы супруги Родионовы, — ответила та. — Мой муж Ефрем Романович, а я Вера Петровна.
Милиционер задержал взгляд на красивом лице молодой женщины, которой это явно не понравилось, и она нахмурила брови.
Неожиданно дверь распахнулась, и в дежурку вошел человек в кожаном плаще. Он скользнул беглым взглядом по женщине, достал из кармана какие-то бумаги и протянул их дежурному. Того будто пружиной подбросило со стула вверх. Вытянувшись в струну, он нервно облизнул пересохшие губы и, поправляя на себе гимнастерку, представился:
— Дежурный по…
— Достаточно, — остановил его незнакомец и кивнул в сторону притихших супругов: — За что их?
— Н-не з-знаю пока, товарищ…
— Обойдемся без оглашения чинов и фамилий! Так объясни мне причину задержания этих людей?
— П-подозрительными п-показались, — пролепетал милиционер. — Узлов с ними много — аж три воза на станцию привезли. Вот мы и заподозрили, что…
— Документы проверили?
— Так точно!
— В порядке?
— Так точно!
— Вещи их где?
— Перенесены в подсобку, заперты на замок и опечатаны!
— Досмотрены?
Дежурный смутился, усыпанное конопушками лицо вытянулось, а нижняя губа едва заметно задрожала.
— Н-никак нет, — выпалил он, заикаясь.
— Так вот, — человек в плаще взял со стола документы задержанных и положил их в карман плаща, — вещи перенести из подсобки в вагон, который стоит в тупике. Его прицепите к ближайшему поезду на Москву! Вопросы есть, товарищ Сарайкин?
Услышав свою фамилию из уст большого начальника, дежурный клацнул зубами, побледнел и, чтобы удержаться на ослабевших ногах, схватился за спинку стула.
— Никак нет, все немедленно исполним! — рявкнул он на одном дыхании. — Я уже сейчас…
